О подростковых косяках

Разум покинул чат, как только неразбериха в моей голове решила подружиться с сумбурными чувствами к человеку, о котором бы никто в таком (любовном) плане и не подумал… а зря. Может, предупредил меня кто заранее, я бы не очутился в этой эмоциональной яме, где ты бьёшься в необъяснимых конвульсиях, тебя бросает в дрожь и до мурашек окутывает холод, когда твой человек так далеко — не физически, — но ты сделать ничего не можешь. Ни сбежать, ни подавить в себе влюблённого идиота, ни найти кого-нибудь другого. Ничего. Эй, любовь, у меня к тебе парочка слов: хватит мучать людей! — Симон, ты в порядке? Я вздрогнул, резко повернувшись к подруге лицом. Она выглядела очень обеспокоенной — она всегда обо мне беспокоилась, особенно когда я сам не замечал, как выпадал из реальности с максимально депрессивным лицом, которое мне даже не свойственно. Я попытался улыбнуться, но, уверен, выглядело это совсем уныло и неправдоподобно. Хотя врать я даже не пытался — не умею это делать, — да и в принципе скрывать что-то от подруги, с которой идёшь бок о бок всю жизнь, бесполезное дело. — Ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать? Меня так сильно умиляла её поддержка, что временами я задумывался: может, я слишком эгоистичен, раз не честен с ней до конца. Она такой потрясающий друг. А я — совсем нет. — Просто… — я не мог подобрать слов, — день сегодня тяжёлый. — Симон! — а вот и голос, подтверждающий правдивость моих слов. Остаток дня Роллер весь на мне — к этому ещё стоит добавить утреннюю смену. — Луна, я же заберу Симона, да? — Конечно, Тамара, — широко улыбнулась Валенте. — Я как раз собиралась его выгонять с катка. Работяга. — Симон, я ключ оставила! И не забудь всё проверить. И выключить всё. И… я на тебя полагаюсь! Я усмехнулся. Каждый раз как первый. — Знаю, не переживай — мне не впервой, — ободрил её я и пожелал хорошего вечера. После того, как Тамара благодарно улыбнулась и махнула рукой на прощанье, я почти засмеялся, опустив голову вниз. Её одержимость этим местом вдохновляла и забавляла одновременно. — Я… пойду, что ли. — Иди-иди! — засмеялась Луна, выезжая со мной с катка. — А я тебя провожу, и то вдруг застрянешь где, как сейчас посреди катка — я ж тебя спасти уже не смогу. Её попытки развеселить меня хоть и работали не стопроцентно, но я их всё же очень сильно ценил. Хорошо, когда кто-то о тебе заботится. И это не честно, что на душе всё равно паршиво. Неблагодарный — я знаю. Но я ничего не мог поделать с внутренней тоской, тянущей меня, моё тело, мою душу куда-то вниз. Я крепко обнял Луну, прошептав ей слова благодарности. Она лучший друг на свете. — Я знаю — что бы ты без меня делал, Симон! Ладно, нам стоит поторопиться, и то кто-то в кафетерии останется без напитка и прекрасного настроения! В весёлой, душевной компании Луны я пробыл не так долго, как хотелось: работа не позволяла, а потом и саму Валенте забрал отец. Посетители, заказы, желающие сыграть на сцене, коктейли, фоновые треки, выдача роликов под залог — всё это повторялось раз за разом, пока солнце не склонилось к горизонту, а время закрытия «Jam&Roller» не приблизилось к своему часу. Только тишина. И тихий шёпот процессора местного компьютера, который скрывался с внутренней стороны барной стойки. Сцена пустовала без музыкантов, инструменты гордо стояли на своих местах, расставленные мной же, столики все были чисты и пусты, а подушки на диванчиках аккуратно уложены. За окном темнело. Настроения не было, как и музыки, которую я выключил совсем недавно, когда последний, как мне казалось, посетитель покинул эти стены — мне оставалось только вытереть парочку стаканов, выключить свет и мониторы, проверить напоследок это прекрасное место и, наконец, закрыть Роллер. Справившись с посудой и собрав свои вещи, я бросил сообщение Нико и Педро, что скоро вернусь, и пошёл в сторону катка. Уже выключив свет в зоне с шкафчиками я неожиданно вздрогнул — был слышен звук колёс. Я как-то