Падая вниз

      Подними боль внутри себя. Разожги её, сожми до предела, соскреби с ноющих костей в один тугой ком. Пусть боль опалит твоё сердце и лёгкие. Сдержи слёзы — они не к лицу мужчине. Сожги сердце, обожги душу — сделай всё, чтобы стать настоящим воином. Преврати боль в оружие и иди вперёд, со сталью в глазах и мечом в руках.       Он уверен. Он готов.       Помочь беззащитным и спасти тех, кто, конечно же, нуждается в его помощи, пусть и не говорит об этом. Тики никогда не говорил ему об этом, но Аллен знает — ему тоже больно, возможно больнее, чем самому Аллену, поэтому он должен помочь. Он должен уничтожить то, что зовётся «ноем», потому что сам Тики вовсе не такой.       Вдох-выдох.       Он сможет. Он уверен.       Это ему поможет, это его спасёт, ведь если не Аллен — то кто? Если не Чистая Сила — то как?       И всё-таки что-то продолжает жечь его лёгкие — сломаны рёбра, говорит он себе. Это вовсе не сомнения. Он делает всё правильно.       Они дерутся — вовсе не в шутку, не понарошку, и Аллен уверен, что в этом виновата именно сущность-ной, но никак не сам Тики. Тики, которого он знает, совершенно человечен. Он курит дешёвые сигареты, пьёт палёный портвейн, пахнет шахтёрской пылью и неплохо играет в карты — хотя ему, Аллену, всё время проигрывает. Значит, виноват ной — определённо-точно, никаких сомнений тут быть не может.       Потому что сейчас, вместо такой знакомой ленивой усмешки, он видит безумный оскал. Это неправильно, бесчеловечно, и Аллен уверен, чёрт подери уверен, что если бы не Ной, Тики на него не напал и они не были бы врагами. Аллен… уверен?       Как же так получилось, что он смог задеть Тики. Как же так получилось, что он теперь кричит, и Ной, похоже, вовсе не собирается умирать? Зато страдает он, Тики.       Зато страдает он, Аллен.       Нет, ему хочется заорать, потому что он почти физически ощущает боль Ноя… боль Тики?       Раз.       Два.       Шрамы крестом на помятом костюме светятся грязно-белым.       Раз.       Два.       Подними боль внутри себя. Разожги её, сожми до предела, соскреби с ноющих костей в один тугой ком. Пусть боль опалит твоё сердце и лёгкие. Сдержи слёзы — они не к лицу мужчине. Сожги сердце, опали душу — сделай всё, чтобы стать самим собой. Преврати боль в тело, а его в оружие, и иди вперёд. Отомсти врагам за свою боль. Отомсти любимым за свои шрамы.       Тики чувствует тело как одну сплошную боль с приправой усталости. Ни пошевелиться, ни вдохнуть, но даже сделай он это — всё равно бы задохнулся. Ощущения похожи на те, когда он проходит сквозь стены, только сейчас кажется, что он проходит сквозь самого себя.       Вниз.       Вниз.       Вниз.       Сквозь себя и боль, сквозь мысли и пустоту.       Конечно, ему горько от того, что Аллен его не принял. Разве он не понимал, сколько презрения в серых глазах? Разве Аллен не мог не понимать, как это больно.       Больно. Больно. Больно.       Кричать и повторять это слово, чтобы хоть как-то заглушить в себе себя. Только он продолжает быть беззвучным — по крайней мере тут, в этой красной пелене мрака, сквозь которую он продолжает проваливаться. Не падать, а именно что проваливаться, ведь ему кажется, что он ещё может протянуть руку и выбраться наружу.       Только не хочет.       Какой в этом смысл, если снаружи серые глаза, смотрящие с отвращением.

А ведь если бы ты принял себя, ничего этого не случилось бы.

      Какой смысл дальше терпеть и сдерживаться, сохраняя баланс светлой и тёмной сущности.       Он устал.       Устал.       Устал.       И с него, определённо, достаточно.       Тики чувствует, как Джойд довольно урчит за его спиной, проходит сквозь тело, сквозь кровавое пространство, вырываясь наружу — это только его время, он не станет вмешиваться.       Что бы ни случилось, он не вмешается.       Ведь он перестал проваливаться вниз и чувствовать боль. Ведь за спиной ветви сущности сделали ему колыбельную из спокойного сна.