Зонт

Разница в их социальном положении бросалась в глаза даже менее искушенным знатокам психологических портретов, чем Шерлок. Желание достичь авторитета — бич современного общества. Однако авторитет Майкрофта не шел ни в какое сравнение с тем, что подразумевали обычные люди. Отдельный случай — поездки на море, дорогой отдых, машины и недвижимость. Случай старшего Холмса — тонкая, подернутая едва заметной пеленой обязанностей аристократичность, оправданная его значимостью для всей Великобритании. Майкрофт выделялся. В определенный момент его жизни это перестало быть проблемой: после гибели родителей он безропотно принял на себя роль и отца, и старшего брата для Шерлока. Многие могли бы позавидовать его способности перевоплощаться из «Майк, достань печенье» в «Мистер Холмс, к вам посетитель». Эмоциональные барьеры, которые он выстраивал между всеми мыслимыми и немыслимыми объектами помогали ему сохранять холодность рассудка, мнимое его здравие и, пожалуй, даже отделяли душу от тела. Иногда он чувствовал, что смотрит на себя со стороны. Решение, принятое в спешке, в равной мере как и постоянное подавление эмоций, нежелание переживать внутренний конфликт или боль потери сыграли с ним злую шутку. В темноте желудка монстра, именующегося «экономический кризис» с каждым днем оказывалось все больше стран. Ситуация на востоке требовала немедленного вмешательства скромного служащего Британского правительства, однако того же внимания требовал и самый близкий для него человек. — Мистер Холмс, настоятельно прошу вас не вмешиваться в текущую ситуацию во избежание… Рассуждения безликого госслужащего были прерваны небрежным жестом кисти Майкрофта. Он более не желал слышать ни слова о «невмешательстве», «инфляции» и «полной остановке предприятий легкой промышленности». Дома его ждал Шерлок с температурой и нежеланием съесть элементарную тарелку бульона, поэтому всем, что занимало мысли Майкрофта в тот момент, был младший брат. Его переживания, тщательно маскируемые как физически, под слоями одежды, так и ментально, с помощью постоянного подавления эмоций, в понимании Майкрофта примерно равном табуированию, привело к тому, что он весьма резко ответил на высказывание члена совета директоров одной из организаций, вызвавшихся помочь в поиске решения для сложившейся проблемы. — Да что вы знаете о текущей ситуации, — Холмс скривился от необдуманных слов, сорвавшихся с его губ, и тут же извинился перед собеседником. Но мнемонические механизмы к тому моменту уже начали свою работу. Едва ли появление какого-то клерка могло спровоцировать у Майкрофта желание копаться в прошлом, но вот вид бледного Шерлока, отказывающегося есть и проводить эксперименты с лягушками — вполне. Его кудряшки будто потеряли блеск, смялись и разметались по подушке. Семейный врач обреченно разводил руками, постоянно объясняя, что так работает антибиотик. Майкрофт начал злиться уже на этапе «Запей конфетку водой, милый», после — когда ему начали объяснять, в каких пропорциях нужно разводить лекарства. Майкрофт знал все это, потому что почти всю жизнь заботился о здоровье родителей, в лучших обстоятельствах и о своем тоже. Но сейчас перед ним был все тот же уставший от температуры младший брат. Майкрофт постарался его накормить, привычным жестом отводил кудряшки ото лба и прикладывал смоченное в холодной воде полотенце. Позже он спустился в ванную на первом этаже, чтобы смыть с себя всю злость и горечь прошедшего дня. Одного взгляда в зеркало было достаточно, чтобы он, преисполненный обиды и ненависти к себе, сполз на пол по стенке ванной. Майкрофт бездумно рассматривал собственные руки, проваливаясь в воспоминания об издевательствах в школе, собственной попытке суицида, когда он не мог вынести грохота эмоций в голове. События сменялись бесцветными картинками, сопровождались знакомым стуком земли о крышки двух одинаковых гробов и невыносимой горечью потери. Колено снова прострелило болью, и он поспешил встать, чтобы не попасть в новую зависимость от агонии, которая была способна поглотить его так скоро. Позже в его жизни появился Лестрейд. Человек, который прямо в его присутствии слизывал сахарную пудру с кончиков пальцев, лукаво глядя на новую папку с делом «государственной важности». Человек, который умудрялся забывать о правилах приличия и хлопать Майкрофта по плечу, не сгорая потом от стыда, как бывало со всеми остальными. Человек, который был способен уживаться с Холмсами, и, что еще более удивительно — с ними соглашаться. Словом, с не меньшим фриком, чем считался Шерлок в головном отделении Скотланд-Ярда. Мимолетный интерес, основанный на необходимости приволочь инспектора на условный склад, вскоре перерос в заинтересованность, позже — в симпатию. А дальше Майкрофт боялся даже думать о попытках идентифицировать чувство, которое он испытывал, наблюдая за знакомым силуэтом. На свадьбе Шерлока и Джона для Майкрофта все стало ясно как день, потому что Лестрейд, казавшийся ему бесконечно далеким и гетеросексуальным человеком, внезапно пригласил его на танец. И не смутился танцевать среди толпы. События в жизни после этого момента развивались настолько стремительно, что даже Майкрофт, обладающий болезненной любовью к контролю, потерял нить происходящего. Из потока жизнеутверждающих событий его вырывает внешне простая ситуация. Сотрудник службы безопасности сообщил ему, что старший детектив-инспектор Скотланд-Ярда запрашивал информацию о его военном прошлом. Это не было запрещено или нежелательно, но к тому моменту, уверившись, что с людьми необходимо просто говорить, Майкрофт чувствовал, что ошибся. И причиной тому была собственная наивность. Вскоре Грегори оказался в его кабинете в клубе «Диоген» с залегшими тенями под глазами и почти физически ощутимой усталостью на плечах. — Вы хотели что-то узнать, инспектор? — Лестрейду требовалось приложить все усилия воли, чтобы не отреагировать на нарочное изменение обращения. — Почему зонт, Майкрофт? Холмс молчал. — Зачем узнавать от меня? Стоило бы дождаться ответа от правительства, — Майкрофт язвил, как делал всегда, когда чувствовал себя не в безопасности. Он старался вернуть голосу привычную холодность, но в присутствии Грегори для него это стало непосильной задачей. Майкрофт прищурился, словно искал что-то во внешнем виде Лестрейда, но тот уже давно не реагировал на типичные для Холмсов игры. Он вспомнил все рассказы о травле в школе, постоянных синяках, о том, как Майкрофта толкнули с лестницы. О том, сколько ему пришлось пережить. Лестрейд понимал, как это выглядит со стороны. Но ему было необходимо узнать. — Скажи мне, — со скрипом проговорил инспектор. — Хорошо. Мне знакомо стремление разобраться. В молодости пришлось побегать. Служба по контракту, ранение, хромота. Зонт, чтобы замаскировать недостаток. Этого достаточно? — Да, — ответил Лестрейд, с усталым выдохом падая в кресло. Ему давно не было так больно. — Для чего информация? Это серьезно, инспектор. Вам ли не знать. — Господи, Майкрофт. Я знаю, что ты чувствуешь себя уязвимым, когда не контролируешь всю существующую информацию о себе. Майкрофт скривился, словно от боли. Опустил взгляд в пол и улыбнулся с такой тоской, что у Лестрейда зашлось сердце. — Я люблю тебя и хочу быть с тобой. А ты все никак в это не поверишь. Игнорируешь мои вопросы. Я хочу быть нужным, Майкрофт. Ничего не выйдет, если я останусь в неведении. Майкрофт в тишине опустился в рабочее кресло, за гулом сердца в ушах слыша только мягкую поступь инспектора по ковру его кабинета.