автоматически нажал на выключатель снова и прислушался: да, кто-то до сих пор находился на катке. Чёрт, а я так устал и морально, и физически. Пришлось плестись выгонять авантюриста. — И как я только не заметил… — всё бурчал по пути к зоне с катком. У меня был другой вопрос: как этот человек не заметил, что мы уже закрылись? Мониторы больше ничего, кроме просто мигающего логотипа заведения, не показывали, а музыки вообще не было — кто при таких условиях наяривает круги на катке? Лучше бы не знал, кто, ей-богу. Увиденное заставило меня судорожно втянуть воздух в лёгкие и замереть на месте. Это он. Король катка, Клубничный мальчик, Кароль школы, Красавчик номер один, Профессиональный обольститель или просто Мечта всех девчонок (и не только) — да, это он; как только Маттео Бальсано не называют, но для меня он лишь Подростковый косяк. Косяк. Неудача. Оплошность. Глупость. Он — ошибка в моей жизни. Кудрявая, высокая и совершенно идеальная ошибка в клетчатой рубашке, которая меня день за днём просто сводит с ума. С этим человеком я понял, каково это: потерять рассудок. Да потерять практически всё — и желание спать, и привычку есть, и способность думать о чём-то, кроме его карих глаз, таких бездонных и притягивающих… Я смотрел и не мог оторвать глаз. Во мне бушевала уверенность, что моя влюблённость в этого человека смешна и напрасна — он, наверняка, по уши влюблён в одну девочку на колёсах, с которой часто катается в паре и постоянно проводит время смеясь. Что иногда разбивало сердце. Ладно, что всегда медленно тянуло всё внутри меня в разные стороны, изводя и проверяя на прочность, доводя до точки невозврата, которая, кажется, была так близко… И всё же меня тянуло к нему. Я смотрел на эти чёткие движения, на это полное подчинение внутреннему ритму и не мог отвернуться — не хотел отворачиваться. Не мог отвязаться — не хотел отвязываться. Не мог разлюбить — кажется, даже если и захотел бы, то не смог. Неожиданно парень остановился, устремив на меня взгляд; он был точно уверен, что я за ним следил, ибо его твёрдая стойка излучала уверенность в своих действиях, а довольная улыбка на губах — удовольствие от своеобразной победы своих домыслов. Это выбило меня из колеи, и выбило знатно. Но я, лишь немного смутившись (и, к сожалению, покраснев), попытался надеть на себя безразличную маску и пройти вперёд — к катку. К Маттео. Повезло, образ почти безразличного официанта получался у меня неплохо — скрыть свою неловкость, кажется, почти получилось. — Эй, Гитарист, — самодовольная, наглая, но такая притягательная улыбка, — можешь включить музыку? Кататься без неё невозможно. Я тяжело дышал — уверен, это хорошо слышно. Кроме нас двоих на катке никого не было, кроме нас двоих в Роллере в принципе никого не было! И из-за этого я чувствовал ужасное стеснение и неловкость, так что ответил не сразу: — Это я её выключил. — Так включи, — усмехнулся он, сделав идеальное вращение на месте, да ещё и с таким расслабленным видом, будто для него это как просто поднять руку — ничего не стоит. Каждый раз убеждался вновь и вновь: да, это и вправду Король катка. Который уже без своей Королевы. С Амбар давно расстались — место рядом пусто… — Роллер закрывается, Маттео. Я подошёл к въезду на каток. Бальсано быстро подъехал ко мне — причём так близко и уверенно, что у меня на секунду дыхание спёрло. Вот ж беспардонная личность. — Не хочешь покататься со мной? — Хочу. — Из-за работы ты толком отдохнуть не успеваешь, наверное, и не катаешься вовсе. А я идеальный компаньон в этом деле — смотри, акция ограниченная, — ухмыльнулся он, подмигивая. Не знал бы я, какой Маттео Бальсано квалифицированный обольститель, который работает все двадцать четыре часа в сутки, подумал бы, что он со мной флиртует. Только эта очаровательная персона, должно быть, просто развлекается. К огромному разочарованию… — Не волнуйся, Маттео, — чуть не закатив глаза, ответил, — мы с Луной нашли час-другой для роликов, чему я