We can chase the dark together

Песня заканчивается, оставляя их замершими в объятиях друг друга. Очередные плохие известия сиплым треском пробиваются через помехи, возвращая в угрюмую, безрадостную реальность. Гарри не видит - чувствует щекой, что улыбка с лица Гермионы снова ушла. Распускает объятия, чтобы посмотреть на неё. Уход Рона подкосил их обоих, стал ударом, которого никак нельзя было ожидать, отнял последнюю уверенность в завтрашнем дне, если её вообще хоть сколько-нибудь оставалось. Злость держала на плаву, но быстро перегорела, уступив место холодной, болезненной пустоте. Гарри и сам не знает, на что ему теперь надеяться, как продолжать идти по этой дороге, не видя, куда ведёт даже следующий шаг, но по-настоящему ранит ему сердце то, какой он видит сейчас Гермиону. Этот танец был неплохой попыткой помочь ей справиться с происходящим, но как же этого было мало. Её глаза, смеющиеся какие-то доли секунд назад, потухли снова. Её руки в руках Гарри еле заметно дрожат - он долго не сводит с них глаз, точно хочет сохранить в памяти побледневшую кожу, ногти, ставшие ломкими. Это не крестраж душит её, терзает отчаянием, отнимая последнюю надежду - он лежит, позабытый, на кровати, которую совсем недавно занимал Рон. Она действительно устала - настолько, что притворяться другой больше не может. Гарри невыносимо видеть её такой, точно ставшей меньше ростом, измученной и несчастной. Ещё невыносимее - знать, что, кроме себя, ему некого в этом винить. - Гермиона, ты не обязана оставаться со мной, - слова рвутся с языка вперёд осознанного решения - хоть что-то для неё сделать, хоть что-то исправить. Гермиона вскидывает голову, будто напуганная, но Гарри продолжает говорить. - Со всей этой охотой на маглорождённых ты и без того в опасности, я не хочу подвергать тебя ещё большей. Я знаю, что ты не уйдёшь, если я просто попрошу, но если - вдруг - ты об этом подумаешь, хотя бы на секунду, если решишь, что так будет лучше, я не стану удерживать тебя. Если можно будет хотя бы немного меньше бояться за твою жизнь, я буду рад этому. Он должен был сказать это с самого начала, ругает себя теперь, что медлил - так хотел верить в победу, в Дамблдора, в себя и своих друзей, что позволил себе забыть, как много может каждый из них потерять. Он позволяет себе надеяться, что Гермиона отпустит его руки, уйдёт, исчезнет, как Рон, в неизвестном направлении, позволив ему забрать с её плеч эту ношу, которая никогда не должна была ей достаться. Гермиона не делает этого. Гермиона смотрит на него так, словно он сказал что-то очень жестокое, а не предложил выход, а потом вдруг улыбается - одними только уголками губ, одними глазами, но Гарри никогда прежде не видел, чтобы она улыбалась так нежно. А в следующий момент - Гарри не успевает даже моргнуть - её ладони оказываются у него на щеках. - Я правда не знаю, как мы справимся со всем этим, Гарри, - Гермиона медленно, устало качает головой. - Уничтожить медальон, найти остальные крестражи, победить Сам-Знаешь-Кого - это никогда и не звучало легко, но теперь... Мы ни на кого не можем рассчитывать, кроме самих себя, и я не знаю, что делать. Но я знаю одно, - она смотрит на него, и её глаза полны слёз, но Гарри не видит в них и следа обречённости - решимости в этих глазах хватило бы, чтобы и теряющего последнюю кровь поднять на ноги. - Я никогда не оставлю тебя. Я буду на твоей стороне, даже если нас ждёт смерть, а не победа. Ты можешь доверять мне. Она говорит горьким, дрожащим шёпотом, но пустота в груди затягивается от него, как рана. Гарри не может даже поспорить, объяснить, что заставило его произнести все эти слова - благодарность, болезненная и тёплая одновременно, не оставляет места для собственных страхов. Он уверен - Гермиона понимает его. Её слова - больше, чем попытка его поддержать. Её слова - это обещание. Гермиона могла бы не жалеть его, могла бы, как Рон, обрушить на него всю боль, злость и разочарование, что он принёс в её жизнь, но её глаза, эти светлые, честные глаза больше всех слов говорят ему о том, что она не чувствует этого всего - ничего из того, что он на самом деле заслужил. Гарри не верит в это - и верит, как ничему другому. Гарри против своей воли улыбается ей в ответ. Снова привлекает её в объятия, пряча своё отчаянное, искреннее и горячее "спасибо" у неё на плече. На этот раз её улыбка не гаснет. Гарри никогда прежде не чувствовал так остро, как много Гермиона для него значит. Как он благодарен ей, как мучает его то, что в обмен на её преданность и отвагу ему ровным счётом нечего предложить. Как она восхищает его своей самоотверженностью, своей стойкостью, удивительной силой и внутренним светом, которые были у неё всегда. Как важно для него то, что она рядом, и как много он отдал бы ради того, чтобы её уберечь. Как одно её слово способно вернуть ему волю продолжать сражаться - и сделать эту волю непоколебимой. А ещё у неё мягкие волосы, если прильнуть к ним щекой. Тёплые руки, обнимающие в ответ. Она красивая - это застаёт врасплох, выбивает почву из-под ног, стоит только поймать её взгляд. Она была красивой и раньше - когда ещё часто улыбалась и смеялась, носила форму, закалывала волосы, чтобы они не мешали ей читать, любое новое заклинание осваивала с поразительной лёгкостью. Гарри всегда это знал - вот только почему-то никогда не думал о том, насколько он сам к этому неравнодушен. Но она красивая сейчас - повзрослевшая, усталая, истерзанная тяготами их вынужденной бродячей жизни, но не сломленная ничем, верная, смелая - и шансов у него больше не остаётся. Сейчас и здесь, в этом маленьком убежище на вершине скалы, обмёрзшей под вечно хмурым зимним небом, на острие самого чёрного отчаяния, изведённый бесконечным страхом и тоской Гарри понимает - всё неизвестное, тёмное и страшное, что ждёт его впереди, не имеет значения. Ничто не имеет значения, пока Гермиона рядом. Чтобы продолжать жить и бороться, хватит её одной. Любовь к ней способна вывести его на свет. Гермиона как будто понимает, о чём он думает - застывает взглядом на его лице, глядя на него так, точно увидела впервые в жизни. Гермиона подносит руку к его лбу, осторожно отводит в сторону прядь волос, останавливает пальцы на виске. Каждое её прикосновение искристым теплом обжигает кожу. Медленно, точно разбуженное, сердце начинает биться чаще. Гарри накрывает ладонь Гермионы своей ладонью - от того, как трогательно дрогнула в ответ её улыбка, он точно вспыхивает изнутри. Он смотрит Гермионе в глаза, не отрываясь, не дыша - и видит в них своё отражение. Видит тот же огонь. И тени сомнения нет у него на уме - не безысходность толкает их навстречу друг другу. Просто золотая нить, годами петляющая между их жизнями, наконец окрепла настолько, чтобы связать их в единое целое. Как дать ей знать обо всём этом? Что делать? Гарри чувствует себя беспомощным, как никогда, не может подобрать ни слова. Это не его, это её способность - в любой ситуации мыслить ясно, к любой проблеме находить решение. Он не имеет права просить её о помощи на этот раз. Достаточно ли хотя бы теперь будет того, чем он обладает сам - храбрости и любви? У Гермионы блестят и дрожат ресницы, когда она закрывает глаза. Гарри решается - и как будто шагает в пропасть. Расстояние, что разделяло их, кажется