lighting the fire

Я не верю в любовь с первого взгляда. Но я верю в то, что с первого взгляда ты понимаешь, что этот человек сыграет важную роль в твоей жизни. Поэтому, наткнувшись однажды на этот дерзкий со смешинками взгляд, я точно знала, что моя жизнь уже не будет прежней. И это было прекрасно. Я не знаю, как она могла быть настолько привычной для меня с самого дня знакомства, или почему казалось, что я не узнаю её больше, а вспоминаю кто она такая. Как каждая улыбка, каждый шёпот приближали меня к невозможному осознанию, что я уже знала её, уже любила — в другое время, в другом месте — в какой-то другой реальности. Мы постоянно играли в её любимую игру — «Философия на ночь», так она её называла. Лично для меня это был обычный вопрос-ответ, но она убеждала меня, что так звучит поэтичнее. «К тому же мы играем в неё по ночам, а ночью любой разговор своего рода философия. Днём не та атмосфера». В этом она вся — всегда брать от жизни всё, даже в названии для какой-то игры. Хотя это не было для нас развлечением, ни разу она не спросила меня что-то вроде любимого цвета или первого поцелуя. «Ты бы дружила сама с собой? Кем бы ты хотела работать, если бы счастье стало главной валютой? Какое твоё самое заветное воспоминание?» Но самый часто задаваемый был — «Перидот, сколько звёзд на небе?» Я лишь пожимала плечами каждый раз, не понимая почему ей так важно знать это, и не замечая нотки отчаяния, сквозившие в её голосе. Мы частенько забирались на крышу старого сарая, неизменного места наших ночных встреч, и любовались видами — она растиравшимся небом с бесчисленным количеством звёзд, а я её лицом, таким расслабленным и мечтательным, этой блаженной улыбкой и горящими глазами. Я бы дорого отдала, чтобы наблюдать её такой каждый день. Космос всегда притягивал её. «Я не знаю почему, Пэри, я просто знаю, что должна быть там, понимаешь? Не здесь» Я не понимала, и такие реплики нехило меня пугали, ведь больше смахивали на суицидальные, чем на рациональные. «В этом твоя проблема, Пэри, не надо искать рациональность там, где её быть и не должно». Аметист как-то попросила меня описать Ляпис одним словом, после того как я все уши ей прожужжала о какой-то «невероятной синеволосой девчонке под дождём». Мне даже не пришлось задумываться, описание всплыло само собой. Живая. Странный ответ, не так ли? Ами тогда только у виска покрутила, а я и не стремилась объясниться, ведь мне казалось это чем-то личным, интимным. Чем-то, чем обладали только мы с ней, нечто неуловимое, но такое прекрасное. Спустя года я понимаю, что это было счастье. Только рядом с ней я ощущала этот незабываемый вкус жизни. Рядом с ней я чувствовала себя живой. Знаете, когда идешь по незнакомым окраинным улицам или просто пробираешься через дворы, и тебе открывается целая Вселенная, раннее неизведанная, наполненная запахами закрытых комнат, в которых ты не был никогда в жизни, и тебе остаётся только представлять сколько тайн и историй они хранят. Она пустила меня в свою Вселенную, которую как мне сейчас, спустя года, кажется она создала специально для меня. Я никогда не считала себя важной или особенной. До встречи с ней. Помню, как в один из таких дней, когда я просто лежала на полу и не улавливала никакой связи с реальностью, в прочем не особо пытаясь, ведь тогда я не видела в этом смысла, она ввалилась ко мне через окно в своих неизменных сандалиях и синих бриджах, несмотря на то, что за окном стояла поздняя осень. Она никогда не одевалась по погоде: «Пэри, это так прекрасно чувствовать каждый каприз погоды на своей коже, попробуй!» С этим у меня так и не сложилось. И в то утро она, наверное, в один из тех немногих раз, была абсолютно серьёзна. В остальное время она всегда дурачилась, но при этом, под её вечной маской сарказма редко скрывалась настоящая шутка. Не знаю как у неё это получалось, но