Весна и море

Шэнь Юань ненавидел весь мир. Хотя мир и не был в этом виновен. Виновна была Система, которая ему и умереть-то не дала спокойно. Надо же было именно сюда закинуть! Ну почему не в какой-нибудь гаремный роман с брутальным жеребцом и сестричками?! Стал бы, конечно, какой-нибудь дамочкой с пятым размером, но и то лучше было бы, чем сейчас! Почему?! Почему в гребаную мангу с живыми камнями?! Отлично, теперь он — живой минерал-гуманоид. Мало того, самый из всех непрочный. И еще мало, потому как единственный из всех ядовитый. Ну, кто бы подумал, да? Кому бы в голову пришло, что он станет тем самым, кого призывал в пылинки раздробить? Киноварь. Шэнь Цинцю. Прочность два. Самая бесполезная роль, какую можно придумать — гулять ночью по острову самоцветов, высматривать лунян, которые по ночам ни разу не появлялись. Потом отшить главного героя с его «я найду тебе дело поинтереснее!», бросить на растерзание лунянам, опять отшить с «отправишься со мной на Луну?»… И, наконец, предать, бросить еще раз, но уже «своим», подкинув всем идею с коробками. А потом страдать вечность, имея минимум конечностей, чтобы соображать. Ладно, допустим, он был на это готов. Раз надо, куда деваться. Не сделаешь — обратно в родной мир, а там тебя уже похоронили давно. Но кто предупреждал о главном герое?! Фосфофиллит. Ло Бинхэ. Прелестное юное чудо, которое рука не поднимется ранить. А он и не сможет, но дело не в этом. — Ты…вы поможете мне с энциклопедией? — и глаза сияют. Бирюзовые такие, очень уж красивые. И как он может сделать Ло Бинхэ больно? Как может отказаться, когда сияние фосфофиллита даже щенячьи глазки переплюнет на раз-два? — Помогу, — а в голове Система заливается. ООС, ООС, минус десять баллов… Сама ты ООС. Пошла нахер. Шэнь Юань теперь Шэнь Цинцю. И Шэнь Цинцю действительно помогает Ло Бинхэ. В ответ ему улыбаются и почему-то зовут учителем. — Бинхэ может обнять учителя? — Испачкаешься. Цинфан, конечно, исправит, но вдруг что-то забудешь? — Бинхэ готов забыть все, если можно обнять учителя! — Не стоит, — Шэнь Цинцю отворачивается. — Я не хочу тебе навредить. Особенно если вспомнить, что он должен сделать потом. [Хост, внимание! Ключевая сюжетная арка: Вентрикосус!]. Ах, да. Он и забыл. Разумнее было Бинхэ одного туда отпустить. Да, сожрут, но по сюжету так должно быть! Противиться незачем, еще от Системы схлопочет, сидеть надо на заднице ровно и смотреть. Ага, конечно. Это же Бинхэ, мать вашу! Невинный, глупый, наивный лотос, не знавший первого цветения! И что, что в этом мире нет лотосов! Разумеется, сам разбираться пошел. Разумеется, все пошло не так. [Минус 20 баллов за искажение сюжета!]. Ну, естественно. [Плюс 100 баллов за открытие новой сюжетной ветки!]. А это уже интересно. Какая-такая новая ветка, смерть Вентрикосус от киноварного яда? [Сами узнаете, хост!]. Спасибо что пояснила. Сдохни в муках, создатель Системы. Странное это ощущение, когда ты на части разделен. И каждая часть при этом твоя. Ни тела, ни рук, ни ног, но ощущаешь прекрасно все. Даже мыслить можешь, хотя головы как таковой нет. — Учитель! — Шэнь Цинцю приходит в себя. Лазарет, кушетка, белый халат. И Ло Бинхэ, перепачканный в яде. — Бинхэ смог собрать учителя! — точно, самоцветы же как лего. Разбил — можно собрать заново. Если, конечно, детали не потерял. Потерял детали — потеряешь память. Детали, залитые ядом, уже не вернуть. Бинхэ, глупое ты дитя, ты же что-нибудь точно забудешь! — Никто не захотел касаться учителя, и Бинхэ справился сам! Учитель меня похвалит? — Разумеется, — как не похвалить? — Я очень тебе благодарен. Бинхэ улыбается. Весело, ярко, словно бы нет ничего важнее похвалы. Бирюзовые волосы в свете раннего утра переливаются, глаза сверкают и светят бликами. Шэнь Цинцю почему-то так радостно, что Бинхэ с ним. Но так грустно, что скоро расстанутся. Не совсем скоро, конечно, через несколько столетий, но в этом мире время летит непозволительно быстро. Непозволительно быстро приходит тот день, когда все должно начаться. Когда Бинхэ должен потерять ноги. А Вентрикосус понимает Шэнь Цинцю. Она просит уйти за ним, в далекое синее море, посмотреть на останки цивилизации, послушать легенду о людях. — Бинхэ не отпустит учителя одного! [Хост не может отказать Ло Бинхэ!]