длиннее бесчисленных километров, пройденных ими за последние месяцы. У Гермионы слёзы на губах - Гарри отрывается от неё только на миг, чтобы положить ладони ей на щёки, собрать кончиками пальцев капли солёной влаги, прежде чем поцеловать её снова. Гермиона, отвечая ему, улыбается, разделяет каждый обуревающий его порыв - робость и нерешительность её быстро сменяются отчаянно-нежным исступлением. Она обнимает его, прижимая к себе так тесно, что он слышит её сердце - как приток, впадающий в реку, оно быстро соединяет ритм с его собственным. Она тёплая - Гарри дрожит, чувствуя её так близко, как будто окоченел, сам того не заметив, и оказался наконец у огня. Они задыхаются вдвоём, беспокойно касаясь друг друга, держась друг за друга, цепляя ломкими пальцами одежду, как будто от того, как много чувств они друг другу отдают, им даже не удержаться на ногах. - Как я могу тебя оставить, - выдыхает Гермиона, прерывая очередной томительно-долгий поцелуй, но не оставляет Гарри в покое - гладит обеими ладонями его щёки, голову, шею, привлекает лбом ко лбу. Её руки дрожат. - Я ведь так сильно люблю тебя. Ответить он не успевает - она целует его опять. Гарри пытается наверстать то, чего не выразил словами, через прикосновения - к её шее, спине, плечам, волосам - и сам едва выдерживает то, как отзывчиво сбивается её дыхание в ответ. Счастье, навсегда, как казалось совсем недавно, покинувшее его, слезами затмевает ему глаза. Вся его жизнь мгновенно, как ударом молнии, разделилась на "до" и "после" - и в этом "после" никогда больше не будет места темноте. Ещё без малого целую вечность Гарри обнимает Гермиону, прижимая к своему безумно колотящемуся сердцу, без устали шепчет ей о том, что всё будет хорошо, что они всё - что бы то ни было - преодолеют, и что он любит её, любит её, любит её - осыпая её голову поцелуями. * Гарри просыпается от того, что сухой треск радио прекращает резать ему слух. Сонливость пропадает мигом - он не открывает глаз, чтобы раньше времени себя не выдать, и как можно незаметнее находит под одеялом волшебную палочку. Чужие шаги, едва различимые даже в такой тишине, дают знать, что незваный гость очень старается быть незаметным - странно только, что устранил источник постороннего шума, тот мог бы послужить неплохим прикрытием. Гарри, справляясь с внутренней дрожью, накалившейся, точно на огне, выравнивает, как может, дыхание, прикидываясь спящим. Если повезёт, всё выйдет так, что это он застанет врага врасплох. И всё же он не успевает даже сжать руку на палочке, когда ему на лоб опускаются чьи-то холодные пальцы. Бронхи, от напряжения точно связавшиеся узлом, расправляются с облегчением. Никакой это не враг. Улыбку сдержать труднее, чем страх минуту назад. Гермиона, очевидно, пыталась не разбудить его, и все эти жесты заботы - выключенный приёмник, осторожные ласковые прикосновения, подтянутое до подбородка одеяло - согревают вопреки холоду, который она принесла на своей коже. Опасность, которую Гарри только что воображал, умножает это ощущение мнимого покоя - по крайней мере снова отсрочена необходимость до безумия бояться за жизнь, которая ему куда дороже своей. Пальцы Гермионы по-прежнему не покидают его лица - скользят под упавшими на лоб волосами, обводя шрам так, как будто пытаются залечить, презирая то, что даже магия этого не смогла, соскальзывают на опущенное веко, следуют, согнувшись в костяшках, вниз по щеке. От них еле уловимо пахнет гарью (должно быть, она сотворяла огонь, согреваясь снаружи), а ещё, кажется, какими-то листьями или цветами - может, опять парфюм, который она пробовала на запястье, или собранные в лесу