Спустя пару лет…
Страна Чудес Смертников медленно умирала. Огромный организм, живущий по суровым законам и много лет успешно скрывающий свою истинную суть, наконец прекращал существование. Промоутер Тамаки совершенно зря надеялся, что окончательно убил надежду в заключённых, наглядно продемонстрировав им, что бывает с теми, кто смеет противиться надёжной системе. Да, пусть не сразу, но смертники вновь пришли к мысли, что дальше так продолжаться не может. Выжившие старички постепенно всё чаще соглашались с почившим Жаворонком в вопросах сохранения человечности. Вслух об этом никто не говорил, да и складывалось впечатление, будто на упоминание прозвища жизнерадостного Шина был наложен негласный запрет, но от мыслей-то никуда не убежать. И даже печальный финал, постигший упрямого мужчину, уже не казался таким страшным на фоне осознания того, что смерть лучше, чем такое существование. Прибывающие новички ничего об этой истории не знали, так что им было ещё проще: те, кто не ломался в первые дни, почти сразу же утверждались в мысли, что их положение в корне неправильно. Первая массовая попытка прорваться на волю, как ни странно, увенчалась успехом, несмотря на огромные потери с обеих сторон. О смертях среди персонала не горевал практически никто, включая само руководство, разве что уход с арены действий Генкаку Азумы вызвал у Тамаки недовольно поджатые губы. Пусть этот психованный гробовщик и озверел за последние пару лет окончательно, всё же приносил больше пользы, нежели вреда. Иногда промоутера даже посещала шальная мысль вернуть ему Стервятника, но каждый раз он откладывал это развлечение, будучи совершенно не уверенным в реакции бывшего монаха на такую подачку. Для смертников же потеря товарищей оказалась куда большим ударом, ведь они теряли не бестолковые игрушки, которых можно нанять ещё, а друзей и возлюбленных, ставших за короткое время настоящей семьёй. Однако оставшиеся в тюрьме немногочисленные заключённые, среди которых оказался и Ворон, вовсе не собирались сдаваться. Они намеревались драться до победного конца, и теперь, когда долгожданное торжество справедливости был почти у них в руках, отступать уже было некуда. — Сенджи, подожди! — окрикнул Дятел несущегося по коридору брюнета, проскочившего мимо тяжёлой, массивной двери. В ответ на мрачный взгляд единственного уцелевшего глаза он поспешно пояснил: — Давай хотя бы посмотрим, что там? Вдруг что-то полезное? Кийомаса только пожал плечами, примериваясь к указанному куску металла. Он вполне верил в себя и не особо надеялся, что в этом отсеке, в который не допускались даже патрульные, найдётся что-то способное им помочь в окончательном разрушении опротивевшей тюрьмы. Впрочем, от такого подарка судьбы, как РПГ, он бы тоже не отказался. Мало ли что. Вскрытое помещение дохнуло на них затхлой прохладой и противным ароматом медицинской лаборатории, на корню разрушая мечты о полезном оружии. Тусклый свет зажёгшихся ламп высветил многочисленные стеллажи, уставленные банками с неизвестным содержимым (Дятел слегка вздрогнул, с ужасом опознав в некоторых человеческие органы), и огромные колбы, внутри которых плавали в зеленоватой жиже противоестественного вида эмбрионы. Выматерившийся Ворон хотел было уже свалить из этого неприятного местечка, как вдруг неугомонный Ганта внезапно охнул и рванулся за стеллажи, откуда исходил едва различимый голубоватый свет. Немного помедлив, Сенджи проследовал за ним, а увидев источник заинтересовавшей Дятла непонятной хренотени, от неожиданности потерял дар речи на целых десять секунд. — Твою ж, блять, мать… — тихо пробормотал он, внимательно разглядывая десяток высившихся до потолка репликаторов, два из которых были отнюдь не пустыми. В одном, заполненном красным гелем, угадывался только силуэт чего-то неопознаваемого и отчего-то не вызывающего желания познакомиться поближе, а вот второй пробуждал куда больший интерес. Там, оплетённое проводами и шлангами, располагалось возмутительно знакомое бессознательное тело. Лицо его из-за кислородной маски разглядеть было невозможно, но бывший детектив и так опознал выдающуюся личность по мышистого цвета волосам, испещрённой шрамами бледной коже и отсутствию одной ноги. Судьбой пропавшего Стервятника обитатели блока G никогда не интересовались, после его пропажи вздохнув с