это же Ляпис. Я давно должна была перестать удивляться. В то утро она зачитала мне длинный монолог, но последняя фраза отпечаталась в моей памяти особенно ярко: «Пэри, подумай, если природа прилагает столько усилий, чтобы детально проработать каждую снежинку, что заставляет тебя считать, что твоя жизнь хоть на каплю менее важна?» Я тогда ничего не ответила, но этого и не требовалось. Она заложила мне зёрнышко для раздумий, которое процветает до сих пор. Каждая жизнь имеет значение. В тот раз я впервые вышла из дома через окно вместе с Ляпис. Тот невероятный тополь, по которому она так любила взбираться, все ещё стоит рядом с моим бывшим домом, и иногда я позволяю себе полюбоваться им, проезжая мимо. Ляпис не признавала двери. Мне даже казалось, что у неё есть крылья, так легко она взбиралась ко мне на третий этаж. Чёрт, да она даже спала в гамаке под потолком. Я часто представляла её возможные крылья, которые почему-то всегда были водяные. Разной формы, размера и цвета, но непременно из воды. Возможно, из-за её необъятной любви к океану, ведь она буквально грезила им: «Однажды мы уедем с тобой, Перидот, и будем жить в пляжном городишке, прямо на берегу! Обустроим небольшой огородик и заведем собаку, а по выходным будем гулять в городе и наслаждаться пончиками. Только обязательно ванильными». «А вдруг там не будет пекарни?» «Будет, Пэри, конечно же будет!», — заверяла меня Ляпис с такими горящими глазами, что у меня просто не было причин спорить с ней дальше, ведь, действительно, что за пляжный городок без пекарни с пончиками? Это было бы преступлением. Ляпис умела убеждать, ведь, как говорится, то, что ты хочешь зажечь в других, должно гореть в тебе самом, а Ляпис горела, буквально светилась изнутри. Жизнерадостная, лёгкая, беспечная на первый взгляд. За время нашего знакомства неизменным в ней оставались только её синие волосы, одержимость океаном и тонкая пелена в глазах. Практически неразличимая, но такая важная, ведь, казалось, именно в ней заключалась вся суть Ляпис, её настоящая сущность. Я не сразу осознала, что это была боль. Мне так и не довелось узнать, что именно с ней произошло, что подарило ей такие душевные шрамы. Лишь однажды, в одну из наших игр, мне удалось задать правильный вопрос, хоть я и чувствовала, что не стоит. «Слово, способное причинить боль только при одном его упоминании». Моим ответом было бы «родители», всегда они, никогда меня не понимали и не пытались. Но Ляпис вопрос задел явно глубже, ведь пелена в её глазах блестела ярче, чем когда-либо, пока я не поняла, что что это были слёзы. Паника, боль, крепкие объятия и еле различимый шёпот: «Яшма». Мне не хватило смелости расспросить, а ей не хватило сил рассказать, но это было к лучшему, ведь иногда прошлому лучше оставаться в прошлом. Никогда бы не подумала, что слёзы могут помочь в понимании человека, но такова эта жизнь, только держа её в своих руках, пока она, сотрясаясь от боли, пыталась успокоиться, я почувствовала её, её настоящую. Израненную жизнью, сложную, закрытую, но такую прекрасную. Чем темнее ночь, тем ярче космос. Пафосно, конечно, но это так точно её описывает, что я не могла не сказать ей это, крепче прижимая к себе. «Ты такая ванилька, Пэри», — прошептала она тогда тихо, — «Не позволяй людям пользоваться этим». Я знала её от и до, её мечты, вкусы, даже темп её дыхания, настолько часто я наблюдала за ней, но при этом я совершенно не представляла что за человек сидит передо мной — где она живет, есть ли у нее друзья или семья. «Ты моя семья», — всегда смеялась она в ответ, — «И больше мне никто не нужен». Мне этого хватало. Я была до беспамятства влюблена. В Ляпис Лазули, синеволосую девчонку с ослепительной улыбкой и в рваных бриджах, которая была мудрее всех, кого я знала. «Тебе так кажется, потому что я старше». Всего на год, но рядом с ней я и