В этой галактике второго шанса не будет, Может, это ты, может, это я, Пусть будут Ты и я.
Tokio Hotel — What if
Томас любит искусство. Многие ему говорили, что он совсем не похож на того, кого бы привлекала живопись, и он до сих пор не понимает, почему, хотя и отчасти догадывается. Однажды ему намекнули на то, что внешность у него походит не на человека искусства, а человека, который любит гонки, мотоциклы и увлекается боевым искусством — темные волосы, вечно стоящие «ежиком», карамельные глаза, сильные руки, красивое подкаченное тело и уверенный взгляд. «Внешность как внешность, ничего особенного, — думал Томас, — точно не любителя бокса или вольной борьбы, например». Он видел пару раз по телевизору бои UFC, но сразу же переключал — это его в принципе даже не интересовало. Томас медленно прогуливался по выставке картин какого-то неизвестного художника и задумчиво рассматривал их. Он уже заметил, что картины написаны в ярких жизнерадостных тонах, и думал о том, что художник, возможно, очень светлый и добрый человек. Одно было Томасу непонятно — почему же он скрывал свою личность. Картины были невероятно красивыми, и было заметно, что у автора этих творений однозначно талант. По крайней мере, Томасу они определенно пришлись по вкусу, а, судя по тому, сколько людей явилось на выставку, не ему одному. Правда, хотя он и без ума от живописи, он не до конца понимал некоторых моментов. Пестрящая яркая палитра самых разнообразных цветов — это красиво, но некоторые используются даже там, где, казалось бы, и не нужен этот оттенок вовсе. Например, рассуждал брюнет, остановившись подле очередной не менее яркой картины, которая была написана маслом, зачем на синем платье изящной девушки оранжевый оттенок? Или, например, для чего на лице какого-то парня красная краска? И не где-то там, а на носу! Кровь из носу вверх по переносице точно не могла пойти, только если человек не был, конечно, подвешен вниз головой. «Пфф, определенно все так и было» — Томас усмехнулся. «Может, это какая-то изюминка художника?» — не мог угомонить свои мысли Томас, продолжая взглядом скользить по пестрящему масляными красками холсту. Эта картина очень понравилась брюнету. Безусловно, другие также притягивали его своей красотой и красочностью, но что-то в этой его зацепило по-особенному. Наверное, именно то, что в этой картине было в разы больше хаотично размазанных красок, совершенно не вписывающихся, если судить по логике, оттенков. Но этим она и цепляла. Переведя взгляд на наручные часы с кожаным ремешком, он понял, что еще полчаса, и он побьет личный рекорд по количеству времени, проведенному на выставке за день. Почему-то картины именно этого неизвестного художника так долго удерживали его внимание, из-за чего Томас совсем терялся во времени. Вздохнув, он оглянулся по сторонам: людей стало значительно меньше, а за окном небо плавно окрашивалось в более темные тона. Повернувшись обратно к холсту, он вдруг почувствовал легкое дуновение ветра и чье-то тихое дыхание рядом. Какой-то парень, очевидно, такой же любитель искусства, или же он сам баловался этим делом, а может, просто проходил мимо и решил заглянуть, бесшумно встал рядом. Томас посмотрел на рядом стоящего: худой парень с пшеничной копной волос и пушистыми ресницами как-то слишком задумчиво разглядывал висящую картину. Он вдумчиво смотрел то ли на холст, то ли куда-то сквозь него, то и дело закусывая губу. На этом действии Томас залип, не в силах поднять взгляд обратно с губ. Веки словно потяжелели, и у Томаса где-то на периферии сознания пронеслась мысль, что его околдовали. Там же и кто-то посмеялся с этого, как с глупой шутки, но Томас уже не обратил на это внимания, потому что до его «околдованного» сознания дошли слова, произнесенные светловолосым парнем. — Что думаешь? — задал вопрос юноша, не отрывая взгляда от картины. — Что? — сознание брюнета только-только начало отходить от состояния гипноза, и он поднял на него глаза. Светловолосый парень повернул к нему голову и посмотрел в глаза, добродушно улыбаясь. — А ты милый, — парень уже не сдержался и выпустил порцию заливистого смеха. — Я спросил, что ты думаешь по поводу этой картины. — Она очень красивая, — задумчиво протянул Томас, снова невольно залипая на парня, думая о том, что