затаённым облегчением. Хоть пришибленный мальчишка и не славился особой болтливостью и интересом к чужим тайнам, своеобразная дружба с лидером гробовщиков отнюдь не добавляла ему популярности. Именно поэтому, когда он бесследно исчез через несколько дней после своего проигрыша Пересмешнику, никому и в голову не пришло задаться вопросом, куда же он делся. Негласно пришли к выводу, что Генкаку его всё-таки пристрелил, и забыли с чистой совестью. Как оказалось, зря. — Ты что, его знаешь? — догадался Ганта по ошеломлённому лицу Ворона, с которым тот осматривал подсвеченный лампами репликатор. Изредка вырывающиеся из-под надетой на парня маски пузырьки воздуха зловеще побулькивали, давая предположить, что он ещё жив. — Знал, — рефлекторно поправил его Кийомаса, растерянно потирая подбородок. Заметив вопросительный взгляд, он неохотно пояснил: — Йори Нашимура, он же Стервятник. Бесследно пропал пару лет назад. Не скажу, что по нему хоть кто-нибудь скучал, но мы думали, что он просто сдох, а он… вот. Даже не знаю, стоит ли его вытаскивать… — Стоит, — немного подумав, упрямо нахмурился Дятел, принимая решение. — Если только ты не скажешь сейчас, что, освободившись, он тут же попытается нас убить. — Даже если захочет — не сможет, — вздохнул Ворон, кивнув на обхватывающий узкое запястье браслет. — Пока на нём эта хреновина, он, считай, обычный человек, а деактивировать его может только небольшая часть персонала. Ладно, пошарь пока по шкафам, может, найдёшь его протез и какие-нибудь шмотки. Не на руках же нам его тащить. Пока Игараши Ганта увлечённо шарил по всем открытым шкафчикам в поисках искомого, его самоуверенный подельник с такой же тщательностью изучал злосчастный репликатор. По его скромному мнению, даже если вся Страна Чудес Смертников рухнет на голову этому невезучему пацану, ничего страшного не случится. Можно сказать, погибнет, не просыпаясь, навсегда запомнив мир таким же, как раньше. Но с другой стороны… Кийомаса зло пнул металлический блок под репликатором, почти до крови закусив губу. Эта бледная мышь с отсутствующим выражением морды как никто другой откликается ноющей болью в сердце. При взгляде на него почему-то сразу вспоминается тяжелый, задумчивый и преисполненный болезненной тоски взгляд любимых глаз. Единственная неудача неугомонного Шина в попытках спасти всех сирых и убогих. Однако, несмотря на жгучее желание оставить этого психованного убийцу на произвол судьбы, в глубине сознания загорелась мысль, что это возможность всё исправить. Хираи это, конечно, не вернёт, но хотя бы на несколько секунд подарит ощущение его присутствия. Даст возможность будто воочию увидеть, как он одобрительно улыбается и кивает, словно говоря: «Ты поступаешь правильно». — Даже с того света меня достаёшь, козёл старый, — еле слышно пробормотал Сенджи и, криво усмехнувшись, решительно выпустил шипы из колец. А через пару мгновений терпко смердящий химией спиртовой раствор с шумом ливанул на пол из пробитых брешей. Осознав, что лишённый поддержки воды Стервятник сейчас повиснет на обвивающих тело проводах, непрошеный спасатель торопливо внёс коррективы, расширив дыру в репликаторе, и аккуратно обрубил шланги, подхватывая лёгкое тельце. — Одежду я не нашел, зато есть… — закончивший с поисками Дятел недоумённо вскинул брови, обозревая весьма пикантную картину: сидящий на полу среди осколков Ворон, бережно удерживающий на руках хилого мальчишку, осторожно пытался снять с него маску. Видеть на обычно мрачной морде закоренелого убийцы такое умиротворённое выражение было очень странно, особенно с учётом признания в том, что раньше они особо не дружили. — Что есть? — благостное настроение как будто стёрли мокрой тряпкой, вернув миру привычно хмурого Сенджи. Объяснять новому знакомому, что этот грёбаный Стервятник невольно напомнил ему о лучших днях жизни, желания не было. Да и если бы было, он бы всё равно промолчал. Шин — только его собственность, даже если от него остались лишь воспоминания и прокуренная рубашка, бережно хранимая в самом дальнем углу шкафа. И то и другое принадлежит исключительно ему. — Протез нашёл, — поторопился объяснить Ганта, по глазам собеседника догадавшись, что тот не настроен на откровения. — Ну и пару халатов персонала. Этого твоего знакомого в них, конечно, можно три раза обернуть, но всё