Flower Road

Всё начинается как обычная простуда. Погода была ни к чёрту, дождь шёл четвёртый день, и запасов дождя на небе было как будто целый Тихий океан. Обувь намокла почти по щиколотку, проваливаясь в углубление, и Джиён зачертыхался, одной рукой захлопывая дверь машины, а другой придерживая бумажный пакет с продуктами. Сочные яблоки весело забегали по асфальту, когда Джиён согнулся в приступе кашля. Это была пятница, перед уик-энд вечеринкой, а плохо он начал чувствовать себя ещё во вторник. - Ты принял жаропонижающее? – прохладная ладонь Дэсона привычно легла на лоб, в темноте холла Джиён не успел среагировать и перехватить чужую клешню. – А тот сироп? Сколько раз в день ты его пьёшь? Ни сколько, хотел было сказать Джиён, мрачно отпинывая промокшие ботинки подальше. У него была страшная запарка в последние месяцы, не удивительно, что он поддался осенней лихорадке. Больничный брать не вариант, а значит, опять придётся переносить простуду на ногах. - Вот сколько ты сказал раз, столько и пью, - пробурчал он, направляясь в спальню. Тело ломило и спать хотелось неожиданно сильно. Пока он переодевался, Дэсон разложил по полкам продукты, заполнил холодильник и с видом огорчённой мамы стоял в проёме гостиной, тяжёлым взглядом провожая каждый неуклюжий жест Джиёна. Собирать вечеринку в этот раз не сильно-то и хотелось, но это была его очередь, осень и все друзья канючили и ныли, что последние недели прошли не очень. И, ах, да. Чуть не забыл. - Сынри приедет не один. Джиён пожал плечом, расправляя вязаный свитер, мешком висевший на нём. Конечно здорово, что его близкие друзья находят свои половинки и обретают счастье, но в случае с Сынри всё было немного не так радужно. Вернее, радужно в прямом смысле с некоторых пор. Этот мелкий сердцеед в конце лета вдруг начал отношения с парнем. - Надеюсь, с этим нет проблем? Джиён поднял взгляд на друга – широкий размах плеч, смуглая сияющая здоровьем кожа, блестящие волосы цвета молочного шоколада и пухлогубый рот – и просто цистерна заботы. Не человек, а ангел, откуда только свалился на голову. - Какие могут быть проблемы, Дэсонни? – сладко улыбается Джиён и Кана перекашивает. Общими усилиями они замариновали много мяса, овощей, чтобы завтра под вечер приготовить на мангале. Закуски они купили готовые, для приличия кинули в тележку фрукты (Тэян начинает скрипеть как поломанная стиральная машина, если на столе нет фруктов) и прихватили алкогольный магазин. Ещё Сынхён-старший должен был привезти кое-что из своих запасов. Спать они легли довольно рано, и Кан лично проследил, чтобы ворчащий Джиён выпил лекарства и даже мерзкий на вкус сироп. Дэсон спал на первом этаже, стащив из спальни друга аж три одеяла и врубив обогрев на весь дом. Температурящий Джиён проснулся среди ночи и открыл окна, чтобы совсем не свариться. Утром погода не радовала, но ставки они делали на алкоголь и хорошую музыку, так что настроения это не испортило. - Открой дверь, хён! – крик Дэсона застал Джиёна на заднем дворике, где он счищал лишний мусор с зелёного газона и расставлял столы и стулья. Дождевые капли шумно бились о навес и он немного беспокоился, что если непогода затянется на весь день, то общаться в таком шуме будет сложно. – Кто-то пришёл! Джиён быстро забежал в дом, слегка намочив голову, когда ненадолго встал под открытым небом, завозившись со стеклянной дверью, ведущей в общий зал. Внутри дома звонок в дверь было слышно гораздо лучше, и он тут же поспешил открыть дверь. Так рано приходили лишь девочки, а заставлять их ждать было грубо. - Милый, - проворковала Черин, мазнув влажными губами по щеке, от неё вкусно пахло розами и лишь слегка алкоголем. - Любовь моя, дай и нам пройти, - шум в холле и смех напомнили Джиёну, что вечеринки это вообще-то весело и проводить время в кругу друзей здорово, и он позволил себе улыбнуться, отвечая на объятья гостей. – Джиён, ты слегка бледный, всё нормально? - Когда ты пришла, Бомми, стало лучше, - искренне ответил он и получил ещё один поцелуй, затерявшийся среди других прикосновений. – Я же просил ничего не покупать! - Мы принесли, то, что собираемся съесть, - рассмеялась Минзи, сбагривая