Простой план

А ведь план был простой — так думает Гэвин, выходя из душа во всей своей обнаженной красе и обнаруживая в гостиной, ну подумать только, разборки. — Почему ты отрицаешь очевидный факт? Тон у Девятки такой, какой всегда бывает, когда его что-то злит — точнее, когда его злит Коннор, но Девять отчего-то решает проявить терпение. Вот и сейчас у него настолько невозмутимое лицо, что Гэвин сразу понимает: он явился вовремя. Эта херня точно могла закончиться кровопролитием. Прохладный воздух приятно овевает его наспех вытертую и все еще влажную кожу, а настроение наконец-то ползет вверх. Простой план: доехать до дома, принять душ, потрахаться, поесть и завалиться спать — и Гэвин уже выполнил два пункта из списка и не видит проблем с выполнением остальных. А вот Коннор явно видит. — Что за очевидный факт? — сухим и не располагающим к сексу голосом спрашивает он. — Очевидный факт, что рабочий день закончился, — Девять снимает пиджак и кладет на спинку дивана, за ним следует галстук, и отлично, Гэвин одобряет, ведь это приближает их к третьему пункту плана. Черная рубашка Девять, плотно облегающая грудь, вызывает у Гэвина эмоции и жар в животе. — И выполнение рабочих задач можно отложить до восьми часов утра. — Это всего лишь несколько звонков. — Не несколько, а двенадцать, — возмущается Девятка, — и ты обещал. — Я обещал, что… Где-то на этом этапе Гэвину надоедает препирательство. Простой план, ага. Раздеться и потрахаться, выкинуть работу из головы, ага. — Дорогу адмиралу Гэвину Риду, — бесцеремонно перебивает он. Будто на Коннора действуют нотации — как же, и на что Девятка рассчитывает вообще? Но ничего, Гэвин знает правильный подход и готов продемонстрировать его прямо сейчас. Торжествующе ухмыляясь Девятке, он обхватывает Коннора за талию и притягивает к себе, преодолевая слабое сопротивление. Прижимает губы к его шее, касается открытым ртом — скин гладкий и оставляет на языке Гэвина вкус чего-то приятного и смутно знакомого, а еще его геля для душа и его же пены для бритья — следы утренних ласк — и это наполняет рот Гэвина слюной. Черт, да он этим часами бы занимался! Он чувствует, как Коннор расслабляется под его руками, как откидывается назад, он видит — видит — как вспыхивают глаза Девять, и это заставляет самого Гэвина вспыхнуть, пошатнуться от острого влечения — и от того, как резко кровь отливает от головы. Он так хочет целовать их одновременно, что сжимается в груди. Впрочем, он может целовать их по очереди… Коннор резко выпрямляется. — Коннор! — рявкает Девять. Черт, да черт! Гэвин раздраженно хмыкает, скрещивая руки и стараясь не думать о заднице, которая только что прижималась к его члену, а теперь вдруг занялась чем-то другим. — Две минуты, — бормочет Коннор, — всего один звонок. Какого хрена он вообще отвечает на звонки, пока Гэвин лапает его, и целует, и прижимается к нему своим истосковавшимся по вниманию членом? Но требовать у Коннора ответа совершенно бессмысленно. Это дерьмо продолжается уже несколько дней, и Гэвин, ей богу, не понимает, что за чертовщина происходит! У Коннора какие-то проблемы на работе — и от этого он непрерывно на взводе, от чего уже Девятка непрерывно на взводе, а двух андроидов на взводе многовато для одного Гэвина Рида. А еще у него стоит, и никто, похоже, ничего не собирается с этим делать: Коннор пялится в пространство и мигает диодом, а Девять пялится на Коннора и мигает диодом, ну да. Стоило бы оставить Коннора тут, отвечать на свои идиотские звонки, и свалить в спальню с Девять, но у Гэвина есть идея получше. Обхватив Коннора за бедра, он расстегивает пряжку ремня, тянет на себя, принимается за нижние пуговицы рубашки. Бесстыдно трется голым пахом о ягодицы Коннора — все еще в брюках, но Коннор вздрагивает, так что Гэвин засчитывает это за победу. — Подождите, — просит Коннор. Но кто собирается его слушать? Если его слушать, то они до утра будут не трахаться, а смотреть, как он болтает по телефону. Нет, Гэвин на такое не подписывался. Девять отмирает и, послав Гэвину понимающую улыбку, моментально избавляет Коннора от брюк — и теперь Гэвину гораздо приятнее тереться об эту гладкую задницу, даже если она — задница — не обращает на него внимания. Одежда Девять тоже растворяется как по мановению волшебной палочки, а долбаный звонок