растения для очередного зелья, которое будет им полезно, но этот запах безнадёжно кружит Гарри голову, и он больше не может держать глаза закрытыми. - Мне сменить тебя на посту? - он вовсе не хочет расставаться с Гермионой так быстро, но даже мысль о признании в том, что он так долго незаметно наслаждался её присутствием мгновенно бросает в жар. Гермиона ахает от неожиданности и рывком убирает руку, но Гарри успевает её перехватить - думать не думал, что отработанная реакция пригодится ему в подобных делах. - Прости, - голос Гермионы полон раскаяния. Она торопливо принимается поправлять на нём одеяло, как будто это поможет ему снова уснуть. - Я не хотела будить тебя. Я заглянула только на минуту и собиралась... - Всё в порядке, - прерывает её Гарри, для убедительности мягко сжав её ладонь в своей, а другой нашаривая очки. - Который час? - Я не знаю, - Гермиона бросает растерянный взгляд в сторону умолкшего приёмника. - Ещё ночь. - Снаружи тихо? - уточняет Гарри. - Тихо, - кивает она. - И заклинание оповестит нас, если засечёт посторонних? - Конечно, оповестит. - Тогда останься здесь, - Гарри мягко улыбается ей. - У тебя ледяные руки. Гермиона как будто готовилась отчитываться дальше, поэтому замирает на мгновение со словами, так и не сошедшими с губ. Потом неуверенно улыбается в ответ - и Гарри чудится, что солнце взошло посреди ночи, так сияют от этой улыбки её глаза. Он задерживает дыхание, чтобы ничем не помешать себе ею любоваться. - Не могу спорить с тобой, когда ты смотришь так, - Гермиона даже смеётся - самую малость, смех красит её голос тихим и лёгким звоном. - Как смотрю? - Гарри вскидывает брови, не переставая улыбаться. Гермиона склоняется к нему вместо ответа и порывисто целует в лоб. Кажется, она не хотела, чтобы это затянулось, но путает пальцы в его волосах куда дольше, чем могло бы быть нужно, и из лёгких Гарри стремительно выметаются все запасы кислорода. - Я люблю, когда ты улыбаешься, - шепчет Гермиона ему на ухо, сбивчиво, как будто это секрет, и её шёпот мурашками прирастает к коже. - А если я знаю, что ты улыбаешься для меня, я совсем теряю голову. Гарри пользуется этой близостью и обнимает её обеими руками, пряча вспыхнувшее лицо у неё на плече. Помогает неплохо - снаружи, очевидно, такой мороз, что вязаная кофта Гермионы до сих пор не впитала тепла, обитающего в палатке. Гарри ещё крепче прижимает её к себе, чтобы лишить холод последнего шанса. Гермиона обнимает его в ответ так, будто никогда больше не обнимет. Он хочет спросить разрешения и получить согласие, но Гермиона точно понимает его без слов, а может, думала об этом сама, но не решалась просить. Она укладывает его обратно на кровать, забирается следом, ложится рядом и привлекает его к себе. Гарри укрывает одеялом их обоих - плотно, на манер кокона, прежде чем обнять её одной рукой, а другой найти снова её ладонь и прижать к сердцу, продолжая греть. Они лежат так какое-то время, не произнося ни слова; потолок палатки над их головами линяет, светлея, где-то у подножия скалы начинают петь птицы. Гермиона смотрит на их руки и улыбается так красиво, что как судорогой сводит изнутри желание коснуться губами тонких лучиков в уголках её глаз - и только больше его, этого желания, когда она, едва только перестаёт дрожать от холода, переплетает их пальцы. - Я уверена, всё это не продлится долго, - сердце тепло замирает - голос у Гермионы твёрдый, не в пример тому, как всего лишь прошлым вечером она срывалась, повторяя, что ни в чём не уверена. - Рон вернётся, и как бы ни было сложно найти остальные крестражи, мы их найдём и избавимся от Сам-Знаешь-Кого. Мы снова