***

Грегори перекинул ногу через лежащего на диване Майкрофта и лег вплотную к огромным подушкам, едва не скинув того на пол. — Что ты делаешь? — с подрагивающим от смеха голосом поинтересовался Майкрофт. — К тебе хочу, — фыркнул Лестрейд и опустил голову Холмсу на живот. Майкрофт, стараясь не совершать лишних движений, одной рукой убрал папку с документами на журнальный столик и обнял почти уснувшего Лестрейда. — Ты же знаешь, что со мной можно без всего этого? — Знаю. После стольких лет сложно привыкнуть. — Придется, дорогой, — Грегори улыбнулся. Майкрофт почувствовал, как его теплые ладони пробрались под спину. Холмс думал об этом очень часто. Пожалуй, начиная с эпизода с зонтом все его мысли были заняты одним конкретным инспектором лондонской полиции. Он изменился, Грегори его изменил. Смог разделить и пережить всю боль. Заставил быть человечнее, постоянно напоминая о том, что дома можно ходить и в мятой футболке, о том, что никакие диеты не нужны. О том, что он и так самый красивый. Почему-то от этих мыслей у старшего Холмса часто перехватывало горло. Будто от подступвиших слез Грегори выдохнул, окончательно избавляясь от тревоги, и заснул в объятиях между Майкрофтом и мягкими диванными подушками.