***
Сон, обычно наваливающийся ощутимым валуном на тело ближе к ночи, в этот раз пришел совсем незаметно, словно шпион, подобрался близко, а она так этого и не почувствовала. Лагерь в это время был почти безмолвен, лишь потрескивали поленьями догорающие костры, где-то вдалеке шуршали травой и опавшими листьями часовые, высоко в хитросплетениях веток могучих деревьев пропела какая-то птица, тревожно, надрывно, неуверенно. Красноволосая прикрыла глаза, пытаясь услышать ещё что-нибудь. Это было забавно: всё их пребывание здесь можно было бы назвать одним большим пикником, только происходил он, как в книге братьев Стругацких, на обочине, на этот раз, обычной, нормальной человеческой жизни. Лес странно действовал на нервную систему: пугающий и загадочный, полный страшных и смертельно опасных тайн, в этом месте он был похож на огромную поляну родом откуда-то из детства, на которой можно было оставаться бесконечно долго, не опасаясь никаких последствий. Разница была лишь в том, что теперь их, людей в потрепанном камуфляже и с уставшими лицами, никто не ждал дома, да и самого дома, кажется, у них тоже не было. Шальная, внезапная мысль о том, что, быть может, кого-то из них ждут ТАМ, Дома, за высокой стеной Периметра, на секунду всколыхнула сознание Полыни, ударила по нервам, пытаясь заставить её хотя бы представить, каково это — ждать того, кто уже никогда не вернется. Чувство почему-то оказалось до боли знакомым, но должного впечатления на неё не произвело — веки лишь слабо вздрогнули, однако медленное погружение в сон не прекратилось.***
Шутки сознания в этот раз были ещё более извращёнными чем прежде. В полной темноте по его закоулкам медик блуждала уже несколько часов, лишь изредка хватая за длинные, но не верные, хвосты собственные мысли, проплывающие мимо. "Свет" в сознании зажегся настолько внезапно, что по телу прокатилась волна мурашек, по спине пробежал холодок. Следом за глазами "подключились" и остальные органы чувств, позволившие девушке наконец осознать себя в пространстве. Она стояла прямо посреди прохладного, сыроватого коридора, несомненно, относительно жилого подземного комплекса, со всех сторон её окружал бетон: стены, потолок и пол были сделаны именно из него, по ним же тянулись какие-то трубки, провода, некоторые и вовсе были похожи на кабели в изоляции, которые обычно используются для подключения к интернету. Место казалось знакомым, почти что родным, да и цель её пребывания здесь казалась предельно ясной. Девушка привычно глянула на свои наручные часы, отметила что-то для себя и двинулась дальше по коридору. По правую руку оставались двери в небольшие комнатушки, позади осталась маленькая потрепанная кухонька с пустующим дверным проёмом, а впереди замаячил ещё один, тоже без двери на петлях. Оказавшаяся по левую руку комната, медик была заранее в этом уверена, оказалась относительно просторной, плохо обставленной, но почему-то родной и вызывающей странную ассоциацию с домом. В помещении было дымно, запах выкуренных только что сигарет ощущался даже в коридоре, куда так же долетали обрывки фраз из неспешного разговора, точившегося в комнатушке. Не колеблясь ни секунды, медик переступила порог помещения, окинула пристальным взглядом слабое убранство комнаты отдыха — потертый диван, пара кресел напротив, стенд у самой стены с приколотыми к нему картами с целой кучей отметок, притащенная, видимо, из другого помещения этажерка с книгами разной степени потертости, да небольшой журнальный стол, заваленный разнообразной мелочью. В кресле и на диване виднелось две фигуры в привычном немецком камуфляже "флектарн" и с какими-то чудными нашивками на рукавах — ЧВК или небольшой частный отряд, не иначе. Мужчины сидели друг к другу полубоком, о чем-то беседуя, словно в замедленной съёмке то и дело указывая в сторону того, что уже висело на стенде, и по очереди передавали друг-другу ещё какие-то бумаги, перелистывали их, что-то отмечая карандашами. На стоящую в проёме Миру они не обращали никакого внимания — так было заведено, это она откуда-то точно