он сам будто сошел с картины. — Правда? — удивленно спросил он, тут же перестав смеяться и заглядывая брюнету в глаза. Томас лишь закивал головой и почувствовал, как уголки губ ползут вверх при виде снова искренне улыбающегося парня. Он почувствовал, что этот светловолосый юноша вселяет невообразимое душевное спокойствие. Такое чувство окрыленности он замечал за собой только когда ходил на выставку и когда выхлебывал пенку со своего любимого латте в любимом кафе. Тут Томас понял, что они уже долго стоят и просто улыбаются друг другу, как влюбленные придурки. В голове пронеслась тысяча и одна мысль о том, что все это не просто так, но торопиться с выводами пока было рано. — Завтра придешь? — спросил он у Томаса, почему-то смущенно опуская глаза. Томас удивился странному вопросу. — Да, конечно, я ни разу еще не пропустил эту прекрасную выставку. Парень поднял на него удивленный взгляд, а потом снова солнечно улыбнулся, отводя глаза куда-то на стену. — Хорошо. Спасибо. Томас так и не понял, за что он его поблагодарил. Что он понял, придя домой, так это то, что он, во-первых, чувствовал себя счастливым настолько, что не замечал ход времени, из-за чего брел домой в потемках, а, во-вторых, он, черт возьми, не спросил даже имени у причины своего счастья. Оставалось лишь надеяться, что тот парень завтра снова там будет.***
Этот день будет последним, когда проводится выставка неизвестного художника, покорившего своими картинами сердца всех, кто хоть раз их увидел. Томас, конечно же, был в их числе, но после вчерашней встречи он чувствовал, что картины встали в очередь. Никакие яркие краски не были способны заполонить солнечного парня с пшеничными волосами — это Томас осознал ночью, когда только луна заглянула в его окно и осветила комнату. «Зачем ходить вокруг да около, — думал Томас, лежа в постели, от которой исходил приятный аромат кондиционера. — Я чувствовал себя счастливым влюбленным идиотом, черт, его улыбка, боже мой...» Впрочем, то, что он влюбился с первого взгляда, он осознал быстро, а вот перестать думать об объекте обожания было крайне трудно. Было ощущение, что солнечные лучи, которые исходили от того парня, выбрались из мыслей Томаса, которые, собственно, были заполнены им, и осветили всю комнату, давая иллюзию, что сейчас вовсе не ночь и спать не время. С рассветом сон все-таки начал постепенно обволакивать сознание Томаса, отодвигая мысли на задний план. Уйдя в сладкое забытье, последняя проворная мысль промелькнула в его голове — нужно узнать его имя. Томас был действительно рад тому, что поспал хотя бы несколько часов, потому что он знал, что такое «не спать всю ночь». После такого обычно либо ты ходишь с синяками под глазами как у Ногицунэ из сериала «Волчонок», который постоянно крутят по MTV, из-за чего тебя даже шугаются порой, либо ходишь в тумане, насыпая сахар мимо кружки и заваривая пакетик чая в воздухе. Хотя у Томаса всегда и то, и другое. Плюсом ко всему идет ощущение песка в глазах, как выражался сам Томас — «в песок глаза насыпали». Но, к счастью, сахар Томас с утра не просыпал, а в песке никаких глаз не было, так что он был вполне доволен утром. Тем более сегодня он снова, возможно, увидится с ним. Томас лишь надеялся, что не «возможно», а «совершенно точно». Эти мысли заставляли как можно скорее начать собираться и выдвигаться в излюбленное место. Сегодня была суббота, а это значит, что посетителей будет в разы больше. В разы больше тех, кто пришел по большей части просто отдохнуть в выходной день, а не любоваться по-долгу на картины, как делали это истинные ценители искусства. Томас вошел в здание и невольно начал оглядываться по сторонам. Это было, наверное, странно, но Томас верил в любовь с первого взгляда, поэтому его совершенно ничего не смущало. Он продолжил взглядом выискивать светлую макушку, но натыкался лишь на очередную темную или русую. Выставка уже полчаса как открыта, а народу собралось уже довольно много. Он точно должен быть здесь. Томас начал слегка нервничать, хотя и понимал, что повода-то особо нет растрачивать впустую свои нервные клетки. Но взгляд все равно продолжал скользить по всем присутствующим в зале. Вдруг к его плечу кто-то прикоснулся, отчего Томас резко развернул голову, но там никого не оказалось. Повернув