очень рад. Да, музыка, фристайл и хорошая компания и правда помогают расслабиться, — ложь: спокойствия в последнее время у меня не было, — перед или после тяжёлого дня. Лицо итальянца тут же изменилось. Стало менее игривым и более… огорчённым, что ли. Не знаю, но тогда, посреди тишины и отсутствия чужих взглядов, я увидел то, что никогда раньше не замечал в глазах (просто завораживающих глазах) Маттео — уязвимость. — С Луной, говоришь… — Я мог поспорить, что в голосе проскальзывали нотки ревности. Никому не было безызвестно, что между Маттео и Луной особая химия образовалась ещё в Канкуне, когда мы с Валенте ещё не переехали в Буэнос-Айрес. Должно быть, они оба без ума друг от друга — только об этом не говорят. Им и не надо. У людей вокруг есть глаза. Я повторил: — С Луной. Если бы ревность можно было измерить, то аппарат, взявшийся за ауру Бальсано в тот момент, лопнул бы. Он не сильно скрывал свои чувства. Он сжал кулаки и, нахмурившись, сдержанно, но холодно (настолько холодно, что всё внутри скручивало) выдал: — Серьёзно? Я не смог не улыбнуться. Мелко, не широко, почти незаметно — но улыбнуться же. Наконец-то, наконец-то он почувствовал то же самое, что я чувствовал целыми днями напролёт, наблюдая, как он флиртует направо и налево, как он находит себе идеальную Королеву и с ней публично встречается. Ну, что, Бальсано, неприятно, да? — Серьёзно, Маттео. Он, непонимающее на меня глядя, уехал, больше не сказав ни слова. А я смотрел вслед. Мне было больно, мою грудь раздирало чувство обиды, а ноги так и подкашивало — хотелось упасть и просто лежать, не шевелясь. Но нужно было закрыть Роллер. Выключить свет… проверить оборудования… Подчиняясь неизвестным порывам, я делал всё как можно медленнее — наверное, чтобы потом неловко не ждать, пока Маттео выйдет из здания. В любом случае время тянулось так лениво, что я на секунду засомневался: а идёт ли оно вообще. И всё равно я ждал у дверей. Ждал так того и мучительно, что не выдержал и пошёл проверять, не помер ли там случайно объект моей неконтролируемой симпатии. Даже самому смешно. Ладно, совсем не смешно. Нашёл потеряшку я, к своему удивлению, в кафетерии — на сцене. Лежащего. Никогда не думал, что такое увижу, но Маттео просто лежал на сцене, свесив ноги к зрительному залу и прикрыв глаза. Он напевал какую-то песню, которую я раньше никогда не слышал. Она была такая красивая, а его голос такой бархатистый, что я таял прямо у барной стойки, еле сдерживаясь, чтобы не опереться на неё, ибо я мог оказаться на полу. Странные были ощущения. Не сказать, что неприятные — в какой-то степени даже наоборот, но… странные. Любовь вообще странная. И ещё непонятная. Наверное, так только когда она безответная — хотя откуда мне знать. Я не смог прогнать его. А должен был. — Всё, закрыты? — вздохнув, спросил Маттео, подняв голову и посмотрев на меня. Меня как будто током сшибло. Я еле собрал в себе силы и ответил: — Д-да, и… Да, Маттео, — мне так нравилось его называть по имени, будто мы кто-то больше, чем просто знакомые, — мне… м-мне нужно закрыть Роллер. — Уже? — Он проверил время на телефоне. — Точно. А что если я хочу… выпить коктейль. А я хочу тебя — знаешь, мечты не всегда сбываются, Бальсано. — За ним зайдёшь завтра, — сказал очевидное я, совершенно не понимая, почему он не хочет уходить. Хотел ли я, чтобы он ушёл? Да. Нет. Возможно. Возможно, нет. Возможно, да. Я ещё не определился. — Ты правда хочешь, чтобы я ушёл? Чёрт, да я сам не знаю — что ты у меня-то спрашиваешь?.. Я неосознанно прошептал: — Не знаю. Кажется, его ответ удовлетворил. Он улыбнулся. Как-то не как обычно — без насмешки, без иронии, без самодовольства, без зазнайства. Просто улыбнулся. Так мило и очаровательно… Маттео принял сидячее положение, похлопав по месту рядом с собой на сцене, и позвал меня: — Давай, иди сюда, садись. Я тоже не хочу уходить. Это было очень странно. Я, кажется, почти убедил себя, что идея самая ужасная на свете, но ноги сами