все пакеты в руки смеющегося Дэсона. – Так что это не вам. Они съедают лёгкие закуски и выпивают немного вина, подтрунивая над хлопочущим Дэсоном и травя пошлые шутки, пока день смеркается и суббота медленно подходит к концу. Джиён чувствует себя простуженным, пока старается слишком близко к гостям не садиться, стоя по другую сторону стола. Черин странно на него смотрит, пока Дэсон пытается отобрать алкоголь и ворчит, что смешивать лекарства и выпивку – плохо. - Лучше открой дверь, - Кан машет на него рукой и чёрт возьми кто из них тут старше. – Там звонят, это, наверное, Сынхён-хён, он только что писал мне. Со второго этажа раздаются смех и весёлые голоса, Джиён трёт грудь и улыбается, слыша как заливается Бом. Её смех был таким красивым и искренним, что не реагировать было сложно. Ручка двери поддаётся легко, влажная под пальцами, она соскальзывает, и дверь медленно распахивается. На улице всё ещё идёт дождь, влетая прохладой вместе с застывшими гостями. Это правда было похоже на простуду. Ещё он за несколько дней до её начала долго просидел с открытыми окнами в офисе и выпил на ночь холодной газировки. Он ещё подумал – доигрался, вроде взрослый мужик уже, а забывает такие простые вещи. - Джиён-хён, - улыбается Сынри, его щёки мокрые от дождя, он чуть отталкивает дверь и ступает внутрь, слегка оборачиваясь назад. Как будто за ним кто-то идёт и он боится, что этот кто-то заблудится без его взгляда. – Привет, Джиён-хён. Он почти забывает, что их надо пригласить внутрь, заколдованно глядя на младшего, и странное копошение в груди почти его пугает. Он отходит в сторону и слегка взволнованный Сынри протягивает ладонь назад, чтобы за неё ухватились, и Джиён испытывает странную боль, когда понимает, что с удовольствием зацепился бы за эту руку. - Это Вернон, - улыбается Сынри, чуть отступая в сторону. Свет навороченных ламп бьёт им в спины и все сидящие слегка теряются, когда видят гостя. Им пришлось отложить знакомство до поздней ночи, чтобы дождаться оставшихся приглашённых друзей вечеринки. – Помните, я о нём вам рассказывал? Вернон. Как Вернон Дурсль? Конечно, хотелось бы. Но этот парень, во-первых слишком молод, во-вторых имеет спортивное тело и типа слишком красив. Он явно смешанных кровей и его лёгкий акцент это подтверждает, когда новоиспечённый «помните я о нём вам рассказывал» вежливо здоровается с ними, улыбаясь. И одна его улыбка как будто со свежих выпусков Вог, не говоря уже о красивой коже, слегка вьющихся волосах и серых глазах. Джиён хлопает нового друга по плечу, предлагает ему выпивку и Сынри перехватывает стакан, качая головой. - Мне пока запрещена выпивка, - как это лицо способно выражать и улыбку и сожаление, уму непостижимо. – Но спасибо, я бы с радостью выпил лимонада. Дэсон отвлекает гостей на себя, ребята помладше рассаживаются на пушистом ковре, весело гогоча, и кто-то из них даже подскакивает помочь на кухне, но быстро отвлекается на рассказ Сынхёна, вновь вливаясь в разговор. Джиён ощущает першение в горле, оно не проходит, даже когда он её пытается запить, заесть, откашлять, отойдя в сторону. - Всё в порядке? – Ёнбэ придерживает его за локоть, чуть подтягивая к себе. – Плохо себя чувствуешь, дружище? - Я простыл, - смеётся Джиён. Раскаты грома слегка пугают девушек, и Ёнбэ спешит к Хёрин, забывая, что хотел что-то сказать. Младших выгонять в ночь и заставлять готовить мясо на гриле они не решаются, и Дэсон с ворчанием приступает к готовке, пока осенняя ночь радует свежестью. Дождь прекратился и девушки, кутаясь в куртки и одолженные одеяла, выходят на улицу, рассаживаясь по стульям и занимая качели с длинным сиденьем. Забытое ощущение счастья, вернувшееся в эту ночь, греет изнутри. Сынри и раньше знакомил их со своими отношениями, но то были девушки, не всегда добрые, зачастую однодневки и пустые. Джиён никогда не одобрял одиночество и в отличие от остальных поддерживал мелкого. Пока живётся – живи, пока сердце ещё способно любить – просто открой его. И господи, как же он проебался. Он едва успевает закрыть ванную, как его сгибает над раковиной, и его лёгкие будто пытаются объявить о своих правах на отдельную