Потому что

Лекси сжимает смуглые пальцы Ру крепко-крепко, так, словно боится, что чужая рука в любую минуту растворится в воздухе, оставив после себя только пустоту. Впрочем, не исключено, что так оно и будет. От Ру пьяняще пахнет сигаретным дымом, лавандой и чем-то тягуче-сладким. Лекси старается не думать о травке. Не сейчас. Когда она находит разноцветные таблетки в толстовке подруги, она тоже молчит. Потому что, если слишком часто ругать Ру, она разозлится. Как тогда в туалете. Разозлится, наговорит гадостей, а потом будет извиняться — снова и снова, но небрежно, через плечо, так, словно не ранила самую близкую подругу в самое сердце. Укрась эти кровоточащие раны парой ярких пластырей и присыпь блёстками. Лекси простит. — Хочу столько сладкой ваты, сколько может вместить человеческий организм! — Ру вопит на весь зал и Лекси смеётся. В такие минуты Беннет словно сияет, её руки теплеют и она похожа на смеющегося ангела. Так странно. — Как насчёт узнать для начала, сколько вмешает твой кошелёк? — в голове звучало смешнее, но Ру хохочет и легонько толкает её в плечо. Друзья. Подруги. Всё так по-подружески. Зал торгового центра сияет синим, красным и зелёным. Огни и лазеры пляшут по стенам и полу, путаются в волосах и искрятся на измазанных глиттером веках. Ру бережно оправляет лямки её платья — странный, непривычный и невероятно притягательный жест. Лекси смотрит на её лицо во все глаза. Обычно усталое и потерянное, сейчас оно светится счастьем — даже слишком сильно светится. А где-то в глубине... — Куда пойдём сначала? — Не знаю, — Беннет передёргивает плечами, облачёнными в мешковатый пиджак, который чертовски ей идёт. Лекси завораживает каждое её движение, она неосознанно ловит взглядом губы. — Ты вроде в парфюмерный хотела? Лекси расплывается в улыбке. — Ты помнишь! — Ну да, а что такого? — карие глаза смотрят непонимающе и отвлечённо. Слишком яркие эмоции, Лекси. Осторожнее. Они стоят на эскалаторе, прижимаямь друг к другу в шумной толпе. Голая рука Лекси чувствует горячую кожу, но всё равно покрывается мурашками. Музыка нарастает, смешивается — каждый магазинчик играет что-то своё. Ру обводит молл ищущим взглядом, а потом улыбается ей — вымученно? Заботливо? Свет неоновых вывесок, от жёлтого к малиново-синему, расчерчивают мягкое лицо, меняют его. Это её Ру? Лекси ужасно хочет коснуться этих щёк, век и губ. Прямо здесь и сейчас, и плевать она хотела на людей. Пальцами, губами — только бы почувствовать, что она здесь, рядом. Что эти эмоции — живые и настоящие, что она дарит их ей, Лекси, от всего сердца. Что не шарит по чужим аптечкам в поисках порошков, что не глотает таблетки. Что не лежит в постели со стеклянным взглядом и не мычит под нос слова ненависти ко всему живому. Что она не убегает вслед за усыпанными блёстками волосами, оставляя за спиной целый мир. Лекси противно думать об этом. Особенно о последнем. Она сжимает чужие пальцы крепче. Их стоптанные кеды шаркают по блестящим плитам, развязавшиеся шнурки волочатлся между полок с тысячами разноцветный флаконов. Говард касается их взглядом — невзначай, просто чтобы не пялится на стоящую рядом девушку. Ру никогда не пользуется духами, и тем не менее, от неё пахнет так по-особенному. Даже здесь, в этом напитанном ароматами помещении, где тяжёлые капельки оседают в носу и решаются в самых странных сочетаниях, запах горького шоколада, сигарет и лаванды всегда рядом. Он опьяняет. Мешает мыслить, но помогает чувствовать. Ру берёт в руки ярко-лиловый пузырёк. — Тебе бы подошёл этот запах, Лекс. — она говорит это так уверенно, как будто рассказывает о чем-то совершенно очевидном. "У тебя каштановые волосы, Лекс. От амфетаминов умирают, Лекс." — Ты даже не понюхала. — Но это и так понятно. Они точно как ты. — Никогда бы не подумала, что ты у нас такая чуткая. Ру пожимает плечами в ответ на этот неловкий смешок. — Только ради тебя. — это бьёт, и бьёт больно. Как будто по горлу, заставляя сжиматься и плакать. Зачем она говорит такие вещи? Так непринуждённо, просто, не задумываясь, будто