голову в противоположную сторону, он увидел того, кого искал все это время. Юноша рассмеялся, смотря на растерявшегося Томаса, снова пуская задористые искорки из глаз. Томас снова не смог противостоять этому искреннему смеху и улыбнулся, замечая, как сильно ему идет его бомбер цвета охры, накинутый поверх белой футболки. — Повелся! Парень снова рассмеялся, смотря на улыбающегося Томаса. Брюнету вспомнилось, как в детстве над ним часто подшучивали таким образом, и ему всегда казалось это слишком глупой шуткой, но теперь, смотря на смеющегося парня, ему кажется, что шутка вовсе не глупая, а вполне себе смешная. Мысль, которая стала последней перед тем, как Томас сегодня уснул, пресекла все остальные и взбудоражила кровь. «Чего снова стоишь как дурак, действуй уже», — мысленно сказал Томас себе и тут же обратился к стоящему напротив парню, который уже перестал смеяться, а просто заинтересованно смотрел на него. — Как тебя зовут? — Ньют, — он протянул руку. Томас сам не понял, что произошло, но сердце от своих действий начало стучать быстрее, и он это почувствовал, но не был в силах остановиться. Взяв протянутую руку, он поднес ее к своим губам и аккуратно поцеловал, прикрыв глаза. Но, перед тем, как это сделать, он заметил разноцветные пятна на его руках, словно неотмывшаяся краска. — Томас. Парень сначала как-то удивленно выпучил глаза, а затем покраснел как девчонка. Томас посчитал такую реакцию слишком милой и забавной. Решив отложить расспросы про краску на руках на потом, он предложил ему сходить в его любимое кафе, и Ньют, широко улыбаясь, согласился. Сегодня солнце очень ярко светило, заставляя всех гуляющих на улице людей щуриться. Томас нашел себе солнце поярче того, что светило на небе, и оно сейчас идет рядом с ним, также забавно щурясь и улыбаясь непонятно чему. В кафе Томас понял, что Ньют безумно любит синнабоны, то есть булочки со сливочно-сырной помадкой. Томас никогда не рисковал их брать, потому что ему всегда казалось это странным — сочетание сыра и чего-то сладкого. Даже в магазине на прилавках он видел что-то вроде «плавленый сыр с шоколадом» или «плавленый сыр с клубникой», и при виде этого у него в мозгу сразу начинали поскрипывать шестеренки, потому что Томас изо-всех сил пытался представить вкус этого «произведения искусства». Ньют сидел рядом, довольный вкусом второго по счету синнабона, а Томас просто наблюдал за ним, понимая, что не прочь наблюдать всю жизнь такую очаровательную картину. — Ты во мне дыру просверлишь, Томми, — произнес Ньют, не без улыбки наблюдая за вновь зависшим Томасом. — Прости. Ньют заинтересованно начал всматриваться куда-то в область щеки Томаса, что заставило брюнета слегка смутиться и растеряться. — У тебя такие красивые родинки, — Ньют дотронулся рукой до скулы брюнета, который тут же задержал дыхание, и невесомо провел по ней. — Безумно красивые... как звезды. — задумчиво глядя на Томаса, он добавил: — я люблю звезды. Томас так и застыл, не в силах пошевелиться, глядя на изучающего тонким пальцем его щеку Ньюта. В мыслях пронеслось лишь то, что он совершенно точно не ошибся насчет своей влюбленности. Так он еще не терял голову рядом с человеком. — Кстати... — учась снова дышать, произнес Томас. — Ты ведь тоже пишешь? Ньют на это только улыбнулся и, схватив за руку изумленного брюнета, сказал «Пойдем!». Он привел Томаса снова в здание, где проводились выставка картин и поволок куда-то вглубь, огибая бесчисленное множество людей, встречающихся им на пути. Томас едва успевал за ним. Наконец, Ньют завел парня в какое-то помещение, в котором пахло акрилом и растворителем для масляных красок. Томас только и смог что раскрыть рот и моргнуть два раза, прежде чем понять, кто же такой на самом деле Ньют. — Так это все... все эти картины... — Да, — ответил Ньют, подходя к Томасу неприлично близко и обнимая руками его за шею. — Но это все неважно. Скажи, я ведь тебе нравлюсь, да? — шептал Ньют в губы парню. Томас посчитал не нужным отвечать на столь глупые вопросы столь очевидные вещи. Он развернул Ньюта, меняя свою позицию, тем самым оказываясь на месте блондина, и прижал его к стене. — Ньют... — Томми... Томас тут же впился в губы Ньюта, нежно обхватывая его за талию и прижимая ближе к себе. Блондин целовался с Томасом