жизнь. Он кашляет больно, мерзко, кажется, его вот-вот вытошнит, но даже выпитый алкоголь задачу не облегчает. Он судорожно шарит рукой по полкам с лекарствами, выискивая глазами треклятую стекляшку с сиропом от кашля, который – как обычно – забыл принять. Грудь горит огнём, глаза теряют ясность, и он вновь склоняется вниз, сжимая края раковины в пальцах до боли. Он кашляет и чувствует, как сжимаются лёгкие, как на мгновенье ему не удаётся вдохнуть и как вверх по глотке что-то идёт. И его не рвёт. Нет. Он вытирает ладонью рот, его лицо холодное как лёд, а по вискам стекает влага. Он как раненный кролик смотрит на чёрный круг слива, в котором так невинно, так белоснежно и красиво, застыл одинокий лепесток лилии. Её края совсем как снег, а ближе к сердцевине отдают зелёным. Джиён протягивает руку, слыша, как заполошно бьётся сердце, видя, как дрожат его ледяные пальцы, почти чувствуя, как догадка медленно забирается смертельной мыслью в голову. А лепесток даже не погнулся, как будто он не из Джиёна вылез, а сорвался с полноценного цветка, росшего в аккуратном саду. Это была вовсе не простуда. Джиён как никогда раньше был близок к смерти. Проблемой этого недуга была психология. Стоит только поверить, по-настоящему уверовать, как верят в бога, как верят в истину, в единственно-верную правду, как человек пропадает и душой и телом. И не было лекарства, никакого спасения, эта болезнь не знала пощады. Когда ручку двери кто-то дёргает, Джиён спешно сливает воду и почти равнодушно смотрит, как улика его гибели исчезает в сливе. Он думает – с ней и проблемы. Но на самом деле проблемы сидят в нём. Цветут. - Простите, - мнётся паренёк, придерживая другого едва стоявшего мальчишку за спину. – ДжинУ стало плохо, а уборная на первом этаже занята. Можно? Джиён смеётся, пропуская их, и медленно прикрывает за собой дверь, чтобы уйти к себе в комнату. Что взять с мальчишек, хотя надо будет спросить, кто разрешил им пить. Надеяться на то, что в окружении дорогой выпивки, эти парни будут вести себя хорошо, было глупо. Вечеринка заканчивается ближе к утру, Джиён совсем не пьян, он выползает из своей спальни, чтобы посадить девочек в такси, попутно прощаясь с остальными друзьями. Дэсон с секунду колеблется, даже оглядывается на Сынхёна, чтобы наверняка отпроситься остаться. Сынхён прилетел-то сегодня и сразу к друзьям, ему наверняка хочется забрать Дэсона наконец-то домой. - Езжай, - улыбается Джиён. – Тебе не обязательно сторожить меня, всё со мной будет в порядке. - Уверен? – Кан поправляет ворот джиёновой рубашки, невзначай проверяя на наличие жара. Но с тех пор как Джиён расстался с одним лепестком, жар перестал его мучать. – Ты болен, а вдруг… - Всё будет хорошо, - заверяет он и Дэ сдаётся, тяжело вздыхая. Вернон в общении хороший парень, вежливый, не перебивает и не лезет с тупыми вопросами. А ещё постоянно шарит серыми глазами в поисках Сынри и смотрит так очарованно, так влюблённо, что Джиёну хотелось бы сказать – наконец-то. Наконец-то это не любительница толстых кошельков. Сынри заслужил быть любимым и встречаться с тем, кого выбирает его сердце. Джиён чувствует себя игрушкой-неваляшкой, которую сколько не бей – она не падает. Так и надежда в его сердце всё ещё теплится. - Был рад познакомиться, - говорит он Вернону и игнорирует пытливый взгляд Сынри, которому за всё это время не досталось ни минуты его свободного времени. Они даже не обнялись. – Ещё увидимся. Сынри тоскливо прощается, всё пытаясь заглянуть ему в глаза, но терпит неудачу и садится в машину, ловя ключи на лету. Вернон тихо смеётся, и когда они садятся в салон, они целуются.

***

Джиён правда пытается не паниковать, пытается отвлечься, вернуться в прежнюю колею, не лезть в интернет за советами слишком часто. Но ему страшно и больно, а ещё жутко одиноко и он не пытается никого позвать на помощь. Он каждый раз думает – пронесёт, думает – я справлюсь, надо просто себя в этом убедить. Но проходит две недели, а цветы становятся алыми. И когда Джиён ползёт в ванную, сбивая на пути вазы и фото-рамки, и выплёвывает уже полноценный бутон с ярко-алой сердцевиной, то понимает, что не выкарабкается.