увидим их всех - Джинни, мистера и миссис Уизли, профессора Люпина, Тонкс... и моих родителей. Я познакомлю тебя с ними, - она ласково улыбается. - Они будут очень рады, они все эти годы так много слышали о тебе от меня. - Надеюсь, больше хорошего, чем плохого? - Гарри мгновенно жалеет о своей шутке, получая по носу гермиониным рукавом. - Да за что это ты?! Я просто боюсь, что могу им не понравиться! - Ты обязательно им понравишься! - Гермиона снова смущает его - на этот раз бескомпромиссностью этого утверждения. - Ты герой. И ты самый лучший человек из всех, кого я знаю. Больше всего Гарри хочет снова спрятать лицо - оно безжалостно загорается, едва только остыв - но усилием воли не делает этого. Какая-то часть его хочет, чтобы Гермиона видела, как на него действуют её слова. Знала, как он ценит каждое из них. Эта часть сильнее той, что признаёт поражение перед пламенем в груди. - Мне очень жаль, что я не могу представить тебя своим родителям, Гермиона, - говорит он в ответ и сам поражается тому, каким чувственным и нежным становится его голос. - Они бы очень гордились тем, что я чем-то заслужил такое сокровище, как ты. Тут уже Гермиона не выдерживает - опускает глаза и зарывается носом в его шею, обнимает ещё крепче, ещё горячее. На миг ему кажется, что она с трудом сдерживает слёзы. Всё ещё смущенная, она позволяет распустить себе волосы, зарыться в них пальцами, гладить её медленно и бережно по голове. Гарри с радостью для себя отмечает, что ей нравится это - она льнёт к его рукам, прикрывая глаза и мелко покусывая губы, избегает смотреть на него прямо, чтобы не встретить его пытливо-влюблённый взгляд, не краснеть от того, как ревностно и подолгу он любуется каждой её чертой. - Я не знала, что я к тебе чувствую, - признаётся Гермиона вполголоса, гладя чуть вздрагивающим большим пальцем тыльную сторону его ладони. - Я только вчера всё поняла. Теперь не представляю, как же так вышло? Это было так очевидно. Я даже посмотреть на тебя не могу спокойно. Она поднимает глаза сразу, как заканчивает говорить, лишая Гарри последнего шанса пережить это признание со спокойным сердцем. Его смятение, кажется, Гермиону только радует - она награждает его новой улыбкой и мягким поцелуем в щёку, и Гарри невольно тянется коснуться рукой этого невесомого следа её губ, словно не верит, что она сделала это на самом деле. Гарри понимает всё, о чём Гермиона говорит, до последнего слова. Как эти огромные, безудержные, оглушительные для него чувства, которые словно были с ним всю жизнь, эти волнующие порывы - заплетать её волосы или целовать её - всего только день назад даже не приходили ему в голову? Он как будто заново узнаёт и себя, и её, учится жить с теми, кого впервые встретил, но иначе, чем счастье, он никогда не назвал бы эти новые чувства. Дружба Гермионы - подарок судьбы, за который он всегда был благодарен, но не менее дорого стоило наполняться силами и жизнью от одного только её слова, от одного взгляда на неё, и получать тот же трепет взамен. - Я и сам ничего не понимал, - мягким шёпотом отвечает ей Гарри. - С трудом в это верю до сих пор. Это же совершенно невозможно - не влюбиться в тебя, - он привлекает её к себе, зарывается носом в её волосы, неровными вьющимися побегами упавшие на шею, незаметно касается губами её плеча. Снова смотрит на неё. - Поцелуй меня, - он сам сгорает мгновенно, как спичка, от того, сколько в его голосе отчаянной, влюблённой мольбы. - Я хочу показать тебе, как я жалею, что не целовал тебя раньше. Гермиона сияет, глядя на него с обожанием, но оставляет ему лишь секунду на то, чтобы этим насладиться - так торопится