лучше, чем ничего. — Угу. Оборви их, чтоб хоть в ногах не путались, я пока его в себя попробую привести. В себя Нашимура пришёл не сразу, просыпаясь тяжело, как с похмелья. Ну или как после очередной ночи с Генкаку, после которой он скорее не засыпал, а проваливался в обморок. Прошло не меньше пяти минут до того момента, как серые, почти бесцветные глаза наконец открылись, осоловело уставившись на нависающего над ним парня. — Мог бы хоть спасибо сказать, — хмыкнул Ворон, выпуская спасённого мальчишку, пытающегося с трудом подняться на ногу. Вовремя подсунутый протез заметно ускорил этот процесс: отвыкшие от нагрузки мышцы наотрез отказывались вновь работать. — А… — издав серию невразумительных звуков, Йори устало вздохнул и нехотя, словно делая огромное одолжение, широко распахнул рот. — Забыл, проехали, — отмахнулся Кийомаса, вовсе не желая любоваться продемонстрированным обрубком языка. На скрывшегося за стеллажами побледневшего Дятла, до сих пор не привыкшего к подобным тошнотворным зрелищам, они оба посмотрели с недоумённым неодобрением. — Ладно, короче, сейчас выйдешь в коридор, там сперва направо повернёшь, затем два раза налево. Дверь открыта, так что в общие блоки выберешься без проблем. Оттуда сразу иди к выходу, если по пути нарвёшься на патруль — сдавайся без фокусов, они сейчас по всей тюрьме носятся, эвакуируют заключённых. В подробности вдаваться не буду, если что, они тебе всё и расскажут. Вопросы есть? Йори отрицательно помотал головой и, пошатываясь, побрёл в указанном направлении. В его картине мира всегда всё было просто и понятно: сказали так делать, значит — надо. Не сопротивляясь и не задавая вопросов. Потому что какая разница, если лучше уже не будет, а хуже просто не может быть? Даже будь у него язык, он не привык задавать вопросы. Забиться бы в укромное место и там тихо сидеть, чтобы никто не трогал — вот и предел его мечтаний. Хотя нет. Ещё бы книжку…***
Ошибочность своих предположений насчет «хуже уже не будет» Йори осознал довольно быстро, но изменить уже ничего не мог. За время, прожитое в Стране Чудес Смертников, он привык к любым издевательствам и вывертам судьбы, которые и до этого принимал с безразличным смирением. Однако, когда он вывалился буквально под ноги бравым спецназовцам, вся предыдущая жизнь показалась ему лишь репетицией главной пакости. Ведь раньше было всё просто. На него либо не обращали внимания, либо истязали ради собственного удовольствия. И то и другое апатичному тощему подростку казалось вполне логичным и органично вписывалось в его представления о мире. Но сейчас, проведя больше двух лет в репликаторе с полностью очистившейся кровью, он был сметён и подавлен как нахлынувшими эмоциями, так и пристальным вниманием к своей заурядной персоне. В глазах бывалых вояк, осматривающих его врачей и вообще всех встречных он видел снисходительную жалость и, что было уж совсем дико, искреннее желание помочь. Спасённых из проклятой тюрьмы заключённых, обладающих Ветвью Греха, сперва транспортировали в ближайшую больницу, откуда уже развозили по более профильным медицинским учреждениям. Прощёлкавшее столь грандиозный промах правительство в рекордные сроки утвердило программу реабилитации обитателей блока G, включая амнистию всех, кто попал туда стараниями трудолюбивого промоутера. Все дела заключённых пересматривались, и, судя по доносившимся слухам, лишь единицам грозило возвращение обратно в тюрьму. Но уже обычную, без кровавых боёв насмерть и прочих сопутствующих аттракционов. К огромному сожалению Нашимуры, несмотря на все усилия властей, процесс адаптации бывших заключённых к нормальной жизни и их дальнейшей социализации продвигался возмутительно медленно. Не менее двух месяцев Стервятника ментально терзали психологи и психиатры всех сортов и видов, пытаясь убедить то ли его, то ли себя в том, что главное — мыслить позитивно. Общение с ними стало отдельным видом пыток ввиду невозможности нормально ответить. Пусть Йори и до боя с Пересмешником не особо тяготел к общению, но он хотя бы мог это делать, а теперь… Теперь ему оставалось только тоскливо смотреть через плечо сидящих напротив «специалистов» и с тоской вспоминать однообразные деньки заключения. Какими бы ужасными они ни были, там были книжки, ужасные звуки, издаваемые терзаемой гитарой, и психованный