***

- Ты сейчас меня разыгрываешь, хён? – злится Сынри, стоя на пороге его дома. – Ты, правда, решил меня не впускать? Джиён бы с радостью тут не стоял, но он неосмотрительно распахнул дверь и уже не смог сделать вид, что дома его нет. Он не знает, как выгнать мелкого, сил смотреть на него с каждым днём всё меньше, а доктор София уже присматривает клиники для хирургического вмешательства. Изъять цветы из лёгких можно с помощью операции, но тогда цветы начнут прорывать его кожу изнутри, чтобы выпустить бутоны по всему его телу. Но доктор София говорит – так мы сможем оттянуть неизбежное. Говорит – это выход. Говорит – у вас будет больше времени. А его единственный верный шанс на спасение сияет белозубой улыбкой и маленьким засосом под ключицей. - Езжай домой, - откашливается Джи, скребя ногтями стены. Сдерживать ростки внутри прямо сейчас так сложно, они как будто чуют Сынри, и рвутся к нему прямо в руки. – Я плохо себя чувствую, боюсь тебя заразить. - Ничего страшного, вместе поболеем, - тянется вперёд Сынри, но Джиён выставляет руку в сторону, загораживая проход. Младший застывает, обида растекается по его лицу слишком очевидно. – Джиён-хён. Ты ранишь мои чувства. Сынри был его семьёй. Он всегда был внутри него, в самом сердце, и то, что он любил его, никогда не было сюрпризом, не было неожиданностью. И его никогда не ранили его беспорядочные связи. Но с тех пор как мелкий завёл свои последние отношения, Джиён понял, что Сынри выберет кого угодно, даже парня, даже моложе себя, даже если родители против, а друзья смотрят с осуждением. Он выберет кого угодно, но только не Джиёна. И это не было виной Сынри. Разве мог Джиён его в чём-то винить? Он сам, сам впустил его в своё сердце и позволил себя ранить. - Ну, пожалуйста, - почти шёпотом сказал Сынри, придвигаясь ближе. Между ними было меньше шага, и тактильный мелкий тут же схватился за него. – Дай мне за тобой присмотреть и позаботиться о тебе, хён. Джиён с сомнением, но впускает его внутрь, следя за его передвижениями – мелкий заваривает чай, без перерывов на вдохи болтает, таскает из спальни одеяла и откуда-то даже нашёл мягкие игрушки. Джиён понимает, что младший пытается его комфортить, и у него, надо сказать, даже получается и беды, ждущие его за пределами дома, наконец-то отступают. Джи позволяет себе расслабиться, растекаясь на диване, пока Сынри копается в смартфоне, выискивая годный фильм для просмотра. Свет везде глушат, зашторивают окна и под руку суют попеременно то чай, то горячее молоко (Джиён готов поклясться, что у него в холодильнике точно не было молока). - Тебе тепло? – спрашивает Сынри и да, Джиён ощущает тепло на сердце. На мгновенье ему кажется, что в глазах Сынри он видит что-то важное. - Да, - кивает он, обхватывая кружку крепче, и жар почти опаляет, но он даже не пытается отдёрнуть руку. – Мне тепло. Засыпают они под самый конец Титаника, даже толком его не посмотрев, потому что Сынри болтает, как будто ему за каждое слово платят. Джи немного жадно пялится на него, вытянув ноги на диване, подложив по себя просто немыслимое количество подушек, он слушает каждое его слово, запоминает каждый жест и его присутствие словно лечит – за ночь он ни разу не подрывается к ванной. Джи ползёт по мебели к младшему, стараясь не шуметь, и укладывается совсем рядышком, чтобы можно было касаться и щекотать безупречную кожу. Он думает – ты мне так нужен. Он вдыхает полной грудью его запах, касаясь носом открытой шеи, и Сынри во сне слегка дёргается от холода, переворачивается на бок и закидывает тяжёлую руку на Джи. Он проваливается в сон с ощущением тлеющей надежды.