понесли меня вперёд, так что очень скоро я оказался рядом с Бальсано. Очень рядом и очень неловко. Смотрел я вниз, на свои ноги, то и дело кусая губы — что никогда не делал. Я никогда раньше и не сидел в десяти сантиметрах от человека, в которого был влюблён, в пустом Роллере с приглушённым светом. В тишине. На сцене. Мне казалось, я спал и это был всего лишь сон. Лучший сон в моей жизни или худший, я тогда ещё для себя не определил. Так странно, из-за самых желанных людей ты переживаешь самые ужасные моменты. Я в это верил. Я это знал. Но всё равно позволял приближаться себе к этому… Бальсано. Странная это штука — любовь. Первым говорить что-то я не решился, так что минут пять мы просто просидели в тишине и ожидании. Чего ждали? Да кто его знает. — Так значит… с Луной давно дружите? Я тихо угукнул. Ожидаемо, конечно, услышать от него вопрос именно о Луне, но почувствовал вдруг я себя разочарованным — что-то глубоко внутри сердца кольнуло, а идея оставаться там казалась всё более ошибочной. — И ты променял свою жизнь на родине на девочку на колёсах, да? — усмехнулся Маттео. — Поразительно. — Пока не жалуюсь. Не скажу, что его вопросы и усмешки меня хоть как-либо смутили. Наоборот, я чувствовал себя очень комфортно, разбираясь в чувствах, эмоциях и словах итальянца, ведь он как раз из той категории людей, чьи фразы стоит расценивать не по первому впечатлению. Всё намного сложней и безобидней, чем кажется. Маттео не обесценивал дружбу, он её свято ценил — как и верность. Его лучший друг Гастон тому гениальное доказательство: они вдвоём и в холод, и в жару, и на вечеринки, и из ситуации какой выпутаться, — везде и всегда, всегда и навечно. Так что он точно не смеялся над моим поступком — переездом из Мексики в Аргентину ради Луны. Скорее, уважал и чуточку восхищался. Это мне льстило. — Как человек, который менял своё место жительства не один раз, а намного больше, могу сказать, что именно в Буэнос-Айресе я нашёл людей, которых по-настоящему полюбил, так что… тебе крупно повезло: первый переезд и такой удачный! — Ты намекаешь на то, что я встретился с неподражаемым, удивительным и просто идеальным Маттео Бальсано? — Именно на это и намекаю, гитарист. Это должна была быть шутка. Мы же, по сути, оба пошутили. Но никто не смеялся, лишь оба как-то смущённо улыбнулись… — Нет, правда, ты и сам знаешь, — я повернулся к нему лицом, слегка замаявшись, — Луна того стоит. К тому же я нашёл музыкальную группу, о которой мог только мечтал, устроился в этот Роллер, который просто… волшебный. Завёл ещё много знакомств. — Влюбился? Я замер. Такого вопроса если я и ожидал, то не в таком искренне заинтересованном тоне. Голос Маттео почти переходил на хриплый шёпот. — С чего… с чего такие вопросы? Ты никогда раньше не интересовался… мной и моей личной жизнью. Упал на катке сильно или что? — Ха-ха-ха, — саркастично посмеялся тот, — во-первых, я не падаю. Никогда. Во-вторых, да, раньше я ничего такого не спрашивал, но, может, в этом и проблема? — Проблема чего? Он не ответил. А я, чёрт возьми, ничего не понял. Зато наивная, супернаивная, романтичная и совсем без мозгов часть меня ликовала и прыгала, ведь был совсем крошечный шанс того, что интересовался он мной, просто потому что интересовался (интересовался!), — за этот шанс я ухватился мёртвой хваткой. — Маттео, — тихо позвал я и увидел, как дыхание у того спёрло напрочь, — я, может быть, отвечу, после того как ты мне ответишь на мой вопрос. — Ответом послужило то, что вскоре вместо очаровательных кудряшек я увидел не менее очаровательные, манящие карие глаза, в которых блуждал совсем не скрытый интерес. — Есть ли человек, ради которого ты бы уехал куда угодно? — Ты знаешь ответ на этот вопрос. — Если бы знал, не спрашивал. — Ты уверен? — Уже нет. Я, правда, засомневался в себе. И как этот самоуверенный, слишком уверенный в себе человек (и что, что до одури красивый?) умудрился вселить в меня веру, что знает он меня намного лучше, чем