Ты не скажешь, почему...

Спроси меня. Спроси каково это, чувствовать голод, истощающий ежеминутно. Голод, который тщательно скрывается чувством наполненности и тошноты, изредка подступающей к горлу. Голод, урчащий где-то под одеялом, пока лежишь в кровати в пять утра, думая заветное "А не пора бы закрыть глаза и уснуть на ближайшие тридцать минут". Каково это чувствовать иглы ноющей боли под ребрами. Боль, которая сводит с ума. Боль, которая мешает трясущимся рукам взять нужную таблетку с высоким содержанием глюкозы, дабы убрать весь мерзкий вкус сердечного препарата. Каково это, внезапно останавливаться посреди дороги на работу, от резкой головной боли, которая буквально сжигает все содержимое, что находится в черепной коробке. Когда сковывает настолько, что дышать не можешь, а при малейшей попытке ощутить воздух легкими, чувствовать, как ломаются ребра и останавливается сердце. Чувствовать Боль пронизывающую тело вдоль и поперек. Боль одиночества и частых переживаний за твою жизнь. Боль, с которой жить невозможно. Никогда не спросишь. Ведь больше не увидишь… Я никогда не думал, что можно жить Так. Понимать свою важность для кого-то, нужность или даже необходимость, когда слышишь такое тихое и хриплое "Юнги, пожалуйста не уходи, мне всё ещё холодно". Температура была высокой, но ты наотрез отказался от врача, ссылаясь на всезнающего хёна. Или пьяное "Хён, ты такой хороший", когда на твои рассказы о проблемах я кидал философские убеждения, которые вряд ли помогали тебе, но ты так жаждал от меня этих бессмысленных слов. Или же вот это, мое любимое, такое громкое, почти скулящее, но самое вкусное для меня "Юнги~я, прошу, быстрее". Вкусно. Твой голос действовал на меня, как что-то неземное, как духовный наркотик, без которого я не мог прожить и дня, но ты резко пересадил меня на настоящий, материальный. Такие приятные воспоминания. В них так уютно. Так ​сильно​ хорошо. Возможно это бред наркомана, или романтический лепет композитора. Наверное, ты бы так это назвал. Тебе нравилось говорить на эту тему, а я совсем не замечал твоей серьезности, списывая на твое вечное хорошее настроение, а это всего лишь очередная глупая шутка, которую ты обильно зальешь порцией заразительного смеха. **** –Мне кажется это не твой стиль, – брови сводишь, губы облизываешь, пока стоишь над моим столом, внимательно разглядывая свежую музыкальную дорожку, – Твой, более..., – медлишь, как обычно присаживаясь на подлокотник моего стула, – Грубый. И снова смеёшься. –Я люблю тебя, Хосока. Мой влюбленный взгляд, изучающий всю идеальность твоего великолепного профиля, трудно не заметить. И ты замечаешь. Будто издевательски выгибаешь бровь, дополняя горячий образ моего любимого мужчины. Лицо, которого идеально, улыбка сияет, а иногда на ее месте, что-то вызывающее. –Я тебя тоже, но не надо так смотреть,– пересаживаешься ко мне на колени, ладонями захватывая мои тощие руки, – Эта песня, слишком ванильная. Ты такое не любишь. Откуда тебе знать, что я люблю, а что нет. Я люблю тебя, такого нарцисса, такого сладкого и горького одновременно. Такого родного, нежного, прекрасного и еще куча положительных прилагательных, которые только может воспроизводить мой уставший мозг. Я люблю твое тело и голос. Громко и так податливо. Так пошло, что иногда стыдно перед соседями. Люблю, что ты такой. Мучаешь, но залечиваешь. Такой разный, но однотонно улыбчивый. Мыслей много. Они бурят скважину в моей голове, скидывая туда, словно в мусорку, всё что хотел сказать раньше. Изучаешь мое лицо, будто это что-то важное сейчас. Нет. Не важно. Важно лишь твое местоположение рядом со мной, точнее на мне. –Я решил попробовать что-то новое, – в душе кипит злость, но не хочу раньше времени спускать пар. Зачем если можно поиздеваться. –Тогда поизучай ещё, – произносишь так, будто это не должно задеть. Припадаешь к шее, губами смакуя кожу. Втягиваешь, больно скользя зубами. Останется след, как и те, которые ты оставлял раньше. Языком влажным обжигаешь так, что убить хочется. Но разве любовь убивают? – Я хотел сказать тебе, – продолжаешь изгибы шеи вылизывать, зубами терзаешь. Больно. И ты понимаешь это, изредка сжимая мои пальцы в своих руках, пытаясь отвлечь от ожогов на коже. Играешься, – Нам нужно расстаться. Ты убил. Будто сердце на раскаленный нож насадили, изрезали, а потом сожгли. Все нервные окончания обрубили, оставив, словно испорченные нити, умирать. Душу вытащили, растоптали, изрезали, уничтожили и всунули обратно. С болючими увечьями заставили подружиться, пуская по артериям кислоту, жгучего цвета. Пусто. Прочищаю горло, гулко сглатывая, наблюдая, как ты подрываешься с моих ног. Ну да. –Почему? – голос тише, чем я ожидал, но ты услышал. Ведь не просто так обнимаешь себя, закрываясь от любых действий с моей стороны и даже слов. –Юнги, ты знаешь, – останавливаешься возле открытого окна, из которого уже давно хлещет холодный ветер, успевший донельзя охладить комнату. Сразу зябнешь, растираешь плечи руками, якобы не замечая меня, сидящего позади, – Пора прекращать эту клоунаду. ***** Не успел. Ты поиздевался. Для тебя это было театром. Театром одного актера, который так нечестно и так жестоко влюблял