Сахарная принцесса

      Разбиваешься, Марлин, разрываешься на тысячи осколков и продаешься, срываешь с себя маски приличия, переплетаешь золотистые локоны со лживым лицемерием, красишь губы морковной неверностью и слизываешь с ложки сахар обмана. Принцесса погибшего королевства и затерянного спокойствия, дитя смутного времени и рушащихся интересов. Что такое есть в тебе, Марлин, что заставляет тебя изгибаться склизкой змеей, продавать гриффиндорскую сущность и терять остатки вежливости на самостоятельных лестницах Хогвартса?       О чем ты думаешь, Марлин, ночью уводя младшего сына древнего рода за руку нарушать правила, гуляя под лунным светом, впервые понимая, что такое счастье? Разве стоят его поцелуи под звездами адреналина за спиной Сириуса на мотоцикле, разве показная чопорность и зализанные темные локоны стали хорошей заменой чистосердечному безумию и жарким объятиям в красной гостиной?       На кого ты растрачиваешь свою жизнь, Марлин, на чью могилу ты скупишься проронить хоть слезинку, замирая под снегопадом в ночной тьме, боясь руку с палочкой из карманов мантии высунуть, чтобы венок наколдовать?       Грязная предающая обманщица, перелив хохота, словно звон колокольчиков, блеск волос под тонкими пальцами Лили, ловко переплетающей их — завораживающее зрелище, стоящее отданных за него последних душевных средств. Вцепляешься в чужие сердца, словно сирена, поддаешься минутным желаниям и заигрываешься в притворство, крутясь между братьями, смеясь на разоблачение своей лжи и все так же продолжая вытягивать жизненные соки оставшихся в этом мире.       А с могилы на тебя молча смотрит колдография Регулуса, а останки его под землей — холодные и медленно гниющие, такие же, как и твоя душа, твоя сущность. Ты, Марлин, разумный труп без капельки человечности, обычная дешевая манипуляторша, готовая продаться тому, чей кошелек толще, а нрав строптивее. Покоряешь недоступных, опускаешь на колени неверных, заставляешь их меняться одним игривым взглядом из-под пушистых ресниц, пока сама влюбленно глядишь лишь в зеркало.       Ты такая странная, Марлин, в кудрях твоих путаются нити пренебрежения и высокомерия, чистая кровь сахарные кости омывает, покуда твои обедневшие, но все такие же пафосные родители внушают, как правильно тебе жить, не задумываясь о твоих желаниях. А чего ты хочешь, Марлин? Для чего поправляла Регулусу воротник его черной мантии и стряхивала невесомые пылинки, училась у Сириуса курить и забирала его кожаные куртки? Чего ты пыталась добиться, не разобравшись в себе и своем будущем, играясь и на спор целуясь с Блэками?       Ты потеряла себя за ворохом книжных страниц, похоронила в темных углах пыльной библиотеки и стряхнула проворными пальцами пеплом с белой сигареты. Она тлела на твоих малиновых распухших после поцелуев в подсобке губах, она оставалась горьким привкусом, смешиваясь с духами, подаренными Регулусом, заморским цветом распускающимися на твоей теплой шее.       Чужие пальцы смыкаются на горле, ты сама толкаешь себя в пропасть. Уже толкнула. Не разобравшись.       — Я любил его, — шепот у Сириуса мягкий и горький, шепот у Сириуса раскаивающийся и проклятый угрызениями совести, он заставляет Марлин сморгнуть пелену размышлений и оторвать тяжелый взгляд от молчаливой колдографии. — Я любил его, но предал, увлеченный какими-то своими идеями. А сейчас не могу даже память его телу отдать.       — Есть вероятность… — медленно начинает она свою заезженную шарманку дрожащим голосом, но Блэк встряхивает ее грубо, заставляя заткнуться. Звучит неубедительно. Даже для нее самой.       — Нет вероятности, Марлин. Есть только его смерть, мое предательство и твои измены, — сухо бросает он.       Сириус душит ее в своих объятиях, Сириус топит в никотиновом дыме и убивает лающим смехом, Сириус привязывает ее к себе жесткими поцелуями, задирая юбку у стены в коридоре, расстегивая пуговицы ее рубашки, день за днем стараясь уйти, но возвращаясь обратно лишь по одному ее слову. Сириус уничтожает ее своей собачьей преданностью, пока Марлин восседает на выстроенном из самолюбия троне, вот-вот готовым рухнуть от пошедших по нему трещин.       — Он был моим воздухом.       — Он был моим братом.       Наверное, она неправильная, поломанная и переломанная, несуществующая морально и избитая физически. Лишняя деталь в человеческом механизме, непрошенное и непланируемое дитя, старая заброшенная кукла в дорогих нарядах, от которой всего лишь хотели откупиться. Ее с детства кормили галлеонами и наряжали в состояния, многочисленные служанки натягивали на ее лебединую шею серебристые цепочки, разрываемые пухлыми ручками в порывах гнева или обиды.       Наверное, она неправильная в своей привычке к деньгам и стремлении найти место потеплее, неправильная в своей неопределенной любви, непонятно на кого направленной и к кому прикованной.       Марлин ужасная. И она это знает. Все знают, пусть и молчат, стараясь не замечать.       Марлин — стервозное наполнение сосуда кошмара, Марлин — едкий привкус на языке отравленного организма, Марлин — затхлый дым дрянного кабака, в кабинке которого она зажималась с Сириусом, пока его друзья заказывали еще выпивки, празднуя выпускной. Испорченная, грязная, скрывающая за белизной молочной кожи гноящиеся синяки и порезы, сама себя душащая ночами и с каждым разом все больше проводящая времени под водой в ванной. Волосы всплывают, а пальцы вцепляются в бортики, она заталкивает тело как можно глубже, пока перед глазами рябящими пятнами разлитых чернил вспыхивает ее жизнь, и…       …в очередной раз всплывает. Потому что такие змеи, как Марлин, не тонут и не умирают.       Потому что она живучая стерва, улыбающаяся в лицо наивной веснусчатой Лили, догадавшейся о ее связях с братьями, узнавшей в темных коридорах ее красное от смущения лицо и легкую редкую улыбку на бледных губах Регулуса. О, Лили все знала, всегда-всегда знала, эта маленькая молчаливая девочка, любящая давить на жалость и использовать полученную информацию в своих целях.       Наверное, Марлин ее ненавидела. Всех их ненавидела, замечая в кроваво-красных продажных душах свое кривое отражение.       А Регулус с портрета на своей могиле не улыбается больше, волосы его не рассыпаются беспорядочно по лбу, сбитые ветром и вспушенные ее проворными пальчиками, глаза не блестят счастливо после ее слов признаний или смущенных поцелуев где-то под луной. Душа его погибла, душа его увяла цветком-одногодкой, растворилась где-то в небытие, оставляя Марлин вновь пустышкой, потерявшей только обретенную веру в себя.       Таким, как она, жизнь в этом мире кажется игрой, азарт затмевает мозг, совершенно неблагородная и неприличная цель, маячащая вдалеке, теряет последние отголоски правильности, но звериными феромонами влечет к себе, так и манит, пока хищники падают, застревая в ловушках, роняя алые капли крови в капканах, и уносятся бурным жизненным течением в острые когти смерти.       Марлин застыла напуганной ланью на берегу, продав безумную цель за свою никчемную жизнь.       — Я бы скорей продолжила трахаться с ним, чем познакомилась с тобой, — шипит она со вспыхивающей вновь злостью, дергаясь из жесткой хватки Сириуса, пинаясь, вырываясь на свободу. Но прутья замыкаются еще сильнее, его руки оказываются дрянными колючими проволоками, а слезы застывают в уголках глаз. — Я бы вообще знать вас не хотела!       — Врешь, — рычит он и снова ее встряхивает, заставляя повернуться и уставиться в безмолвный портрет.       Марлин кажется, она медленно и тягуче умирает внутри его грубых захватов.       — Не вру, Сириус. Я испортила ваши жизни и понятия о чувствах, — слабая насмешка сквозит в хриплом голосе.       — Зато теперь я испорчу твое существование.       Его шепот горячий и злобный, такие же, как у Регулуса, глаза блестят опасными Блэковскими чертами. Изгнанный наследник ведет ее на войну на своей стороне. Король без трона и царства натягивает на себя маску палача, пока его королева стоит на коленях с вечной надменной улыбкой и насмешливыми искорками, растворяющимися на радужке.       Потому что даже сейчас, даже такая, вскрывшая все карты и раскрывшая свою сущность, разболтавшая все свои секреты и изуродовавшая любовь, которую внушила им, она дергала за веревочки и была выше. Сильнее.       Она до сих пор была настоящей. И Сириус был уверен, что живой.       Но Марлин этого больше не заслуживала.