это обычный дружеский жест. — Тогда давай купим. Пока она хрустит купюрами на кассе, Беннет копается на полках соседнего магазинчика — сквозь стекло и мириады паутинных гирлянд Лекси ловит ее взгляд и поспешно отводит глаза. Слишком подозрительно для просто подруги? Опустив фиолетовый пузырёк в карман платья, девушка спешит вслед за тёмными кудрями и кривой ухмылкой. У Ру блестящие глаза и чуть мокрый нос. Лекси молится всем богам, чтобы это было вызвано простой аллергией, а не поспешным вминанием в кожу перемолотых таблеток после того, как не удалось втянуть носом весь порошок. Голос хрустит от беспокойства. Главное, запрячь его подальше. Не порть ей настроение, идиотка. — Куда теперь? Они стоят посреди холла — шумно и одновременно так тихо. Пристальный взгляд выдаёт её с головой, а что поделаешь? Ру сощуривается, но спокойно отвечает что-то про голод и молочные коктейли. Они обе играют в эту игру. Не замечать, актёрствовать до последнего, до старых коленей и беспамятства после странной ночи, до ярких вспышек под веками и блевотины на полу. До больниц и рыданий. — У меня есть деньги. Я тоже проголодалась, чертовски хочу жареную картошку. Едят они почти молча. Особенно много молчит Ру — весь последний месяц она только иногда матерится или говорит что-то несвязное и обязательно печальное. Никакого юмора после отъезда Джулс. Лекси едва заметно морщится. Она знает, знает каждую секунду, что это треклятое имя висит в воздухе, между ними, что оно напечатано на внутренней стороне губы Ру, что оно впиталось в смуглую кожу навсегда — Лекси ты спишь? Лекси, я ёбаный гений! Она орала это в трубку в час ночи не потому что её хоть сколько-нибудь волновало, чем там занята лучшая подруга, нет. Потому что она думала только о Джулс. И она всегда думала только о ней. Даже если они не упоминали ее в диалоге, даже если молчали или говорили о чём-то постороннем — в карих глазах читалась это имя, как вызов. Вечный вызов всему на свете, вызов вперемешку с надеждой. Ру всегда смотрела куда-то мимо, как будто провожала взглядом тот грёбанный поезд, увозящий прочь целый учебный год, ворох эмоций и часть её самой. Далёкую, старую и невероятно важную часть прежней Ру Беннет. Без этого куска нельзя было жить, по крайней мере так, как раньше, да она и не пыталась. Она никогда и ни на кого больше не глядела так, как на Джулс. Лекси сглатывает тугой комок и бросает взгляд на слишком задумчивую и мрачную фигуру напротив, сияющую от глиттера и — ещё пару минут назад — от счастья. Она словно всё это время была под чем-то, что вдыхало в неё жизнь, и теперь эффект уходит. Она снова грустнеет. — Ру, я отойду на секунду? — Без проблем, но твоя картошка не в самых надёжных руках. Обе искренне улыбаются этой милой шуточки. Она шутит. Она, чёрт её дери, шутит. Лекси приваливается к дверце кабинки. Могла бы и догадаться. Впрочем, разве она не догадывалась всё это время? Могла бы не закрывать на это глаза. Из зеркала на нее смотрит обыкновенная семнадцатилетняя простушка в красивом платье. Пара локонов и усталый взгляд — ваш образ милой дурынды готов. Лекси устало трёт глаза, пытаясь не рыдать. Больно, потому что Ру Беннет, её Ру Беннет, никогда не будет скучать по ней вот так. Никогда не будет так ее любить, так страдать по ней и каждый раз просыпаться в слезах, моля поезд остановиться. Она не будет видеть её в своих кристальных грезах, когда накачается таблетками. Потому что Джулс. Потому что розовые волосы и яркие пайетки на футболках. Она не звонит и не пишет, но Ру ждёт. И будет ждать столько, сколько потребуется. Потому что это Джулс. Потому что стоит обманчиво сладкому голосу раздаться на другом конце трубки — они обе сорвутся с места и будут бежать за ним сквозь ночь. Вот только это не будут голоса друг друга. Каждая понесётся за своим. За своей Джулс. За своей Ру. Потому что никто не побежит вслед за Лекси Говард — она слишком обычная и незаметная, слишком любит увязываться за кем-то, кому совершенно не нужна. Потому что любовь отвратительно жестокая штука.