***

Это происходит ближе к Рождеству, когда город застыл весь в тумане, а очередь устраивать вечеринку перешла к Ёнбэ, когда они кидались друг в друга поп-корном и Хёрин старалась аккуратно сесть подле мужа с огромным животом. Сынри улыбается, на нём пушистый свитер небесно-голубого цвета и Джи весь вечер не мог оторвать взгляда от него. Красавчика Вернона нет в городе, он уехал к своим родителям в Нью-Йорк, и Джиён вдруг думает, что давно его не видел. - О таком надо сообщать вместе, конечно, - застенчиво замирает Сынри, бокал воды в его руках слегка дрожит. – Но так получилось, что Вернон не смог уговорить своих родителей и… Джиён сначала думает – о нет. Этот мальчишка разбил Сынри сердце? Он сделал ему больно? Заставил его страдать, может даже плакать? - И, в общем, он не может сегодня быть здесь, но у нас с ним для вас новость. И он понимает. Надо сейчас отпустить. Попытаться вытащить из своего сердца, из своей души, и не дать цветам вонзить стебли в него. - Его родители подарили нам дом в Нью-Йорке, и Вернон сейчас готовит документы о моём переводе, - Сынри теряется в вязкой тишине, пока до всех доходит смысл его слов. Он как будто не знает, рады за него его друзья или нет. – Ну, в общем, мы с ним переезжаем. Его личная жизнь никуда не исчезала, никуда не девалась, она всегда была где-то на стороне. Пока Сынри вырывал из своего плотного графика жалкие часы, чтобы провести их с Джиёном, его дома кто-то ждал. И пусть Сынри об этом направо и лево не кричал, в нос не тыкал, смущённо пряча свои отношения и на людях ведя себя прилично, но у него был свой человек. И это озарение заставляет Джиёна потонуть в вопросах – как далеко они зашли, они уже просыпаются вместе по утрам, ходят в кино, держась за руки, какие милые смс Сынри отправляет ему, что говорит, только проснувшись? Вопросы, ответы на которые ему, Джиёну никогда лично не узнать. - Отпусти, - шепчет он, пока Дэсон держится за него, как будто они играют и пол это лава. Руки Дэ горячие, он сам дрожит, но держит, не даёт Джиёну даже ноги опустить. – Отпусти меня. - Нет, хён, - сильный голос друга почти идёт трещинами. – Пожалуйста, с тобой что-то не так. Джиён навсегда потерял его. Это был неизбежный конец, которому он слепо следовал, которому позволил себя сломить. И нечего так реагировать – он об этом знал. Просто, наверное, как дурак повёлся на хорошее отношение и добрые улыбки. Подумал, может, всё не так как кажется. И у него ещё будет шанс. Но шанса не было. Ни единого. Дэсон торчит с ним в ванной, куда буквально протиснулся, пока Джиён опять выкашливает лёгкие и – цветы – свою душу, пытаясь незаметно смыть распустившиеся бутоны алеющих лилий. Придерживает за спину, гладит, греет ладонью, пока всё тело кажется таким ледяным, а мир таким разрушавшимся. Они стоят и младший ничего не говорит, не ругается, но плачет. - Я ещё не умер, - сипит Джи после долгого кашля, а Дэсон буквально начинает реветь. – Господи, тебя так легко до слёз довести.

***

Существуют, оказывается разные группы помощи людям, оставшимся с травмой, когда кто-то по их причине умирает. В них можно записаться, они проводят семинары, встречи, выпивают за здравье (и за упокой) и поддерживают между собой связь. Брошюра одной из таких групп ярко-зелёная, и гласит, что справиться с горем легче вместе. Почитав описание, Джиён понимает, что эта фигня связана именно с его болезнью и почему-то думает, что мелкому никакая помощь нужна не будет. Он справится и сам. А вот Дэсона надо бы к ним записать. - Надо рассказать ребятам, - пробует Дэ ещё раз. Вообще, этот парень у него прописался, таскает продукты, как будто в мини-маркете за углом работает его крёстный отец, готовит все три приёма пищи и без устали по пятам ходит за ним в ванную, когда Джиён подрывается с кашлем. Доктор София говорит, что