выполнить его просьбу. Гарри уже знает, как она реагирует на поцелуи, но влюбляется в это снова и снова - в её неровное, сладкое дыхание, трепет ресниц, нежность и настойчивость её губ, руки, с нетерпеливой дрожью притягивающие всё теснее. Они долго не отрываются друг от друга, но чем больше проходит времени, тем точно растёт раскалившийся между ними жар. Гарри перемещает руку Гермионе на талию, ведёт ею снизу вверх, до плеча, потом обратно - по спине - и тут же, поддаваясь безрассудной мысли, забирается ладонью под её кофту. Гермиона только на секунду замирает, забывая вдохнуть, но быстро приходит в себя, целует его так головокружительно горячо, что заставляет беззащитно зажмуриться, собрать все силы, чтобы выдержать это. Её пальцы цепляют вязку его свитера, тянут, точно он ей мешает - Гарри прикусывает щёку изнутри из-за жгучего желания помочь ей снять его. Он никогда не знал, каково быть с кем-то так близко - и так изнывать от того, как этого до невозможности, до жестокости не хватает. Он боится признаться себе в том, чего хочет на самом деле. Гермиона оказывается смелее, чем он. По-прежнему целуя его и обнимая за плечи, она укладывает Гарри на спину, забирается на него сверху и всем телом, но поразительно бережно вжимает в кровать. От потрясения Гарри не может ничего ни сказать, ни подумать - только вздрагивает крупно, когда её ладони ложатся ему на шею. Гермиона явно волнуется, чаще дышит, когда отрывается от него, окидывает его всего каким-то незнакомым, пристальным и тяжёлым, но пронзительно нежным взглядом, приподнимает пальцами его подбородок и целует под ним - один раз, другой - вынуждая резко выдохнуть и невольно податься навстречу. - Гермиона, что ты делаешь? - едва выговаривает Гарри, выравнивая дыхание и нервно облизывая губы. Его захватывает странная, неимоверно подкупающая беспомощность - а ещё жажда, которой он никогда прежде не знал. Гермиона замирает, опустив голову и закрыв глаза. Непослушные пряди волос падают ей на веки, и Гарри целую минуту собирается с духом, чтобы отвести их за ухо, касаясь её лица так нежно, как только может. - Я устала, - наконец признаётся она, выдыхая. - От этой погони за крестражами, от этой войны, от всех несчастий, о которых мы здесь даже не слышим. Я устала от того, каким измученным я тебя вижу. Я хочу, чтобы свет хотя бы ненадолго вернулся в твои глаза. - Тебе не хватает света в моих глазах, когда я смотрю на тебя? - Гарри не медлит, прежде чем это сказать, даже не улыбается ей. Он не пытается смутить её в ответ - говорит только то, что действительно чувствует. - Нет, - Гермиона не теряется, не отводит глаз, хоть светлые пятна румянца всё-таки появляются у неё на скулах. - Я хочу, чтобы сейчас ты забыл обо всём. О том, что ты избранный, о крестражах и о планах Сам-Знаешь-Кого. Думай только о том, как я люблю тебя, - она наклоняется к его шее - её шёпот сладкой мучительной дрожью бежит по коже вниз. - И о том, что ты заслуживаешь всей любви в этом мире. Гарри снова заставляет себя проявить решимость - притягивает её к себе, положив ладони на её щёки, и перед новым поцелуем шепчет ей в губы: - Только если ты позволишь мне сделать для тебя то же самое. Он снова чувствует, какова улыбка Гермионы на вкус. * - Кое-что изменилось, пока тебя не было, - Гарри старается не смотреть на Рона, чтобы не струсить и не замолчать, и крутит новую волшебную палочку в руках со всё возрастающей скоростью. Чувство такое, точно пламя, секунду назад взметнувшееся под потолок, сожгло ему лицо. Он знает, что должен рассказать - если Рон догадается сам, будет гораздо больше шума. Да и нет у него никакого желания скрывать