я сам? А может, это и так на самом деле… — Тогда… — я прищурился, не находя слов. Он подтолкнул меня, не скрывая того, что ловит кайф, наблюдая за моей нелепой реакцией: — Тогда? — Тогда у меня уже другой вопрос. Ну, чтобы проверить, правдивы… правдивы ли мои домыслы об ответе, — мне, если честно, казалось это абсурдом, — об ответе на вопрос, который я тебе задал. Это такой бред, такой бред… — Многовато вопросов, — усмехнулся Маттео, но позже кивнул, — делай, что хочешь, ты меня уже заинтриговал. Мы долго просто смотрели друг другу в глаза. Я не решался. Молчал. Он — ждал, ждал покорно и терпеливо. А я не мог отступить. Отступать было некуда. Или есть попытки ухватиться за своё счастье, или счастья нет. — Можно, я сделаю глупость? До жути нелепую и странную. — Гитарист, когда ты их не делал? — он поджал губы и пытался сдержать улыбку, но у него не получалось. — Когда не был влюблён в тебя. Улыбка на этих идеальных итальянских губах спала, оставив только полностью ошарашенное лицо; я побоялся дальнейшей реакции, так что решил не медлить. Если не действовать, можно и любовь пропустить. Буквально через мгновенье я поддался вперёд и, аккуратно положив руки на шею Маттео, чтобы держать ситуацию и Бальсано под контролем, поцеловал его. Не сказать, что очень осторожно и аккуратно, так как все чувства, бушующие во мне, просто не могли этому поспособствовать, но я и не перебарщивал со страстью. Просто… такое долгое ожидание не может быть удовлетворено каким-то лёгким поцелуем. А ждал я долго. И это того стоило. Он ответил. Он того стоил. И его губы, сводящие с ума, этого стоили. И его слегка дрожащее тело этого стоило. И его руки, которые инстинктивно ко мне потянулись, этого стоили. И весь трепет в грудной клетке, который некоторые называют бабочками в животе (если это так, то почему их так много?), того стоил. Я уже было испугался, что надумал себе всякого глупого, когда он отстранился, всё ещё не отойдя от шока. Но этот перерыв был лишь чтобы сказать одну фразу: — Ради тебя я бы поехал куда угодно, гитарист. И вновь горячие поцелуи, и вновь его руки у меня на теле, и вновь я сквозь свою ничтожно тонкую футболку ощущаю весь жар, исходящий от Маттео. Отныне моего и только моего Маттео — кому ж я его такого отдам? Я почувствовал, как в штанах становится слишком тесно, — мы оба это почувствовали, мы оба свалились на сцену, не отрываясь друг от друга. Я подумывал снять с него эту рубашку, он — знал, что снимет с меня мою мешающуюся футболку. Но заходить далеко не позволяла моя совесть. — Маттео, — едва слышно прошептал я, останавливая движения обоих. Надо было не сойти с ума окончательно. — Д-давай… давай не будем… — Неужели занятие сексом на сцене в Роллере, где ты работаешь, не подходит под твои моральные устои? — он коварно, счастливо и по-детски улыбнулся. Вот гад, я же не хотел формулировать это именно так! — Не хотел бы спешить, извращенец, вот и всё, — тихо пожал плечами я. — Ну, и это тоже. Дыхание всё ещё не было восстановлено. Тишину перебивали лишь звуки рваных вдохов и выдохов. А потом и голоса, совсем тихие, слишком возбуждённые. — Я теряю голову рядом с тобой, прости, — проговорил он, отчего я готов был петь, прыгать и танцевать. Сердце не выпрыгивало из груди, но оно наконец-то было спокойно, наконец-то можно было почувствовать себя живым, желанным и… счастливым. Я хитро улыбнулся: — Такой грешок, пожалуй, простить я тебе могу. — Значит, секс в Роллере ещё в силе? — Маттео! — я засмеялся, шутя пихнув его плечом. Долго мы ещё просто валялись, наслаждаясь компанией друг друга: болтали, смеялись и много, очень много улыбались. Позже мы вместе ушли из Роллера. Вместе дошли до остановки и вместе пропустили последний автобус (кто ж знал, что мы настолько задержимся). И это «вместе» вскоре превратилось в «навечно». Конечно, устроить урок сексологии после того, как мне вновь доверили закрытие «Jam&Roller», у Маттео получилось, но это уже совсем другая история.