гробовщик, одно присутствие которого заставляло обходить странную парочку десятой дорогой. Будь он здесь, рядом, то не стал бы просто молча всё это выслушивать, лишь пытаясь подсунуть коротенькие записочки с однообразными просьбами просто вернуть его в тюрьму или выпустить. Нет, он бы нахально закурил прямо в кабинете, выпуская вонючие клубы дыма прямо в лицо врачам; криво усмехаясь, подробно рассказал бы им, где видел и их самих, и это позитивное мышление, а затем, безумно расхохотавшись, просто ушёл бы, в случае необходимости перебив весь персонал до последней уборщицы. А что самое главное — позволил бы своему питомцу уйти вместе с ним. Генкаку Азума… чем дольше Йори находился в больнице, тем чаще думал о нём, испытывая от этих мыслей нечто похожее на тоску. Он понятия не имел о его судьбе, а спросить кого-то ему и в голову не приходило. Да и кто мог знать о судьбе лидера гробовщиков? А если кто-то знает, то как объяснить свой интерес чужому человеку в письменной форме, если Стервятник даже про себя и для себя не мог сформулировать, почему этот вопрос ему не совсем безразличен? День за днём он пытался убедить себя не думать о бывшем мучителе, ведь шансы на то, что он жив, стремились к минус бесконечности. Ведь за эти два года могло случиться что угодно, да и при штурме тюрьмы гробовщиков отнюдь не старались так показательно спасти. А если Азума и сдался, впервые прислушавшись к здравому смыслу, а не плюнув на него, отстреливаясь до последнего, то ему уж точно не светила амнистия. Одних показаний заключённых хватит на сотню смертных приговоров или как минимум на пожизненное содержание в одиночке строгого режима, причём в смирительной рубашке и обколотым седативными до состояния картошки. Это если он вообще жив… — Нашимура, поднимайся, — заглянувший в палату врач хмуро вглядывался в какие-то бумаги. Заметив, что пациент не сдвинулся с места, вопросительно уставившись своими блёклыми глазищами, доктор всё же снизошёл до пояснений: — Там полицейские пришли, насчёт твоего дела хотят поговорить. Я их предупредил, что ты говорить не можешь и от пересмотра отказываешься, но они настаивают. Так что вылезай из постели, санитары тебя проводят. Дождавшись короткого кивка, мужчина исчез за дверью, а оставшийся в одиночестве парень неуклюже сполз с кровати, с отвращением смотря ему вслед. Меньше всего он хотел сейчас куда-то тащиться и писать ответы на дурацкие вопросы, пытаясь попутно объяснить, что ему откровенно плевать на результат этого диалога. Что ему не требуется помощь, защита и поддержка, только лишь чтобы его оставили наконец в покое. Ну или хотя бы… Задумчивый взгляд зацепился за лежащую на тумбочке ручку рядом с блокнотиком. Его никогда раньше не посещали мысли о самоубийстве, так почему же именно сейчас так резко захотелось взять эту ручку и, вместо написания ответов, вскрыть ею себе вены? Вот только знать бы ещё, как резать: вдоль или поперёк? Раньше-то он это проделывал, имея контроль над кровью, да и целью была отнюдь не собственная смерть. И хватит ли остроты ручки для реализации задуманного или после такой выходки ему даже бумажный пакетик не доверят, вновь переведя на круглосуточный контроль? Нет, к этому вопросу надо подойти обстоятельно, потому что второго шанса не будет, а продолжать так жить уже сил нет. Врачи, полицейские, журналисты и даже прохожие благодаря опубликованным материалам всегда будут за ним наблюдать, задавать вопросы и либо убеждать в том, что мир прекрасен, либо поливать грязью, заклеймив психом-убийцей. Последнее было бы не страшно, если бы они думали это про себя. Но он ведь всё замечает. Шепотки медсестёр и других пациентов, нездоровый интерес в глазах врачей к «любопытному клиническому случаю», подозрительную настороженность охранников, чьи руки при его виде невольно тянутся к оружию. И зачем только Ворон его вытащил? — Ну привет, Йори, — весьма сдержанно, но довольно благожелательно поприветствовал его пожилой мужчина, когда Стервятник всё-таки добрёл до комнаты свиданий. Обычно все встречи с посетителями происходили в общем зале под присмотром двух охранников, но для частенько наведывающихся полицейских была выделена отдельная комната, отдалённо напоминающая допросную. — Не узнал? Нашимура рефлекторно склонил голову набок, пытаясь наскрести в памяти ответ на