в себя, а потом разом поклонился в эстетичном реверансе. Сверкнул последней улыбкой и исчез, заранее забрав ржавой кровью облитое сердце. Уничтожил. На вопрос почему, так и не ответил. Сейчас почти четыре утра. Дома ужасно холодно и есть нечего. Жизнь в стиле затворника-хикки пришлась мне по душе, как бы странно это не звучало. Хотя ты бы не удивился. Мы редко выходили из дома, и это все было исключительно по твоей воле. А теперь я настолько закрыл себя от внешнего мира, что даже типичную для нашего века доставку не могу заказать. Страшно? Наверное. Я уже не знаю, что я чувствую. Первое время Чонгук приносил некоторые лекарства, там были и антидепрессанты, и небольшие дозы, которые постепенно стали, словно будничный стакан воды, для человека, ведущего здоровый образ жизни. Для тебя. Я до сих пор помню, как ты чуть ли не каждое утро собирался начать с чистого листа. Хотел всерьез заняться спортом и есть только здоровую пищу. Но каждое утро твой план с треском прогибался под моими руками на той самой столешнице, где ты заранее оставлял стакан с прохладной водой.. А после секса, так же как и я затягивался терпким табаком. Только одна затяжка, и по новой. **** Твоя кожа всегда слишком холодная из-за контрастного душа. А лёгкий ветерок, гуляющий по нашей квартире, вызывает множество маленьких мурашек, которые тут же тают от долгожданных поцелуев. Я так люблю тебя. Оливковая кожа слегка поблескивает от мелких капель ледяной воды, и это лишь дополняет картину нашего ленивого утра. Ты опять ерничаешь, не желая останавливаться именно на кухне. Конечно, все что пожелаешь. –Юнги, почему опять?– усмехаешься, а мне плевать. Это твоя вина, что я снова в таком состоянии. Твоя вина, что я безумно люблю тебя. Твоя вина. И не надо спрашивать меня почему. Сам ведёшь меня в комнату, толкая дверь ногой. Откидываешь светлое полотенце, ранее покоящееся на смуглых бедрах. Сводишь с ума, размещаясь на кровати, как будто совсем не голый. Откровенно, что я ревную. Ревную к самому себе. Постель ещё немного теплая, но мое тело уже раскаленное. Непонимание во взгляде читается слишком явно, и ты явно не понимаешь, что именно я хочу спросить. Руками надавливаешь на лопатки, и я сразу целую самые вкусные губы. Нежно, тягуче. Так как будто этот поцелуй последний, а после мы никогда не увидимся. Так странно чувствовать настолько ошеломляющий спектр эмоций и чувств, встречаясь с человеком лишь пару месяцев. Но ты подаришь больше, я уверен. Ты так хорош. Так пластичен, что выть хочется, но воешь ты, скользя подо мной, изредка сжимая простыни. Ну конечно, ты же не упустишь возможности разодрать мою спину, доставляя неземной кайф. Ощущения, подаренные тобой, просто не могут влиять на меня по-другому. И я безгранично благодарен тебе за то, что ты есть. Что ты сейчас рядом. И будешь рядом вечно. В омут опускаешь, заставляя потеряться в собственном наслаждении. Стонешь громко, хрипло, возбуждая желание, навсегда запомнить и крутить в голове, пока не умру от нехватки. Ведь тебя всегда мало. Я готов на все. Лишь бы тебя рядом. Такой эгоизм душит. Я знаю. –Что? – еле восстанавливая дыхание, спрашиваешь. А я губы пересохшие облизываю, кладя голову рядом с твоей ладонью, которая несколько минут назад чуть не порвала постельное бельё. Ресницы подрагивают, а грудь часто вздымается. Ты такой красивый. Жмуришься, медленно переворачиваясь на бок, чтобы взглянуть на меня, но не смотришь. Глаза не открываешь, улыбаешься. Так ярко улыбаешься, – Что ты хотел спросить? Не хочу нарушать настолько трепетную идиллию, но мне так важно знать. –Почему ты со мной? – пальцем откидываю волосы, упавшие на такое совершенное лицо. Открытый лоб, так меняет тебя. Будто совсем не тот Хосок, который смеётся заливисто и злится, как маленький ребенок. Совсем другой. Взрослый, – Тебе хорошо со мной? –Так ​сильно хорошо​, – глаза янтарные открываешь, а я инфаркт получаю. ****** Ложь. Ничем не прикрытая ложь. Ты так бесстыдно игрался со мной. Бросил камень в плохого актера, но я не играл. Никогда не играл с тобой, как ты со мной. Эти блядские улыбки, эти стоны, этот громкий смех. Эти глаза. Я так Любил. Ты никогда не спросишь, как я чувствовал себя в тот вечер. Что я делал, когда ты ушел из дома, оставив все вещи и даже телефон. Тебе не интересно. Ты просто ушёл. Ушёл спустя год отношений. Самых ярких и самых уничтожающих. У меня осталась одна доза. Я конченный придурок, который ужасно зависим от сладостных воспоминаний, но эти воспоминания со мной пока я могу закинуться волшебной таблеткой, название которой состоит из трех легко запоминающихся букв. Больше лекарств нет. Я не открыл Чонгуку, когда тот зверски барабанил в дверь. Последний глоток жизни. И у меня последняя возможность увидеть тебя, как наяву. В ванной комнате сыро и грязно, но сейчас уже без разницы. Лезвие рядом, ты напротив, а вода сама дойдет до краев, когда придет время. Ты снова такой же красивый. Не такой жестокий, как в последние десять минут проведенные вместе. Ты ласково смотришь, как быстро запястья мараются в густом красном, как скоро руки слабеют. А я вижу сквозь пелену соленых слез твое однотонно улыбающееся лицо. Такое любимое… Такое родное...