правда чувствовала себя ребёнком, который с восхищением смотрит на своего героя. Она была моей первой почти во всём — первый глоток свободы, первая ночь под звёздами и первые смелые мечты. Но как бы я не желала, она так и не прикоснулась ко мне. Она любила меня, я знала, её действия и с нежностью однажды произнесенное «О звёзды, я люблю тебя, ванилька». Это мое самое заветное воспоминание, Ляпис, именно это. Но она лишь повторяла снова и снова: «Ты должна найти достойного человека, Перидот, подходящего, понимаешь?» Я отказывалась понимать, ведь для меня она была самым достойным человеком, достойным всего самого лучшего на этой гребанной планете, но получившим так мало. Сейчас я даже благодарна ей за это. Я бы не смогла её отпустить, если бы попробовала вкус её губ. Она считала себя на любителя, и как бы я не переубеждала её, в этом есть доля правды, потому что нельзя было остаться равнодушным к Ляпис Лазули, ты либо ненавидел до дрожи, либо тонул в ней безвозвратно, без шанса, да и желания на спасение. «Ты бы смогла простить убийство любимому человеку?» Я понятия не имею, что тогда подтолкнуло меня задать этот вопрос в середине просмотра фильма, вопрос, из-за которого я чуть не потеряла её, ведь он задел что-то в ней, что-то, что тревожить не стоило. «Когда ты любишь кого-то, ты отпускаешь им убийство», — с горечью улыбнулась она, — «Даже если это убийство твое собственное». После этого Ляпис ушла от меня. Пропала на несколько недель, и я впервые осознала, насколько все-таки сильно была зависима от этой девушки. Я зареклась вообще что-либо спрашивать у неё, если она вернется. Если. Неизвестность пугала меня больше всего, я пыталась искать её, чтобы попросить прощения или умолять не уходить, если потребуется, но не знала где начать. Пропасть между нами была отчётлива как никогда в те дни. Но она вернулась, ведь: «Я нужна тебе, ванилька, почти так же сильно, как и ты мне». Она была словно огонёк, по крайней мере для меня. Направляя, Ляпис, возможно, сама того не подозревая, открыла мне глаза на этот удивительный мир. Но, как и суждено, все огни рано или поздно затухают. Её огонёк погасили слишком рано. Мне часто снились кошмары после того злосчастного дня, то, как она показывает мне на рыжего щенка на обочине дороги и мечтательно рассуждает, что мне обязательно нужно завести похожего в пляжном городке. Я пропустила момент, когда она стала говорить про будущее не «мы», а «ты», ослеплённая её идеями. И вот я поворачиваюсь в сторону щенка, счастливо улыбаясь ему, чтобы в следующий момент в ужасе закричать от вида прыгающей под машину Ляпис, чтобы спасти эту собаку. Пьяный водитель не справился с управлением. Как часто вы слышите эту фразу по новостям, не осознавая все то отчаяние и беспомощность, что чувствуют люди, знавшие пострадавших от этой случайности. Хотя это вовсе не случайность, а преступление, которое заслуживает самого страшного наказания, по моему мнению. И хоть в этот раз система сработала честно, и его посадили, это никак не помогло той девчонке, которая держала на руках окровавленную подругу, смысл и любовь всей своей жизни. Я до сих пор слышу сирену скорой помощи, отчаянный лай этого щенка, и, кажется, свои собственные крики, но громче всего в ушах звучит её слабое «Спасибо, ванилька». Последняя еле заметная улыбка. Последний вздох. Отдать жизнь за незнакомую дворняжку. Так в стиле Ляпис Лазули. Я кричала, что никогда не прощу её, за то, что оставила меня, ругалась на эту рыжую сволочь, ненавидя и обвиняя во всем его, кидалась на водителя, который даже не понял что произошло. Что он отнял у меня. А в тот день я потеряла всё, что держало меня в этом мире и делало счастливой, вместе с Ляпис ушла и частичка меня самой. Просыпаться по ночам в холодном поту, крича в пустоту, стало для меня нормой. В такие моменты Тыковка всегда утыкался