вопрос, где же они могли встречаться. Правда, в этом деле больше помогла бесхитростная логическая цепочка, нежели память: единственным обычным полицейским схожего возраста был тот, кто расследовал его дело в приюте. Вернее, должен был расследовать, пока не объявился Тамаки. Впрочем, судя по дальнейшему допросу, детектив Такахаши тоже не был в восторге от повторной встречи. Если раньше ему хотя бы было любопытно, как такой мелкий мальчишка покрошил на гуляш трёх здоровенных лбов, то теперь, в связи с открывшейся миру правдой о Ветви Греха, все несостыковки в деле были устранены — пересматривать тут нечего. Ведь этот бледный мышонок ещё в прошлый раз всё признал и рассказал, а значит, его приговор был одним из немногих честно заработанных. Может, заметив искреннее раскаяние и изменения, Наоки ещё и попытался бы следовать указу «всеми силами содействовать в освобождении», но в данном случае выпустить этого мальца на свободу означало стать пособником в его дальнейших убийствах. Если в бывшем Стервятнике и произошли какие-либо изменения, то определённо не в лучшую сторону. Тощее лицо осунулось ещё больше, состарив его лет на пять. Пугающе хрупкие запястья покрыты уродливыми шрамами, а обхватывающий одну руку браслет выглядит как кандалы. Да и сами изящные пальцы иногда непроизвольно подергиваются, хотя их обладатель, похоже, совершенно не замечает подступившего невроза. Да и врачи честно пишут, что пациент на грани безумия. Столько лет прожив практически в полной апатии, он отрицает само наличие у него чувств, а пережив две полноценные истерики, даже не помнит о них. Так что, принимая во внимание игнорирование им собственных симптомов, можно понять, что недалёк тот день, когда этот молодой человек совершенно перестанет контролировать себя. С учетом его прошлого это может фатально отразиться на невинных гражданах. Такахаши уже собирался закругляться с монотонным допросом молчаливого преступника, как вдруг в помещении объявилось ещё одно лицо, которое, к сожалению, проигнорировать было нельзя. Кийомаса Сенджи, бывший полицейский, потерявший в Стране Чудес Смертников руку и глаз, был одним из тех, благодаря кому это жуткое местечко наконец прекратило своё существование. Хоть с восстановлением в должности он пока не спешил, периодически соглашался побыть консультантом по составлению характеристик на смертников. Ведь он несколько лет прожил с ними бок о бок и прекрасно знал, кто на что способен. Правда, обычно при его приглашении ограничивались телефонным разговором, так что совершенно непонятно, почему он внезапно сам решил заявиться, да ещё и без приглашения. — Не помешаю? — ухмыльнулся наглый юнец, в свои двадцать шесть переживший больше, чем многие старики за всю жизнь. — Нет, я как раз собирался уходить, — Наоки вежливо покачал головой, собирая разложенные листы дела. С этим парнем он пересекался впервые, хотя и был наслышан. Большинство биографических фактов легендарного Ворона не укладывались в рамки здравого смысла, переходя в область человеческих фантазий. И ведь поди разбери, где там истина, а где выдумки, спрашивать как-то дураков не находится. Поговаривают, что шибко он не любит вопросов о своём прошлом и вообще старается его забыть. — Вот и славненько, — одобрительно кивнул Кийомаса и, дождавшись, пока детектив выйдет за дверь, вальяжно развалился на освободившемся стуле. — Ну что, Йори, как реабилитация? Уже готов к общению с человечеством или всё так же мечтаешь забиться в темный угол и не отсвечивать? Нашимура в ответ лишь мрачно зыркнул на старого знакомого, прекрасно поняв по издевательскому тону, что тот очень даже в курсе его сомнительных успехов. Поймав этот недовольный взгляд, Сенджи громогласно расхохотался. — Будь я попугливее, то от твоего взгляда нырнул бы под стол. К счастью, видел вещи и пострашнее, — отсмеявшись, произнёс он и, криво усмехнувшись, внезапно посерьёзнел, понизив голос. — Ладно, шутки в сторону. Понимаю, что ты меня не особо ждал, да и помощь мою в гробу видал, однако есть у меня один незакрытый гештальт, переданный мне по наследству от нашего общего знакомого. Лично я терпеть тебя не могу, и если бы не… он, — Ворон так и не смог произнести заветное имя, до сих пор болью отзывающееся в груди, однако самого упоминания хватило, чтобы голос предательски дрогнул, — то хера