. Неразумное ты создание, маленький ученик. Учитель твой слишком беспомощен, чтобы предотвратить грядущее. Ты не должен страдать, маленький лотос, ты не должен становиться человеком. Не нужно цвести, если это причинит твоему сердцу боль. И непонятно ведь, ради чего. Манга так и не закончилась. Помолился ли Адамант — так и не ясно. Хоть бы это было не зря. — Простите, — шепчет Вентрикосус, и в Шэнь Цинцю летят лунянские стрелы. — Нет! — Бинхэ прикрывает собой. И лишается фосфофиллитовых ног навеки. Игра началась. И у Шэнь Цинцю, кажется, холодеет внутри. Но, пока они оба связаны на лунянском аппарате, говорит он только одно: — Не бойся, Бинхэ. Учитель с тобой. От души плюет ядом в ореол. Ореол шипит, но плавится ненамного — мало яда. Бинхэ старается не бояться, по нему видно. Но что он тут может, когда даже Шэнь Цинцю страшно? — Договор был на одного. Я привела вам двоих, а вам мало?! Лунянам всегда мало, Вентрикосус. Луняне — бывшие люди. Каждому человеку всегда было мало. Вечером он относит Бинхэ к Цинфану. Адамант готов уже наорать, но прерывает его один взгляд. Нечего пугать ребенка. Два осколка из чистого агата и чего-то еще станут ему новыми ногами, переживать не о чем. Жаль, что памяти не вернуть. — Бинхэ, ты забыл что-нибудь? — Не знаю. Но я помню учителя! Шэнь Цинцю плакать хочется. Яд течет из глаз. Бинхэ, что же тебе предстоит… А Бинхэ очень хочет стереть с лица учителя серебристые капли. Но может он только думать, что нет на свете никого лучше. Никого благороднее, смелее, сильнее, чем учитель. У него самая малая прочность, но он более чем со своей работой справляется. — Я точно найду вам работу лучше, учитель, — шепчет под нос. Однако учитель слышит. — Мне ничего не нужно, если Бинхэ останется, — «не уходи на Луну, маленький бутон лотоса. Я же больше не увижу тебя». Но поздно, механизм запущен. Шэнь Цинцю не может не спать зимой. А это значит, что… — Учитель, взгляните на мои новые руки! Мама дорогая, Бинхэ, этот сплав определенно тебе идет. Шэнь Цинцю и хорошо, что разбудили вот так приятно, мягко по щеке погладив, и больно, что минус еще часть тела. Про Антарктицит почему-то даже Система не вспомнила. Дальше что там по плану? Голова. Голову Бинхэ теряет через пару веков. Красивое, юное лицо — теперь лишь далекий сон. Теперь у Бинхэ лицо Су Сиянь, а проснется он только через сто два года. Сто два года без него. Сложно ли это будет, одному так долго? Сложно. Сложно сидеть в тишине у берега моря. Сложно плавить аппараты лунян, не слыша за спиной восхищения. Сложно засыпать в нарядной пижаме, когда никто не говорит под ухо, как она подходит учителю. Как красивы белые рюши на фоне киноварно-красных волос, как Бинхэ с нетерпением будет пробуждения ждать. Все те сто два года будто одна сплошная зима. Шэнь Цинцю уже не верит почти, что придет весна. — Учитель, вам нравится? — голос, который не спутать ни с чем. — Нравится, — лицо Су Сиянь тоже красивое. Хотя глаза теперь лазурно-синие, а в волосах золотые искорки. Еще один шаг. Шаг туда, к лунянам. К тайному знанию, которое маленький лотос жаждет постичь. И только Шэнь Цинцю знает, что это шаг в Бездну. — Бинхэ хочет отправиться на Луну. Учитель не хочет со мной? Система, можно? [ОШИБКА! Цветение — главная сюжетная арка! Отказ от выполнения…]. Да иди ты нахуй вместе с цветением! — Нет. Бинхэ уходит. А Шэнь Цинцю материт Систему на все лады, заливая ядом всю пещеру. Эта дрянь отовсюду льется. Рот, глаза, руки, ноги — все смертоносно. Даже маленький осколок киновари погубит все живое, что будет рядом. Даже одно его слово причиняет боль. Самому Шэнь Цинцю тоже от этого больно. А потом все происходит чересчур быстро. Один полет на Луну, возвращение, попытка вновь увести за собой — как по сценарию. Шэнь Цинцю каждый раз отказывает. Страшно ему соглашаться, потому что первый, кто Бинхэ предал — он сам. Вот и последний раз. — Помолитесь ради меня, — Бинхэ просит Адаманта. — Помолитесь, прошу! — Посмотри за ним, Шэнь Цинцю, — Адамант прекрасно знает о них. И оставляет наедине то ли поговорить, то ли еще зачем. — Учитель! — сил нет смотреть. Он и не смотрит, отворачивается. Зачем, зачем, за что так с тобой, Бинхэ? Зачем это сделал он сам?! — Посмотри на меня, учитель, — почти что на грани. — Пожалуйста. Шэнь Цинцю смотрит. Вернее, пытается, потому что яд заливает глаза. Бинхэ протягивает ленточку сплава к лицу. Шэнь Цинцю хочет схватить и больше не отпускать. — Учитель, я спрошу в последний раз, — тихий-тихий вопрос. — Ты хочешь со мной на Луну? Молчание. — Учитель? Прутья клетки плавятся и шипят от серебристого яда. — Да. Чхать ему на все. Это — не то создание, что было в манге. Это — все еще его Бинхэ. Его маленький лотос, в котором нет почти фосфофиллита, но которому нужен учитель. — Я люблю тебя, учитель, — Бинхэ обнимает его, прижимая к груди. Руки Шэнь Цинцю сразу идут трещинами, но он обнимает в ответ. — Я…тоже, Бинхэ, — сам только что понял. Что еще это, как не любовь? А любить умеют только люди. И ни Адамант, ни луняне, ни самоцветы им уже не нужны.