Часть 1
17 июля 2020 г. в 19:03
У Момо красивые руки. Длинные изящные пальцы, аккуратной формы ногти, сама по себе ладонь вытянутая, как у девушки, да и запястья тоже тонкие. Говорят, такие руки у пианистов и у эгоистичных людей. Момо же до того, как стал петь вместе с Юки, грезил футболом, и он один из немногих людей, который забудет о себе ради другого. Хотя что-то вредное в нём есть в последние дни. Он определённо хочет внимания. Очень хочет. Так хочет, что вообще забыл, как пообещал не ошиваться в квартире Юки двадцать четыре часа в сутки.
С момента их пятой годовщины, выступления на арене ZERO и возвращения Бана прошло пару месяцев, а Юки всё равно порой пробирает дрожью. Много тогда пришлось пережить, и кошмары о том, как Момо внезапно теряет голос и не может петь, преследуют его до сих пор. Ладно, так уж и быть, пусть он переползает в его квартиру со всеми своими пожитками, сжигает вторую сковородку и выливает на себя его любимый гель для душа, но только не молчит и не отводит взгляд, как было совсем недавно.
Юки к его энергии не привыкать — они ведь уже жили вместе на маленькой съёмной квартире, и ладно, да, он скучал по звонкому пению из душа или кухни с утра пораньше. Когда они стали жить отдельно, он долго не мог заснуть — без Момо было холодно. Ведь у него широкая горячая спина, к которой на тесной кровати на двоих можно было прижаться своей, а ещё погреть об его ноги свои холодные ступни.
Но сейчас Юки жарко, сейчас он готов вспыхнуть и растаять горсткой пепла, если Момо не прекратит перебирать его волосы, массировать кожу головы и пытаться заплести ему косичку. Похоже, он только больше устраивает на голове ему взъерошенный бардак, особенно когда смеётся и утыкается носом в макушку, и Юки не может попросить его прекратить. Ведь у Момо пальцы не только красивые, но очень чуткие и тёплые. Кажется, с их кончиков стекает яркая энергия, от которой Юки готов млеть и таять, а потом даже сотворить их новую песню — а ведь пора.
Момо собирает его волосы в хвост и перекидывает через плечо на грудь, и Юки невольно вздрагивает. Он не любит, когда его шея открыта, когда кто-то вот так, сидя за его спиной, опасно может к ней прикоснуться. Но это Момо, он и так уже взял его в тиски, обхватив коленями бёдра, он и так уже сломал всю защиту, наколдовав его уставшей голове и сонным мыслям лёгкий массаж.
Да, у Момо красивые руки, он пышет теплом, и Юки сходит от этого с ума. Рядом с Момо хочется сгореть, попросить, потребовать его прикасаться к себе много-много раз, и Юки самому смешно от того, что когда-то его называли ловеласом. Сейчас ему двадцать шесть, а он не знает, куда себя деть, когда Момо с тихим вздохом аккуратно утыкается носом ему в шею и стискивает в объятиях поперёк груди. И молчит. Юки не знает, что делать с ним когда он молчит. Хуже только, когда он плачет, тогда у Юки просто всё валится из рук.
Но Момо молчит, сопит теплом ему в шею и в ухо, щекочет чёлкой щёку. Кстати, никто и не знает, что вот только стараниями визажистов и войной со средствами для укладки она у него так картинно взъерошена, а по утрам вихры торчат во все стороны, и Момо сам смеётся своему отражению в зеркале.
Только Юки знает. Поэтому и говорит:
— Слушай, а, может… Переедешь ко мне?
Ему надо понять, ему надо привыкнуть. Ему надо наконец-то сказать, что он легко засыпает, когда Момо сопит рядом.
И Момо, стискивая его ещё крепче, весело чмокает его в щёку.