лысого я б вообще пришёл на твою харю любоваться и тем более помогать. Стервятник немного помедлил, переваривая это витиеватое вступление, и, дотянувшись до ручки, написал в блокноте одно короткое слово. Точнее, вопрос. — Зачем? — вслух прочитал бывший полицейский, разобрав корявые чёрточки. Откинувшись на стуле, он задумчиво почесал подбородок и, окинув собеседника оценивающим взглядом, неохотно признался: — Хороший вопрос, на который я вроде как уже ответил. Понятия не имею, почему, но ты был важен для него. Можешь отрицать это, не верить, хотя подозреваю, что тебе, как обычно, плевать, но я это знаю наверняка. И если бы он был жив, то плешь бы мне проел своими нотациями на тему необходимости твоего спасения. Он бы хотел дать тебе шанс и надежду, а значит, и я должен поступить так же. Потому что, в отличие от тебя, я уважал его и ценил. Так что не просри эту возможность, больше я тебе помогать не буду. А вляпаешься в какое-нибудь дерьмо, то при встрече сам пристрелю, усёк? Йори с силой закусил губу и, упрямо нахмурившись, настойчиво постучал пальцем по лежащему между ними листу бумаги. От этого разговора ему с каждой секундой становилось ещё гаже, хотя, казалось бы, это было невозможно. Спасение. Шанс. Что это значит? Выход из больницы? Жизнь среди нормальных людей? Для такого, как он, это нереально. Он всегда будет белой вороной, особенно сейчас, когда он впервые не видит смысла дальше влачить своё убогое существование. Нет, даже не так. Он НЕ ХОЧЕТ дальше жить, хоть в психбольнице, хоть в тюрьме, хоть на свободе. Всю жизнь отгораживаясь от мира, он понятия не имел, что такое жить нормально, а учиться этому в двадцать лет не было ни сил, ни желания. Просто пусть это всё поскорее закончится… — Ну чего ты не понял ещё? — начал заводиться Ворон, чей запас терпения не сильно отличался от аналогичного качества у Генкаку. Лишь когда Стервятник нервным движением ткнул пальцем сперва в лист, а затем в собственную грудь, до него наконец дошло. — А, в плане зачем оно тебе? Что, не хочется больше жить? Вот оно как… Повисла гнетущая тишина, во время которой Сенджи нервно покусывал губы, стараясь не смотреть на задрожавшего парня напротив. Он так привык видеть пустой взгляд и безразличное выражение бледного лица Нашимуры, что изрядно опешил, впервые увидев, как тот плачет, дрожащими руками утирая стекающие по щекам солёные капли. Видеть подобное от непробиваемого пацана казалось чем-то постыдным и неловким, будто он заявился с ансамблем мариачи на чьи-то похороны. Настолько, что он минуты на две потерял дар речи. — Кхм, это несколько меняет дело, — пробормотал Кийомаса, потирая шею и усиленно размышляя. — Ладно, тогда план Б. Я тебе сейчас кое-что расскажу, и если после этого ты продолжишь упорствовать в желании сдохнуть, то мешать не буду. Не уверен, что это что-то сильно изменит, но раз уж ты научился реветь и хочешь сдохнуть, может и правда не совсем безнадёжен. Только если из-за этого что-то выкинешь или кто-то пострадает, то я тебя из-под земли достану, ясно? Немного успокоившийся Йори лишь безразлично пожал плечами, с трудом представляя, что такого может сказать его благодетель, чтобы всё прям резко изменилось. Впрочем, для него и так уже давно всё поменялось. Сперва он разревелся перед Генкаку, теперь вот перед Вороном. Ему плохо, и он не хочет жить. Да и врачи что-то рассказывали о срывах, так может и это правда? Но если всё так, то всё ещё хуже, чем он думал. Неужели возвращение эмоций не могло ознаменоваться чем-то позитивным, а не исключительно плохими ощущениями? Или он какой-то дефектный и испытывать что-то хорошее ему просто не под силу? Или… в его жалкой жизни просто не было и нет ничего хорошего? Ни единого счастливого момента… — В общем, если тебе интересно, твой больной на всю голову психопат жив, хоть и далеко не здоров, — расценив эти подёргивания как положительный ответ, наконец признался нежданный посетитель. — Подробностей не знаю, в курсе лишь, что он сейчас в больнице, под усиленным надзором лечится от несовместимых с жизнью травм. Ну, по крайней мере, для обычного человека. Но вы с ним в этом вопросе как тараканы: выживаете там, где любой другой бы уже давно ласты склеил… Чего молчишь? Стервятник словно выпал из оцепенения, в котором очутился после первых слов. Судорожно вцепившись в