мне в шею, прижимаясь ближе и тихо поскуливая. И постепенно я успокаивалась, наблюдая за его равномерным темпом дыхания, так похожим на её. Да, я забрала щенка к себе, ведь он — все, что осталось у меня от Ляпис. Тыковка тоже в свое время стал для меня огоньком, не позволяя сдаться. А Ляпис… Она ураганом ворвалась в мою жизнь и также быстро покинула её. Тогда, прячась от непогоды в старом сарае, на который я набрела, в очередной раз поругавшись с родителями, я нашла не только спасение от дождя, но и своё счастье. Вернее, путеводитель к этому счастью. Сама, медленно угасая изнутри, разваливаясь на крупицы от съедающей боли воспоминаний, она дарила смысл всему, до чего могла дотянуться. Будь то человек или опадающие поздней осенью листья. Да-да, листья. Один из них всё ещё хранится у меня между страниц её любимой книги. Ляпис показала насколько удивительным и невероятным может быть мир, стоит только открыть ему свое сердце. Может поэтому она тогда и бросилась под машину, спасая Тыковку, девушка чувствовала, что её огонёк угасает и, кто знает, может она увидела его в этом рыжем неуклюжем щенке. Ведь каждая жизнь имеет значение, как она однажды сказала мне. Во всем есть смысл, в каждом нашем выборе, сказанном слове и взгляде, в каждом упавшем листке. Я нашла в Ляпис спасение, не осознавая, что всё это время сама была спасением для неё. Если она была для меня глотком свежего воздуха, то я для неё и была этим самым воздухом. Воздухом, который питал её лёгкие, не излечивая, но даря жизнь, продираясь через все раны и шрамы, обходя всю ту боль, что медленно разрушала её изнутри. Меня долгое время мучил вопрос: «А что, если бы не было этого водителя и этой аварии? Сложилась бы наша жизнь по-другому?» Возможно, но не думаю, что это была бы лучшая жизнь. Не для неё. Этот щенок, эта машина — стали для неё освобождением, даря ей долгожданный покой. И сейчас, я уверена, она все еще присматривает за нами, мило ворча, когда я в спешке забываю позавтракать, или смеясь, прищуривая глаза, когда Тыковка в очередной раз валит меня с ног, встречая после работы. И в её глазах больше нет этой пелены, они сверкают как звёзды, которыми она так восхищалась, не осознавая, что сама сияет куда ярче. Невозможно передать словами, что именно она сделала для меня в своё время. Но теперь я знаю точно — Вселенная всегда дарит нам людей в нужный момент. И хоть долгое время я чувствовала лишь боль от предательства и потери, теперь, смотря на Тыковку, я знаю, что она все ещё со мной. И будет всегда.

Поэтому, оглядываясь назад, я хочу сказать тебе, Ляпис Лазули, спасибо.

С вечной любовью и благодарностью, твоя ванилька.

Девушка со вздохом закрывает блокнот и с наслаждением потягивается, откидывая голову назад и слегка щурясь от заходящего солнца. Рядом раздаётся громкий лай, и девушка еле успевает отодвинуть коробку с ванильными пончиками, прежде чем оказаться прижатой к песку мокрым от солёной воды телом. — Ну что, малыш, хочешь купаться, да? — смеётся девушка, выбираясь из-под тяжелого туловища, уже взрослой собаки, и отряхиваясь от песка, — Тогда наперегонки! — с хохотом кричит девушка, убегая по ещё тёплому песку, преследуемая рыжим другом. Огненный шар плавно скрывается за горизонтом, пока у кромки Атлантического океана, вдоволь наигравшись, отдыхают три души. Девушка со счастливой улыбкой наблюдает за последними бликами заходящего солнца, ласкающих волны, и, прижимая четвероногого друга ещё ближе, переводит взгляд на темнеющее небо. «Ты права, Ляпис, океан и вправду прекрасен» Любовь — факел, летящий в бездну, и только в это мгновение озаряющий всю глубину её. И как бы страшно не было прыгать в эту бездну, оно того стоит. Даже если это всего лишь на мгновение. Поэтому, Ляпис, я обещаю, что мы ещё обязательно встретимся, ведь факел, зажжённый тобой, не сможет потухнуть никогда.