если он бегает сам, то это пока всё ещё затянется. Джи благодарен, что он пока способен самостоятельно двигаться, не то с душем была бы проблемка. - Нет, - категорично-лениво отвечает Джиён и ставит тарелки на стол. – Ты вообще собираешься к себе домой? Сынхён-хён там без тебя плесенью не покроется? - Мы не можем держать это в секрете! – вилка звякает и Джи хмуро поднимает взгляд выше, нож Дэсон ставит уже аккуратнее. – Хён, тебе нужна помощь! Наша общая помощь! - Эта дрянь так не лечится, - пытается пошутить Джи, но глаза младшего опять на мокром месте, он опять смотрит на него как на живой труп, которому недолго осталось полы тут натирать. – Я борюсь, Дэ, меня консультируют квалифицированные люди. Они знают лучше. Но надо отдать должное Дэ, даже ругаясь и споря с Сынхёном из-за своего вечного отсутствия дома, он не рассказывает чужую тайну, предпочитая криком отвечать на крик. Джиён в такие моменты просто идёт в свою комнату и читает книги. Какая-та сопливая школьница на пятьсот страниц расписала, как тяжело ей было жить после своей утраты из-за этой болезни, и Джи заснул с мыслью, что Сынри вряд ли столько вытянет. Ну, может страниц пятнадцать-таки напишет. Мысль, на удивление, его согрела, и он быстро заснул. Утром Дэсон встречает его с таким лицом, будто их вот-вот накроет кислотный дождь, а защитный костюм у них только один. И он точно наденет его на старшего. Джиён пьёт кофе с тяжёлым взглядом на своей спине, но, чёрт возьми, он так устал от этого дерьма, если Дэсону есть что сказать, то пусть он сам с этим справится. - У Сынри будет вечеринка сегодня, - запахи свежего завтрака наводят аппетит, но Джи тошнит и кусок в горло не лезет. Голос Кана опять плаксивый. – Хён, давай пойдём вместе. Лучше бы о его тайне узнал Ёнбэ, у него беременная жена и забот полон рот, он бы так к нему не таскался, погоревал бы пару дней, да отпустил. Дэсон будто не ведает усталости, когда бы Джи не проснулся – днём или ночью – младший стоит внизу, возле столовой, у него обязательно запас сладостей, мороженое и какао порошок, который он в немыслимых дозах бахает в огромную кружу молока. И уши, которые готовы принять в себя все горестные мысли Джи, и глаза с бесконечным запасом слёз. Джиён ему благодарен – так за его сердце ещё никто не переживал. - Давай, - смеётся Джиён. Он даже кивает для убедительности, ерошит влажные волосы и на радостях съедает один тост. Он только что придумал, как заставить Кан Дэсона уйти домой. – Я совсем забыл, что у мелкого должна быть вечеринка. - Правда? Ты, правда, пойдёшь? – младший лезет за телефоном в карман джинс. – Я позвоню Сынхёну и скажу, чтобы он заехал за нами. - О Господи, вали домой, приведи себя в порядок. У тебя отросли корни, ногти, господи, и даже борода, - Джиён морщится. – Встретимся там. - Ты меня дурачишь, - сдувается Дэ, откладывая телефон, всем своим видом давая понять, что с места не сдвинется. - Ладно, вы можете заехать за мной, чтобы мы вместе зашли к нему, - тут главное не жалеть горечи. – Мне… Мне будет тяжело зайти одному, а с вами… Младший на игру ведётся на раз-два-три, проще, чем у ребёнка конфету отобрать. - Я точно остаюсь. - Нет, - Квон поворачивается к нему лицом, глядя открыто, по-доброму. Этот парень, они росли вместе и надо сказать, из всех них Кан Дэсон вырос по-настоящему хорошим человеком. – Мне нужно собраться с мыслями, подготовиться. Лучше если я останусь один. Выгнать Дэ из дома было почти также сложно, как толкать стены пятиэтажного здания, но, в конце концов, Дэсон прижимает к себе худую сумку с вещами, пока садится в такси и ежесекундно оборачивается, боясь, что Джиён в ту же секунду самоуничтожится. Но это работает, вечеринка в восемь, сейчас полдень, у него просто уйма времени. Махать Дэсону без торжествующей улыбки удаётся с очень большим трудом.