ручку, он пододвинул листок, начиная строчить вопросы со скоростью принтера. План самоубийства был отложен на неопределённый срок, ведь теперь у него была цель. Глупая, нереальная, больше похожая на предсмертное желание, граничащее с манией. Но это стремление словно захватило его сознание, беспощадно выкинув все остальные мысли. Он должен увидеть Азуму. Плевать на мотивы и способы реализации, ему это необходимо. И чем скорее — тем лучше. Пусть он без сознания и под охраной двух дюжин спецназовцев, Йори должен его хотя бы увидеть. И не имеет значения, что будет потом. — М-да, мне, похоже, впору в психиатры переквалифицироваться. Врачи охренеют, узрев столь стремительное излечение от депрессии, — хмыкнул брюнет, вчитываясь в мелкие закорючки. — Короче, делаем так. Я выясняю всё, что ты тут накарябал, вытаскиваю отсюда и больше никогда о тебе не слышу. Ну и об этом уёбке тем более, если уж так случится, что он окажется на свободе. Никаких нарушений закона и тем более убийств. Договорились? Нашимура на секунду задумался, а затем закивал так активно, что Сенджи на секунду показалось, будто тощая шейка сейчас не выдержит и лохматая башка с бесцветными волосами попросту оторвётся. К счастью, обошлось. — Ох, чую, пожалею я ещё об этом, — пробормотал он, выбираясь из-за стола. Проходя через огромный парк, прилегающий к больнице, Сенджи невольно остановился и вскинул голову к безоблачному небу. Жаркое августовское солнце слепило единственный уцелевший глаз, даже пробиваясь через листву растущих вдоль дорожки деревьев. В то, что эта парочка, воссоединившись, не натворит глупостей, верилось с большим трудом, однако… кто знает, что их всех ждёт дальше? Ведь ещё несколько месяцев назад он и подумать не мог, что в его жизни будет что-то кроме алкоголя и арены Карнавала Трупов. Что он окажется на свободе. Жаль, правда, что Шин этого так и не увидел… — Недеюсь, теперь ты доволен, старый хрыч? — с печальной улыбкой выдохнул Ворон. Сидящий на ветке кустарника жаворонок весело чирикнул, словно бы в ответ, и, сорвавшись с места, устремился в небо.***
Остановившись перед безликой дверью в тесную, одноместную палату, Йори на несколько секунд застыл, не сразу решившись повернуть ручку. Только сейчас до него дошло, как глупо он выглядит, придя сюда, не зная зачем. Заядлого психопата и убийцу на самом деле охраняли вовсе не с таким рвением, как изначально писалось в прессе. Да и что мог сделать искалеченный и лишившийся половины органов человек, почти три месяца провалявшийся в коме, до сих пор с трудом сидящий на кровати. Без оружия, не обладая Ветвью Греха, он был менее опасен, чем бездомный пьяница, валяющийся под забором, отличаясь от других только излишне скверным характером и переизбытком нецензурных слов в лексиконе. Поэтому заскучавшие охранники, вместо того чтобы всю смену выслушивать неразборчивые хриплые матюки в свой адрес, довольно быстро перебрались в комнату отдыха и сестринскую, где симпатичные медсестрички охотно угощали бравых служителей закона чаем. Так что пробраться к Азуме не смог бы только ленивый, не обладающий фантазией человек. Впрочем, отчасти всё было ещё проще: он просто нафиг никому нужен не был, и охранникам даже в голову не приходило, что этого ублюдка кто-то захочет навестить. Однако один желающий всё же нашёлся. Вот только есть ли в этом смысл? Это для Стервятника с момента их расставания прошла пара месяцев, а Генкаку за эти два года наверняка вообще забыл, кто он такой и что такой вообще когда-то присутствовал в его жизни. Ведь не мог же он всё это время хранить в памяти существо, которое интересовало его не больше, чем предмет мебели. Зная Генкаку? Нет. И тем не менее Нашимура всё-таки не ушёл. Потоптался у двери, нервно покусывая губы, и, наконец решившись, всё же открыл дверь, ухитрившись убедить самого себя, что пришёл он сюда ради собственных дурацких желаний, а вовсе не ради старого знакомого. Единственного, рядом с кем ему всегда было спокойно и хорошо, несмотря на получаемые травмы. — Пошли на хуй, — мрачно донеслось с кровати, стоило двери закрыться за спиной посетителя. В чём-то бывший лидер гробовщиков был неисправим. Ни головы не повернул, ни даже глаз не открыл — много чести. Йори призадумался, внимательно вглядываясь в знакомый до боли силуэт долговязого парня и испытывая