Мир только для нас двоих

— Даже когда… я упал сегодня с лестницы, он… Цубаса изо всех сил пытался сдержать подступающие слёзы, пытался проглотить ком, застрявший в горле. Почему всё так? Разве родители не должны помогать детям? Заботиться о них? Так почему… — …просто стоял и смотрел! Больно. Больно. Больно. Горячие слёзы брызнули из глаз и, оставляя мокрые дорожки на щеках, падали вниз. Перед глазами всё было словно в тумане. Банка, которую юноша держал в руке, упала на землю, но сейчас было не до неё. Боль и обида — вот, что сейчас чувствовал Цубаса. Почему отец так поступил? Почему разочаровался в сыне? Неужели только из-за того, что тот предпочёл софт-теннис футболу? Неужели такой незначительной причины достаточно для презрения к своему ребёнку? — Чёрт! — выругался Сога. Как же больно. — Всё из-за него… Цубаса утирал слёзы левой рукой, но они вновь струились по щекам. — Я хочу… сыграть!.. — на последнем дыхании сказал тёмноволосый парень и вновь залился слезами. Вдруг он почувствовал, как что-то мягкое прижалось к нему. Это был Синго. Он осторожно обнял его, чтобы не задеть сломанную руку друга. Рыжеволосый юноша не очень хорошо умел утешать, но подумал, что в этой ситуации стоит дать волю чувствам. Такеноучи сильнее сжал Цубасу в своих объятьях, а в ответ синеволосый лишь уткнулся другу в плечо, продолжая всхлипывать и ронять слёзы на одежду Синго. Всё из-за него. Из-за него парень, который прежде всегда лучисто и немного надменно улыбался другим; который прежде веселился и по-дружески подшучивал над Тайё; который вместе с самим Синго не унывал даже в самых сложных ситуациях. Из-за него Цубаса сейчас дрожал в объятьях Такеноучи, безуспешно пытаясь сдержать слёзы. — Синго, я… хочу сыграть с тобой!.. — тихо, еле слышно, прошептал Сога сквозь всхлипы. " Люблю, — пронеслось где-то в голове у рыжеволосого юноши. — Как же сильно я его люблю. Как же сильно я хочу его защитить " . Но Такеноучи не мог сказать этого вслух. Вернее мог, но боялся. Боялся разрушить давнюю дружбу, боялся разрушить налаживающееся партнёрство в игре. И самое главное: Синго боялся разрушить ту хрупкую личность, что сейчас дрожала в его объятьях. Боялся сломать Цубасу. На людях: что в классе, что в клубе, Цубаса мог улыбаться или злиться. Смеяться или дрожать от негодования. Веселиться или громко возмущаться. Но сейчас Сога был разбит, раздавлен, и рыжеволосый боялся сломить плачущего парня ещё больше. Люблю. Люблю. Люблю. Эти слова так и норовили вырваться из уст Синго, но нельзя. Сейчас не время, не тот момент. Этими отговорками Такеноучи уже давно останавливал себя в порывах признаться. Каждый раз ему хотелось прокричать эти слова в лицо синеволосому, чтобы он понял. Сога для него уже больше, чем просто партнер в теннисе. Больше, чем друг. Каждый раз Синго хотелось обнимать худое тело друга так сильно, чтоб оставались красные следы его рук. И в это же время рыжеволосый хотел бережно хранить Цубасу. Ему хотелось целовать его мягкие губы, пока они бы не стали яркого алого цвета. И в тоже время сдувать любую пылинку, упавшую на него. Сам синеволосый юноша только сильнее прижимался левой рукой к Такеноучи и упирался головой ему в плечо. Сога забыл обо всем. Об отце, что не одобряет его занятия софт-теннисом. О сломанной правой руке. О матери, которая, как кажется, совсем не обращает внимания на презрение отца к младшему сыну. Он думал только о том, как продлить этот момент. Слёзы уже давно впитались в футболку Синго, оставляя только мокрое пятно на месте, где лежала голова Цубасы. Так было спокойно на душе и так хотелось, чтобы это длилось вечно. Вот так, обнявшись, они сидели довольно долго, не думая о том, что завтра надо идти в школу. Сога просто устал от постоянных недовольных реплик отца в сторону своего увлечения софт-теннисом, а не как он хотел — футболом. Такеноучи же устал от презренных взглядов мачехи. Она никогда его особо не любила, но Синго делал вид, что не замечал. Но он все видел. Он также видел, как она старалась ограничить свою маленькую дочурку от общения со старшим братом. Но почему? Неужели только потому, что он так похож на мать? Неужели только из-за этого? Синго прикусил губу от злобы и обиды, что разрывали его изнутри. Обида не только за себя, но и за Цубасу. За что? Почему? Что они сделали такого плохого? Рыжеволосый парень только сильнее обвил руками друга и вдруг почувствовал, как тот тоже положил целую руку ему на спину. В голове у Такеноучи пронеслась тысяча мыслей. Может не все потеряно? Может ли он рассчитывать на взаимность? Сокровенные желания, которые юноша прятал в самых отдалённых концах своей души, так и пытались вырваться наружу и овладеть разумом парня. Он еле сдержал сиюминутный порыв поцеловать Согу в самые губы. В его мягкие, розовые