знала. Наблюдать за этими двумя, несомненно, военными, можно было вечно: она не видела их лиц, только затылки, плечи да кисти рук, но почему-то считала обоих очень важными, хоть и не могла ничего о них сказать, кроме того, что один из них является заместителем второго, который, в свою очередь, является молодым офицером, и оба они в свое время сыграли невероятно важную роль в её жизни. Мира не помнила ни их имен, ни позывных, а таковые несомненно были. — Товарищ командир, разрешите обратиться? — произнесла неожиданно для себя самой красноволосая. Ответа не последовало, но движения сразу ускорились, словно время наконец стало реальным, и обе фигуры резко обернулись к нарушившей идиллию девушке. По её телу пробежала крупная дрожь, ноги подкосились, колени непроизвольно подогнулись, готовые уронить тело медика на бетонный пол. Бывшего военного хирурга пройнял откровенно животный ужас, похлеще того, что накатил на неё в проклятом колодце, куда пришлось спускаться на днях, — лиц у обоих мужчин не было, вместо них на медика уставилось безумное мессиво, похожее на стекающий по подсвечнику воск догорающей свечи.***
Она проснулась в одну секунду, резко разлепив веки, по глазам ударил яркий свет, стало неприятно, захотелось отвернуться, зажмуриться, но этому сильно мешал застёгнутый почти до самого подбородка спальник. Сердце стучало, казалось, уже не в грудной клетке, а в самом горле, норовя то ли выпрыгнуть из глотки, то ли смять в кровавый комок трахею вместе с пищеводом, превратив в плоский блинчик заодно и легкие. Сделав глубокий вдох, Мира задержала дыхание, затем медленно выдохнула сквозь зубы, после чего несколько раз повторила нехитрую дыхательную гимнастику, пытаясь успокоить зашкаливающий пульс. Было жарко, не столько от реальной температуры воздуха или близости костра, сколько от накатившей после сна дурноты и тревожности. Наконец найдя в себе силы подняться, Полынь непослушными пальцами расстегнула молнию спальника, передернула затекшими за ночь плечами и с трудом села, подогнув под себя ноги. Ощущение было похоже на то, что испытывает человек медленно отходящий от наркоза: сознание было мутным, мысли путались, мир вокруг плыл и растягивался по диагонали мразу в обе стороны, и ни один объект не спешил приобретать четкие очертания. Перед глазами всё ещё стояла картинка из того проклятого ночного кошмара. Вздохнув, девушка взъерошила отросший ёжик волос на затылке и осторожно потрясла головой, но мысль о том, что она видела во сне, всё ещё не желала покидать бритую черепушку. Никогда не имевшая претензий к собственной памяти Мира теперь не могла вспомнить, чью нашивку она всё-таки видела, что за помещение предстало в воображении, да и кто, в конце-концов, эти двое. Сознание лишь странным образом зацепилось за кривой шрам на шее одного из мужчин, который, медик даже не была уверена, что видела именно во сне, но почему-то была уверена, что он там просто обязан быть. В голове тут же возникло другое, куда более свежее и внятное воспоминание: вспоротая чуть пониже кадыка шея, бурая от пропитавшей её жидкости форма и маленькая, вероятно, её собственная рука в перчатке, которая пытается зажать рану на первое время, но сквозь пальцы которой всё равно струится жидкая алая кровь из задетой артерии. Нет, шрама на его шее быть не могло — с таким не живут, особенно в полевых условиях. Неужели он, этот безликий молодой офицер, и вправду погиб? В том же, что заместитель его давно мертв, Мира почему-то совсем не сомневалась, и если догадка её была верна, картина вырисовывалась премерзкая: все, кого девушка с горем-пополам помнила, пусть и обрывками и не по именам, были давно мертвы, в её условной записной книжке не осталось ни единого живого человека. Мерзкое сосущее чувство, засевшее где-то глубоко внутри, никак не хотело отступать, в глазах вдруг появилось жжение, такое, словно медик втерла в них добрую пригоршню мелкого песка. Зря она всё-таки думала о тех, кого ждут где-то Там, Дома, она ведь явно не из тех счастливчиков: вне клана у неё давно уже никого и нигде не было.