так, будто желал его, как никого и никогда не желал, и это рвало Томасу крышу. Ньют то зарывался в смольные волосы Томаса, то снова обнимал за шею, прижимаясь еще ближе. После того, как охровый бомбер был отправлен на пол, Томас забрался ладонями под футболку Ньюта, заставляя того дрожать всем телом. Футболка была определена туда же, куда и бомбер. Томас принялся выцеловывать шею Ньюта, то покусывая, то целуя, переходя на ушко и горячо дыша в него, прежде чем нежно укусить за мочку. — Т-томми, там, — выдох, — диван есть, — выдох, — п-пойдем... — тихий стон. По пути к заветному предмету мебели, они опрокинули баночку с гуашью, которая напоследок плесканула на штаны Томаса, но он на это не обратил никакого внимания. Ньют метнул взволнованный взгляд на испорченную штанину, но Томас, заметив это, снова поцеловал его, но нежнее, как бы убеждая, что все в порядке. Стянув с себя футболку, Томас провел кончиком языка мокрую дорожку по груди и животу Ньюта, а потом, чуть приподнявшись, провел ладонью по пояснице, придерживая другой рукой его за талию, и лизнул за ушком. Ньют выгнулся под Томасом и тихо простонал, прикрыв глаза. — Черт, Томми, что же ты творишь... Томас судорожно выдохнул, слыша как Ньют сладко стонет. Никто и никогда еще так сладко не стонал, ни одна девушка в его жизни. Когда со всей оставшейся одеждой было покончено, он нежно заглянул в глаза Ньюта, выискивая там нечто похожее на страх или отказ, но ничего, кроме чистого желания, не отыскал. Ньют чуть привстал и схватил стоящую неподалеку маленькую бутылочку с маслом. — Это что, для масляных красок? — Томас усмехнулся и открутил крышку, тут же обмазывая содержимым два пальца. — Готов? — прошептал в губы. Ньют лишь кивнул и почувствовал очередной прилив возбуждения. Томаса он хотел так сильно, что его совершенно не волновало, что они знакомы второй день. Но не просто хотел в физическом плане — можно сказать, он хотел всего его, целиком и полностью. Хотел гулять с ним, смеяться с ним, делиться, целоваться — жить. И понял он это гораздо раньше, чем Томас понял, что влюбился — еще тогда, когда он только увидел этого парня с темные волосами и густыми ресницами в первый раз, в самый первый день проведения выставки. Томас растягивал Ньюта неспеша, нежно. Он боялся, что сделает больно этому солнцу с пшеничными волосами. Внимательно смотря в его глаза, он пытался запомнить каждую эмоцию, которая плескалась в его омутах. Ньют тихо постанывал, ощущая удовольствие от движений пальцев Томаса. Хотелось большего, и Томас, будто прочитав все по его глазам, вынул пальцы и медленно вошел в блондина. — Давай, Томми, — Ньют улыбнулся и укусил парня за нижнюю губу. Томас продолжил двигаться, целуя шею Ньюта и все еще держа его выгибающееся дугой дрожащее от прикосновений тело. — Томми... Т-томми... Томас возвел запястья Ньюта над головой, прижал их одной рукой к дивану, все также смотря внимательным, но помутненным взглядом в глаза блондина и обхватил крепко стоящий член Ньюта, двигая по нему рукой и вызывая громкие стоны блондина с участием имени Томаса. — Ньют, боже, как же ты, блять, прекрасен. Чувствуя, как Ньют сжимает его изнутри, он со стоном изливается, чувствуя тягучую жидкость на своей ладони, но это его не волнует. Его волнует лишь сам Ньют, который сейчас выглядит как ангел. Запыхавшийся, смущенный, раскрасневшийся ангел. Крыльев только и не хватает. — Мой ангел, — прошептал Томас, укладываясь рядом с ним. Ньют снова смотрит изучающе, а потом снова улыбается так полюбившейся Томасу солнечной улыбкой и утыкается ему в грудь. У брюнета снова все затрепыхало в груди, и он приобнял Ньюта, запуская ладонь в светлые волосы. — Так, значит, у нас любовь с первого взгляда? — спросил Ньют, улыбаясь и чуть прищуриваясь. — Ты веришь в нее? — Да. Всегда верил, и теперь ты стал доказательством тому, что она действительно существует. Засыпая, они чувствовали себя донельзя счастливыми. На утро они закрепят свои отношения словами вроде «Ты теперь мой парень, и точка!», а на следующее уже проснутся вместе, а потом снова и снова. Ньют научит Томаса рисовать, ну, или по крайней мере попытается это сделать, а Томас будет постоянно кляксать Ньюта измазанными в краске пальцами, а потом поцелуи, объятия, нежность, любовь. Навсегда.