и такие желанные губы. Цубаса слегка отстранился от Синго и, медленно приблизившись, прильнул своими губами к губам Такеноучи. Это простое, почти детское, прикосновение губ, скорее всего не было бы столь особенным для большинства людей, но для этих двух парней, ещё мгновенье назад сидящих в объятьях друг друга, это был важный шаг, на который каждый из них долго не мог решиться. Несмотря на то, что внешне синеволосый юноша этого не показывал, Сога сам сгорал от желания признаться Такеноучи. Сегодня он решил, что хуже уже быть не может. Он не сможет сыграть в софт-теннис на отборочных соревнованиях, он разругался с отцом и из-за него сломал руку. А ведь Цубаса был уверен, что отец потом даже не извинится. А зачем? Зачем ему извиняться перед младшим сыном, что не оправдал его надежд? Мать, скорее всего тоже ничего не сделает, а старшие братья не смогут достучаться до родителей. Да и скорее всего все выставят так, будто бы он сам оступился и упал. И, исходя из всего вышеперечисленного, синеволосый парень решил, что ему больше нечего терять и стоит пойти на риск. Тепло, исходившее от мягких губ Цубасы, медленно передавалось губам Синго. Сам же рыжий парень опешил от таких неожиданных действий друга и сейчас усиленно пытался собраться мыслями. В голове всё было словно в тумане, мысли разбегались, на какое-то мгновение рыжеволосый забыл, как дышать. Этот поцелуй длился всего около нескольких секунд, но для Соги и Такеноучи это была настоящая вечность. Спустя ещё какое-то время, синеволосый отстранился и отвернулся, чтобы рыжеволосый юноша не увидел пылающих щёк первого. Но у самого Синго случилось нечто, вроде короткого замыкания и он не очень соображал, что к чему. Когда, наконец, он осознал, что произошло, то немедленно залился краской до кончиков ушей. — Ц-ц-цубаса? — осторожно позвал он синеволосого юношу. — Я т-тебя… — было видно, как тяжело даются Соге эти слова, но он всё же продолжал, — люблю. — Что? — переспросил Такеноучи скорее не из-за того, что не расслышал, а из-за того, что не мог поверить в услышанное. Он ведь точно не ослышался? — Я тебя люблю! Ты, придурок! — крикнул Цубаса своим привычно громким голосом и повернулся. Щёки синеволосого парня полыхали румянцем от смущения, хотя на них были ещё разводы от слёз. Глаза были красными, а волосы — всклокоченными, но это нисколько не могло испортить его красоту. Тем временем Сога продолжал: — Ты можешь ударить меня, я не знаю, избить, рассказать всем в клубе и-или даже в школе. Ты… ты можешь начать издеваться надо мной и превратить всю мою оставшуюся жизнь в ад, но мои чувства от этого… н-не изменятся… — с каждым новым словом, уверенность Цубасы пропадала, и его голос становился всё тише. К концу он перешёл совсем на шёпот и опустил голову. Его трясло, но скорее не от страха, а от пережитых эмоций и от рыданий взахлёб. Синго смотрел на парня, освещённого светом фонаря, и не мог поверить в происходящее. Это происходит наяву? Это точно не сон? Но нет, всё это было самой настоящей реальностью. Такеноучи медленно придвинулся ближе к парню, но тот весь свернулся и, крепко зажмурив глаза, приготовился к удару. Но его не последовало. Вместо этого, рыжеволосый парень взял руку Цубасы и поцеловал запястье, потом сгиб локтя, щёку и наконец, губы. — Люблю. Я тебя тоже очень сильно люблю, Сога, — и вслед за признанием последовал ещё один поцелуй, в лоб. Затем в правое веко, что так покраснело из-за слёз. Синеволосый юноша поднял голову и посмотрел на Синго. — Правда? — с недоверием спросил Цубаса голосом, в котором можно было услышать нотки неуверенности. Такеноучи улыбнулся и, снова заключив своего, теперь уже вероятно, парня, сказал: — Конечно, правда. Они вдвоем сидели на лавочке и, взявшись за руки, молчали. Никому не хотелось ничего говорить, да и не надо было. Они оба понимали, что, кроме друг друга, у них больше никого нет. Семьям будто действительно было наплевать на их существование. У Цубасы есть Синго, а у Синго есть Цубаса. Больше им никого и не надо было. Время было уже далеко за полночь и надо было возвращаться по домам. Такеноучи наверняка тихо зайдёт в дом и пройдёт в свою комнату, стараясь издавать поменьше звуков, чтоб не разбудить мирно спящую семью. А Сога наверное тихо прокрадётся во двор и постучится в окно комнаты братьев, чтобы они впустили его, а с утра он, скорее всего, уйдёт пораньше из дома, стараясь не пересечься с родителями. Уже попрощавшись, Синго внезапно обернулся и сказал: — Сога, когда мы вырастем, то я обязательно создам мир только для нас двоих! Обещаю! Цубаса мог бы посмеяться или подшутить над рыжим парнем, мог обычным, слегка надменным, тоном заметить, что сказанное товарищем — чушь. Но синеволосый юноша лишь улыбнулся и сказал: — Ага. Мир только для нас двоих!