то, как счастлив он теперь вопреки всему, через что им предстоит пройти. Теперь, когда его лучший друг вернулся, меч Годрика Гриффиндора оказался в их руках, а медальон уничтожен, он и вовсе уверен в том, что чёрной полосе неудач пришёл конец. Однако признавать хорошие вещи оказывается ничуть не менее сложно, чем плохие, если по какой-то причине они оставались тайной. - Что изменилось? - Рон, как назло, не сводит с него глаз. Хоть бы на огонь, в самом деле, отвлёкся - активное признание мастерства Гермионы скорее помогло бы ему заслужить её прощение. - Гермиона и я, - Гарри собирает в замок пальцы и наконец поднимает голову. - Только не кричи, хорошо? Она услышит тебя снаружи. Мы поняли, что любим друг друга. И решили, что будем вместе. Он чуть не кусает себе язык, такими непростительно сухими кажутся ему эти слова. Что стоило сказать больше, поделиться настоящей правдой? Гермиона не заслуживает того, чтобы о ней говорили таким бесстрастным, ровным голосом. То, что между ними началось, определённо больше, чудеснее и важнее, чем это "поняли, что любим друг друга". Гарри вовремя успевает себя осадить - нет, он всё сделал правильно. Уж кому-кому, а Рону слишком много знать точно не нужно. Как он и ожидал, Рон мучительно медленно переваривает услышанное. Сперва он только хмурит брови, как будто не понял и половины, зато потом процесс осознания ярко проступает на его лице от первой до последней стадии. Шок и ужас продержались дольше всего - Гарри даже всерьёз побоялся, что они навсегда перекосят ему все мимические мышцы - но наконец отступают и они, и, кажется, последней стадией становится слегка растерянное смирение. - Чёрт побери, - наконец заключает он. Гарри украдкой улыбается - похоже, всё и вправду не так плохо. Голос у Рона севший, но вполне миролюбивый. - Вот это да. И вы уже... ну... всё решили? У вас всё серьёзно? - Да, всё серьёзно, - Гарри борется со смехом, улыбаясь ещё шире - он, в целом, пытался себе представлять, что Рон скажет, но никак не сумел бы предположить, что тому придёт в голову прибегать к таким торжественным выражениям. - Я догадывался, - Рон кивает самому себе пару раз, задумчиво и чуточку самодовольно поджав губы. - Ничуть не удивлён. - Догадывался о чём? - Гарри, совсем уже веселея, закатывает глаза. - Расскажи, может, и нам яснее станет. Мы сами всё поняли только недавно. - А ты вообще уверен? - круто меняет Рон направление своих рассуждений. - То есть... это ведь Гермиона. Нет, нет, ты не подумай, - он спешно машет руками, как будто хочет заранее унять бурю, хотя Гарри всего только недоумённо хмурится. - Я знаю, что она прекрасный человек и всё такое, она потрясающая, это совершенно точно, но... ты... разве не побаиваешься её иногда? Я вот боюсь немного, - заканчивает он тише, чем начал, и как будто глотает застрявший в горле ком. - Она бывает жуткой. Гарри молчит, отводя взгляд. Он не раз видел Гермиону в гневе, но едва ли этого было бы достаточно, чтобы испугаться - Гарри ведь знает её и другой. Гарри знает, как она сильна и непоколебима, отстаивая то, что ей дорого. Как решения, которые она принимает за доли секунд, спасают жизни. Как она красива с беспорядочно растрёпанными волосами, следами от поцелуев на шее и в рубашке, сбившейся с плеча. Гарри сжимает одну руку в другой, прячет улыбку на той стороне лица, которая Рону не видна. Эта улыбка предназначается ей одной. - Нет, я не боюсь её, - уверенно отвечает он. - Она потрясающая. Это всё, что я о ней знаю. И он не ошибается, добавляя про себя, что знает о ней всё - кроме, разве что, того, как счастлива была Гермиона случайно подслушать этот разговор.