довольно смешанные чувства. Азума остался именно таким, каким был при последней встрече, разве что похож теперь на скелет из класса биологии, да синяки под глазами стали совсем уж непристойных размеров. А в остальном… Всё те же алые волосы, разметавшиеся по подушке и ставшие лишь немного длиннее. Кривящиеся от недовольства тонкие губы под профилем тонкого носа. Правда, впечатление немного портят безвольно вытянутые вдоль тела руки мумии, прикованные к кровати наручниками. Впрочем, бывший смертник и сам выглядит ненамного лучше. — Оглохли, суки? Съебались, я сказал, — неприязненно повторил посыл Генкаку, неохотно приоткрывая один глаз, дабы выяснить, кто это такой тупой с первого раза не понимает. Вид нежданного гостя снял половину вопросов, особенно когда в памяти давно забытым эхом шевельнулось болезненное воспоминание о том, кого он уже давно не надеялся увидеть. — А, это ты… Стервятник согласно кивнул и, убедившись, что прогонять его вроде не собираются, неуверенно подошёл ближе, жутко сожалея о том, что не может разговаривать. Ведь ему впервые в жизни захотелось не просто спросить, а забросать вопросами. Нелепыми, неуместными, дурацкими, любыми, лишь бы вновь слышать этот хриплый, прокуренный голос. Он хотел знать всё, но ведь сам гробовщик не расскажет, а читать ему терпения не хватит. — Зачем припёрся? — безучастно поинтересовался бывший монах, вновь закрывая глаза и пытаясь переварить происходящее. Этот мальчишка… Хотя какой он уже мальчишка, взрослый парень. Он даже понятия не имеет, ЧТО Азуме пришлось пережить после его ухода. Два долгих года длиною в вечность, из которых в памяти почти не сохранилось ничего. Падение в омут наркотического безумия с полной потерей контроля, что угодно, лишь бы просто не думать, не вспоминать, не пытаться предположить, что что-то можно было изменить. Закономерный финал, когда умирающий Сова не дал уйти с линии огня. Он был уверен, что это конец, и радовался внезапному спасению, но… судьба любит издеваться. Ломка после комы, адская боль и однотипная вереница бесполезных дней без возможности не то что встать — даже задницу почесать. А что самое ужасное, всё это наедине со своими мыслями. С самим собой. И в перспективе не маячит ничего хорошего: либо дурка, либо пожизненное в одиночке как особо опасного. Вряд ли судья расщедрится на смертную казнь. Несмотря на всё это, почему-то с появлением этого призрака прошлого с плеч будто гора свалилась. Хотя, казалось бы, какое ему дело до этого заморыша? Запоздало вспомнив, что вербального ответа ждать не стоит, Генкаку вновь открыл глаза. Придурочный Стервятник стоял, не шевелясь, по обыкновению вытаращив свои блёклые глаза. На первый взгляд, такие же, как обычно, но если приглядеться, то что-то в них изменилось. Это уже не пустой взгляд безвольной куклы, а нечто, что при достаточном воображении может сойти за радость. Не злорадное удовольствие от кармической обратки, а словно и правда рад встрече. Но тогда тем более идей нет, зачем он пришел. Впрочем, искать в его поступках логику — всё равно что искать пингвинов в Арктике — бессмысленное занятие, они там не водятся. Сунув руку в карман, Нашимура нащупал клочок бумаги с заготовленной заранее фразой и, сунув его в ослабшую руку пациента, уселся на пол, прислонившись спиной к кровати. Почти в той же позе, в которой некогда он проводил часы под дверьми своего кумира. В его извращённом восприятии мир снова обретал смысл и устойчивость. Он здесь, рядом, а что будет дальше — не имеет значения. Он просто будет делать то, что ему скажут, и неважно, насколько диким будет отданный приказ (просьбами лежащий за его спиной гитарист не пользовался в принципе). С трудом разобрав в прыгающих иероглифах незатейливое «Я просто буду рядом, не против?», Азума не удержался от смешка. Он и сам не особо понимал, что с этим всем делать дальше, но от присутствия пацана ему удивительным образом стало легче. Сейчас ещё рано, но чуть позже он что-нибудь придумает. Подобрал же психа на свою голову. — Не против. Пока что, — хмыкнул гробовщик и, дотянувшись до белёсой макушки, едва ощутимо провёл тонкими пальцами по родной шевелюре единственного в мире существа, которое не дружило с головой ещё больше, чем он сам. Повисшую в палате тишину прорезал хриплый, но неожиданно нежный шёпот: — Чёртов смертник…