все никак не кончается… — Извините, — наконец говорит Коннор, его голос звучит виновато, но низко, словно он возбужден. Словно пальцы Гэвина на его животе не оставляют его равнодушным. — Это было срочно. Это долбаное «срочно» занимало его всю дорогу с работы — при том, что именно он был за рулем, — а потом занимало дома, пока Гэвин закидывал вещи в стиралку, и раздевался, и принимал душ, и Гэвин хочет злиться — очень хочет, — но в глубине души чувствует тревогу. Коннор не рассказывает о своих проблемах — ни ему, ни даже Девятке, но с каждым днем он все напряженнее. Гэвин устал, он просто хочет, чтобы они все расслабились и хорошо провели время. Без этих ебучих звонков! — Одну минуту, — говорит Коннор, замирая с одним носком в руке. С яростным стоном Гэвин отступает назад, потому что с него хватит. С него хватит! Это какой-то цирк! — Я только попрошу… — начинает Коннор. Девять целует его — Девять обхватывает его лицо ладонями и целует прямо в рот так глубоко, что Коннор отшатывается и едва не теряет равновесие, — так глубоко, что Гэвин почти может чувствовать этот поцелуй. Коннор вскидывает руки к запястьям Девять — и бессильно опускает. — Что? — слабым голосом спрашивает он, стоит Девять оторваться от его губ. — Что ты сделал? Девять облизывается. Его волосы растрепались, а глаза мерцают, он выглядит настолько горячо, что у Гэвина слабеют колени и темнеет в глазах. У Коннора, похоже, примерно то же самое происходит. — Связи не будет до утра, — заявляет Девять. — Но… Девять не дает Коннору закончить. Мгновение — и его рот вновь прижимается к губам Коннора, жадно и напористо, не оставляя простора для возражений. Это выглядит как порно, настолько возбуждающе, что Гэвин стонет и жмурится, чтобы не кончить прямо здесь и сейчас. Его член почти болезненно напряжен, и эти ягодицы, эта спина и шея — они совсем не помогают держать себя в руках. Гэвину хочется подержать в руках вовсе не себя. Он просто не в состоянии определиться, кого — у него ведь только две руки. — Что скажет адмирал? — голос Девять модулирует, как всегда, когда он с трудом контролирует себя, и легкий голубой румянец на его скулах вынуждает Гэвина снова зажмуриться на секунду. — Какие будут приказы? Черт, чееерт. Гэвин стонет, зубами вцепляясь в шею Коннора, и опять стонет — когда тот вскрикивает и наваливается на него всем весом, и Девять просто не должен говорить такого вслух, когда Гэвин уже готов взорваться в любой момент. Но и устоять невозможно. Он обхватывает лицо Девять ладонью — скин под пальцами такой горячий, что обжигает кожу, и рот Девять приоткрыт — ему жарко, он перегрелся. — Давай, целуй его, — командует Гэвин, — трахни его. Девять не нужно упрашивать. Гэвин видит, как сталкиваются их языки, так близко, что чувствует себя участником поцелуя, чувствует этот жар и движение энергии в их телах, когда сжимает пальцами горло Коннора. Это больше, чем секс, думает он, когда Девять пальцами проводит по рукам Коннора вверх, осторожно касается лица, снова опускает руки и сжимает запястья Коннора, подаваясь вперед, прижимаясь бедрами так тесно, что Гэвин чувствует — кажется — биение его насоса. Это что-то за гранью возбуждения. Мир меркнет, а следом наступает урывками, они втроем уже на полу, ковер царапает Гэвину колени, но тот не может себя заставить не то что беспокоиться, а даже думать об этом. Его руки шарят по телу Коннора, и по телу Девять, и его губы на шее Коннора — его член стоит так сильно, что Гэвину больно, а в голове шумит от волнения и недостатка кислорода. Он не знает, сколько это длится, время идет слишком быстро и слишком медленно, и Гэвин чувствует себя так странно: что ему одновременно трудно дышать — и что он всемогущ, весь мир у его ног. Он больше не может терпеть, он больше не может терпеть… Сжав бедра Коннора, Гэвин подается вперед, входит, вталкивается в его тело, опрокидывая его на Девять — и стонет в голос, а может, кричит, когда Коннор сразу же подается назад, снова наваливаясь на Гэвина, насаживаясь так глубоко, что тот слепнет и глохнет. На несколько секунд Гэвин выпадает из реальности и тяжело дышит, дрожа и цепляясь за бедра Коннора ослабевшими пальцами. Потом он начинает двигаться. Коннор стонет под его ласками, и стонет под поцелуями Девять, он — очевидно — уже полностью не в себе, даже