***

Доктор София просматривает фотографии, высланные ей на телефон и отвечает ёмким «уже скоро». Глядя на красные лилии, идеально сложенные на дне раковины, полноценные цветы, Джиён как-то догадался, что «уже скоро». Конкретнее эта дамочка сказать не может? Когда – скоро? Сегодня? Завтра? Через пару часов? Ему на сколько бронировать номер в отеле? Так и сказать, пока не помру? Чёртова погода не радует, он весь покрывается соплями, пока таксист вытаскивает его сумки из багажника. Отель далеко не пятизвездочный, находится у чёрта на куличках, и добирался Джиён сюда, едва не умерев от слабости. Он размашисто расписывается в журнале на регистрации, расплачивается наличкой, бронируя на неделю. Отель небольшой, но тёплый и изнутри выглядит куда лучше, чем снаружи. Телефон начинает сходить с ума ближе к половине восьмого, пунктуальный Сынхён-хён привёз своего парня без опозданий, а дома никого не оказалось. Джиёну слегка больно думать, что Дэ сейчас обивает порог его дома, наверняка ударившись в панику и плача. Но всё это слишком для Джиёна. Последние недели были чёртовым адом, он больше не может. Пока с утра по традиции он пытается выхаркать лёгкие, а выплёвывает прекрасные (они и правда ничего такие) цветы, ему завозят завтрак, осторожно стуча в номер. Есть не хочется, но он с благодарностью принимает еду и закрывает дверь сначала на два замка, а потом передумывает и оставляет её лишь прикрытой. Если он умрёт, то зачем усложнять работу честным людям, выламывать двери ещё придётся. И сколько бы он не пытался не отчаиваться и пройти эти пять стадий принять-осознать быстро и легко, его всё равно ломает. Он срывается то в дикий смех, то в тихий плач, то он готов умереть хоть прямо сейчас, то умоляет Бога дать увидеть рассвет ещё раз. Он справляется, как умеет, то запирая дверь на все замки, то оставляя её почти распахнутой, оставляет чаевые на столе, прогуливаясь по отелю, пока его номер отмывают, здоровается с другими постояльцами и даже курит с одним из них глубокой ночью, хотя доктор София чётко говорила забыть сигареты. - Вы выглядите несчастным, - говорит мужчина, пока на беззвёздном небе медленно плывут тяжёлые тучи. - Вы тоже, - смеётся Джи, и мужчина хмыкает, вздыхая. – Брак разваливается? - А я всё пытаюсь его удержать, кто его знает, зачем. Люди иногда уходят из наших жизней, но отпустить их бывает так тяжело. - Уходить из чьей-то жизни, поверьте, не легче. Постоялец соглашается, и докуривают они уже молча. Говорят, люди чувствуют, когда подходит их время. Ладно, пожилая тётушка так говорила. Она выглядела бесстрашной на пороге смерти, много шутила и говорила, что приняла свою участь. Джи хотел бы быть таким же смелым. Но он боится и каждую ночь с трудом смыкает глаза, с мыслью, что утром уже может не проснуться. Боже, сколько раз он хватался за телефон и порывался позвонить Сынри, позвать его на помощь, рассказать всю правду, просто стыдно признаться. Силы его воли совершенно ни на что не хватало – ни на то, чтобы держаться от сигарет подальше, ни на то чтобы не срываться при каждом приступе кашля. Телефон он бросал каждый раз всё дальше в отчаянном гневе, в злости, в собственной слабости. Но, так ни разу его не включил. - Без электричества с отоплением беда, как бы Вы ту совсем не замёрзли, господин Ли, - причитает прислуга, молодая девушка, едва ли ей есть двадцать пять, пока толкает тележку с горячим ужином. На нижней полке тележки аккуратно сложено ещё одно одеяло, которое она достаёт и расправляет на кровати. – Спускайтесь вниз, мы там свечи зажгли, гости не скучают, песни поют.Честно говорю, там весело. Она милая, в приглушённых тенях, чадящих на стенах совсем молоденькая, её лицо чуть сморщено в печали. Джиён чувствует вселенскую усталость, он едва сидит, но, как только она выйдет, оставив его, тут же ляжет. В номерах и правда, стало холоднее. - Всё в порядке, милая, мне надо отдохнуть. Снизу чётче доносятся голоса, когда дверь вновь приоткрывается и прислуга выходит, плотно за собой прикрыв её. Сил хватает только встать, вряд ли проходит много времени, может, пара минут, когда он идёт запереться на ключ с надеждой, что утром сам и откроет её. Он застывает с протянутой рукой, когда раздаётся стук. Опять принесли одеяло? Или это кто-то из гостей решил составить ему компанию? - Мне ничего не нужно, - слабо говорит Джи, приваливаясь к стене. – До утра, пожалуйста, не беспокойте меня. Стука больше нет, но кто-то уверенно дёргает ручку вниз с такой силой, словно пытается её сразу оторвать. Преграда распахивается, почти ударив Джи по носу, но он вовремя отскакивает назад, едва не падая от