не пытается вернуть контроль, и в коротком, молниеносном приступе удовлетворения Гэвин думает, что вряд ли Коннор сейчас даже вспоминает про какие-то звонки. Приступ проходит, оставляя Гэвина сгорающим и почти обезумевшим от приближающейся разрядки, от зрелища вставших дыбом волос Девять и его пламенеющего красным диода, от тела, прижимающегося к Гэвину от коленей до шеи… Он мельком замечает — прикусывая зубами выступающий позвонок, вылизывая родинки, — как пальцы Девять сжимают пальцы Коннора, скин отступил до самых локтей, и слабый укол зависти пробивается через его возбуждение. Они могут быть так близко, быть буквально друг в друге, как ему и не снилось, — зависти и, возможно, немного ревности, и если бы он еще знал, кого и к кому ревнует. Но чувство тут же отступает. Гэвину кажется сейчас, он всей кожей тоже соединен с ними, ощущает каждое движение и эмоцию, как свои собственные, и даже если это иллюзия, то сейчас он не в состоянии об этом переживать. Он чувствует этот момент — момент, когда Девятка тоже плывет. Глаза Девять тускло светятся из-под ресниц, и лицо кажется таким расслабленным, таким нежным и уязвимым, что у Гэвина щемит в сердце и немного в душе. Он не влюблен, повторяет он про себя, но с каждым повтором голос звучит все слабее, все тише. Он не влюблен, лихорадочно твердит он про себя, вылизывая обнажившийся каркас Коннора: запах и вкус дурманят, а окружающий мир снова меркнет, когда Коннор запускает руку ему в волосы. И сжимает. Он не влюблен, истерически твердит Гэвин, втискиваясь в ягодицы Коннора, судорожно двигая бедрами — и ощущая, как тот сжимает его член до белых вспышек перед глазами. Он не влюблен! — Я люблю тебя, — шепчет Девять, и закрывает глаза, и подается вперед — так, что Гэвин едва не падает под их общим весом, но каким-то чудом все же не падает, — я люблю… Гэвин не знает, к кому обращается Девять. Но это не так уж и важно. Коннор издает протяжный стон — Гэвин всем телом ощущает сотрясающие его электрические импульсы и едва сам не теряет сознание. — Давай, детка, — выдыхает он, дергая Девять за волосы, — давай… Сквозь белый шум, затягивающий его разум, он смутно жалеет, что не может видеть лица Коннора. У них совсем разные лица, когда они кончают, но сведенных на переносице бровей и сжатых губ Девять достаточно, чтобы окончательно выбить из Гэвина остатки дыхания и способность к размышлению. Это все длится, и длится, и длится, пока он окончательно не теряется в ощущениях. Кажется, это и называется мультиоргазм.   Гэвин приходит в себя бесконечное время спустя, над ним потолок, лампа кажется тусклой и расплывающейся по краям. Лампа быстро сменяется лицом Девять, заботливым и немного встревоженным. — Все в порядке? — спрашивает он. О да, у Гэвина все в порядке. У него все просто зашибись. Он поворачивает голову и видит сидящего рядом Коннора — с закрытыми глазами и безвольно ссутулившийся он наконец-то выглядит расслабленным. Гэвин чувствует, как его губы невольно растягиваются в улыбке. — Ну? Адмирал Рид был прав? — самодовольно спрашивает он. Язык заплетается, и рука тоже едва слушается, когда Гэвин поднимает ее и шевелит пальцами. — У него есть десять волшебных палочек. Одиннадцать! — поправляется он. Вместо ответа Девять перегибается через него — Гэвин успевает заметить на его губах улыбку, — и бережно берет Коннора за подбородок. Он не произносит ни слова, но Коннор тут же открывает глаза. У него растерянный вид, словно он не совсем понимает, где находится и что происходит. — Одиннадцать волшебных палочек, — уверенно повторяет Гэвин. Коннор моргает. — А? — Включить тебе телефон? — предлагает Девять. Судя по тону, ему не хочется, но Гэвин даже и не рассчитывал на его стойкость, Девятка никогда не выдерживает долго отказывать в чем-то Коннору. — Сейчас? Коннор смотрит на Девять, на Гэвина — взгляд у него по-прежнему мягкий и уже совсем не такой напряженный, как прежде, — снова на Девять. — Нет… — говорит он и добавляет уже тверже: — Нет, завтра. Так, думает Гэвин, почему бы нам не продолжить, и желательно прямо сейчас? Потому что он хочет продолжить прямо сейчас. Обхватив все еще нависающего Девять за затылок, он тянет его голову к себе и целует так глубоко, как только может. А то ведь, если верить часам, завтра наступит уже через двадцать минут.