усталости. Он вновь идёт её закрыть, ворча: - Я же сказал, не… Широкая ладонь не даёт захлопнуть дверь, отталкивая, и в большом проёме появляется внушительная фигура Сынри. Он почти закрывает собой весь обзор позади себя, его кулаки так сильно сжаты, а лицо словно посерело от злости. Джиён теряет все свои слова, все мысли и устои, которыми придерживался, живя здесь. Никакого гнева не остаётся, когда он вновь видит его перед собой. Видит человека, которого не сможет получить, как бы сильно к этому не стремился. - Обслуживание номеров, - убийственно-мрачно говорит Сынри и входит. - Сынри, - выходит жалко и побито, он чувствует вину, за то, что сбежал, что не рассказал сам, что отвернулся, не дав себе помочь. Сынри сначала его разглядывает – его взгляд задерживается на слоях одежды, в номере холодно, на его лице, сжатых ладонях, дрожащих ресницах. Наверное, Джи выглядит до смешного несчастно. - Что ты с собой наделал, - и не понятно, это в его голосе ненависть или обида, но никакого вопроса там и подавно нет. – Зачем, хён? Зачем?! Почему не пришёл ко мне? Почему не рассказал? Поющие голоса, - думает Джиён, натягивая рукава толстовки на замёрзшие пальцы ещё сильнее, - они стихли. Когда они стихли? - Ты хотел, чтобы я сошёл с ума от горя? – холода в его словах столько, что становится понятно, куда деваются все морозы в начале весны. – Чтобы я понял, как тебе было плохо всё это время? Я понял, хён, понял! Я всё понял, всё прочувствовал, клянусь! Ты этого хотел? Чтобы я землю рыл в твоих поисках? Чтобы сон потерял, чтобы всё бросил, закинул в дальний ящик и только о тебе думал? Ты хоть представляешь, с каким сердцем я всё это время жил? Знаешь, как я просто сгрыз всем душу, как я ни минуты покоя не знал, ни единой грёбанной минуты без твоего образа не провел? Сынри кричит и от его криков стены дрожат, пол дрожит, всё внутри обрывается в какую-то непроглядную тьму. Он никогда не видел его таким злым, таким беспомощно-яростным, как будто в каждом своём слове Сынри ищет утешения, а находит лишь острые углы. Кажется, вот-вот набросится, ударит, расплачется. Но глаза яростные, сухие, горящие, а голос жалящий, режущий. И цвету внутри будто вянут. - За что ты так со мной? - его сжатый кулак бьётся о стену, кроша бетон. Джиён больше не ощущает холода. – Ты хотел, чтобы я умер? Хотел, чтобы я убил? Ответь мне, хён, чего ты хотел, оставляя меня, и чего хочешь сейчас? Чего он хотел? Разве это не очевидно? - Я хотел тебя, - просто говорит он. Глаза слезятся, жалость к себе просто удушающая. – Я хотел просто тебя. Сынри дышит загнанно, как будто он весь путь от Сеула до этой окраины бежал кроссом, смотрит исподлобья, на нём тяжёлое пальто, распахнутое на груди, зимние ботинки, оставляющие грязные следы на чистом полу. И что-то такое в глазах, из-за чего цветы внутри Джи притихают. Он подходит к нему, протягивает красную от удара руку, трогая холодную щёку и ведёт её вниз, почти оставляя горящий след. - Тогда я здесь, хён, - шёпотом говорит он. От него веет жаром, жизнью. – Всё, что ты захочешь, всё, что пожелаешь, я всё сделаю. Только, умоляю тебя, больше не оставляй меня. Я без тебя, оказывается, не смогу, Джиён. Джи позволяет себе уткнуться лицом в промокшее пальто, вжаться лицом, как будто от этого (не) зависит его жизнь. Всё внутри него верит чужим словам, полным боли и страданий, верит чужому взгляду, смотрящему на него так, словно Джиён это Солнце, а в комнате без электричества не работает отопление и погасли все свечи.

***

- Мои поздравления, - доктор София протягивает маленькую ладонь, она наверняка свешанных кровей, и её речь немного грубее в жизни, чем по телефону. – Вы входите в тот редкий двухпроцентный случай выздоровления, господин Квон. Джиён оглядывается назад, отвлекаясь на голос мелкого спорящего с кем-то из медперсонала, кажется, он забыл надеть бахилы. Июнь выдался жарким и душным, домой хочется просто смертельно, вот мелкий паразит и нудит. Дэсон, стоящий рядом с ним, совсем не помогает. - Спасибо, - он кивает женщине и, делая полный вдох грудью, пытается привыкнуть не бояться, что закашляется. Та качает головой и отходит. Сынри подаёт прохладную ладонь, чтобы как подростки идти, взявшись за ручки. Это смешно, но все действия Сынри работают успокаивающе. - Кстати, хён, - младший шкодливо улыбается, понижая голос. Джи с удивлением понимает, что даже в такую жару готов обнимать и целовать это лицо. – Почему, когда ты бронировал тот номер на окраине, ты использовал моё имя? Ты хотел, чтобы я в итоге нашёл тебя? Ай, хён, больно же! У меня всё тело после тренировок болит, пожалей меня! Хватит меня бить!