***
— Хэй, снова ты? — послышался знакомый голос, принадлежавший парню, ударившему его в прошлый раз. С того момента прошла неделя и Чону очень повезло, что он не встречал этих хулиганов, видимо, удача закончилась сегодня. — Сегодня не хочешь ответить за свои действия? Ха-ха-ха! Ребят, посмотрите, его жалкая собачонка пытается его защитить! Бу! — попытался напугать собаку, отчего та лишь сильнее оскалилась и зло посмотрела на обидчика. — Позвольте мне просто прости мимо, — сказал Чон, закусывая нижную губу до красноты и сжимая лямки кожаного рюкзака за спиной. — Мне домой надо. — Ну уж нет, я не закончил! — противный парень харкнул в бок и поспешил сделать к шатену несколько шагов, но вдруг резко остановился, потому что его схватили за шиворот метвой схваткой. — Я так не думаю, — незнакомый парень с блондинистыми волосами с ухмылкой смотрел на обидчиков, которые снова хотела ударить Чона. — Проваливайте! По-жа-луй-ста, — насмешливо по слогам, после чего группа ребят из четырех человек послушно убежала, поджав хвосты, главарь который, тот самый, что бил в прошлый раз, снова сплюнул слюну на асфальт и с лицом «это еще не конец» удалился. Кажется, он один из этой компании был так озлоблен на бедного парнишу и желал его хорошенько ударить, чтобы возвысить себя в глазах друзей. Если у него вообще есть друзья. — Ты в порядке? — обратился к шатену, подходя к нему ближе. — Почему не убегаешь, когда видишь хулиганов? Убегать не стыдно, если ты принимаешь то, что ты слабее. Ты ведь принимаешь? — парень вздрогнул, грустно улыбнувшись, опустил взгляд и свистом позвал собаку, после трепля её за ушком. — Спасибо за помощь, — тихое в ответ, в дальше приподнимается с корточек, рефлекторно отряхивает испачкавшиеся штаны и поворачивается лицом к парню, что защитил его, у которого после немое удивление на лице. — Чему ты удивляешься? Давай, закрой рот, — и тот послушно закрывает, не понимая, как тот догадался, и смущенно трет затылок. Чонгук красивый: волосы, приятного коричневого цвета, милые щечки, смугловатая от природы кожа, милая кроличья улыбка, но глазах Чона пустота: лишь серая бездна, застелившая зрачок. Потому что Чонгук слепой. — Прости, — лишь выдает спаситель, потому что вспоминает, что сказал в его адрес ужасно оскорбительную вещь. «Почему не убегаешь, когда видишь хулиганов?» Стало так стыдно, как он вообще мог такое сказать ему. Но он ведь не знал, поэтому все не так ужасно, как может быть? — Я чувствую, как тебе стыдно, — Чонгук улыбнулся. — Слышу, как колотится твое сердце. Мило, — а парню всё еще неловко. — Жалко слепого мальчика? — это добивает, и блондин надеется, что тот это не с обиды. — Я...не хотел говорить то, что говорил раньше, ты прав, мне стыдно, — подал голос блондин, всматриваясь в лицо Чона. — Прости. — Я знаю, что ты не специально, перестань дрожать, — несильно засмеялся, а после присел попытаясь нащупать поводок Пэгги. — Как тебя тоже зовут? — блондин вложил в руку Чона поводок, лежащий ранее в метре от него. — Чонгук, — и двинулся в сторону дома, ведомый своей собакой, а после пяти шагов обернулся. — А тебя, мой спаситель? — Мин Юнги... — Приятно познакомиться, Юнги, — прощально помахал рукой, смотря на блондина бесцветным взглядом, и отвернулся, грустно улыбаясь. Ему бы тоже было жалко себя. После того дня Юнги долго думал о Чонгуке. О том, как он живет, ничего не видя, после виня себя за такие мысли и рассуждения, ведь он никогда не сможет его понять; как он общается с людьми, чувствует их, погоду, собаку, мир вокруг? Как это? Наверное, будет некрасиво, если он в лоб задаст шатену вопрос, который покажется очень некрасивым, дерзким и неприличным. «Хэй, привет, а какого это, быть слепым?» Можно надавить на больную мозоль, добавить масла в затухающий огонь боли, а, может, Чон спокойно относится в вопросам подобного рода, но ведь Мин даже не знает, что на уме у Чонгука, да и откуда ему знать, они знакомы всего ничего, знают только чужие имена и как звучат их голоса. Наверное, для Чонгука большую роль играет голос: его тон, интонация, слова, дыхание при разговоре. Но Мину не понять, поэтому Юнги осознанно говорит себе, что ему парня жаль, он хочет с ним общаться, не задумываясь о том, что слепой парень не самый здоровый друг, с которым можно покататься на скейте или побегать вечером, тот, скорее всего, слишком хороший собеседник. Проблема только в том, что блондин без понятия, где найти этого милого парня. Юнги хочет вновь увидеть Чонгука. Очень сильно. Но он не представлял, что их встреча состоится так быстро. Прогуливаясь вечером до супермаркета, чтобы купить еды на ужин, тот заметил на улице шатена с собакой, идущего рядом с девушкой и что-то ей рассказывающего. Выглядит, как обычный человек. — «Он вполне обычный человек, Юнги, не нужно так о нем говорить», — и пошел следом за ними, перейдя дорогу и свернув в маршрута в супермаркет, даже не заметив этого. Со дня их встречи прошла неделя, всего семь дней, но для Юнги прошла будто вечность, ведь он только и думал о мальчишке с серыми, как дождливое небо, глазами, ищущего его на голос. Захотел было уже забыть его, чтобы успокоить себя, потому что: — «Юнги, ты не знаешь, кто он и где он, так что успокойся. Не думаю, что он тоже про тебя думает». И вот, увидев его, сердце заколотилось так же, как и момент их знакомства, не давая вдохнуть вечерний воздух спокойно. Мысли материальны. Он думал о нём — он его увидел. Он хотел пообщаться с ним снова, узнать его лучше — он это сделает. — Здравствуйте, — Мин скромно окликнул шатена с девушкой, а после медленно подошел и замялся, подбирая нужные слова. Пэгги приветственно гавкнула. — Привет? — обернулся девушка, поправляя челку и щурясь, разглядывая незнакомца. — Это ты? — Чонгук улыбнулся. «Узнал». Узнал по тембру голоса и интонации, с которой Мин извинялся в тот раз. — Вот и встретились. — Вы знакомы? — улыбнулась девушка, смотря на блондина. — Приятно знать. Я Дагон, его сестра, — протягивая ладонь для рукопожатия. Юнги пожимает в ответ и поражается тому, как сильно она похожа на Чонгука. Высокая, милая, как и он. Такая же улыбка, греющая душу. Почему он не подумал, что они могут быть родственниками? — Он защитил меня от хулиганов, — пояснил Чонгук, поправляя волосы и вытаскивая руку из кармана джинсовки, в надежде, что Юнги пожмет её. И он жмет. Не секрет, что блондин только и ждал этого жеста, хотел дотронуться до парня, позволить парню узнать о нём что-то кроме голоса. Ведь и тактильные прикосновения для него, наверное, тоже важны. — Так вот ты какой, — начала Дагон. — Спасибо, что помог брату, — и повернулась к нему. — Чонгуки, мне уже пора на работу, и думаю, мне есть с кем тебя оставить. Так что прощаемся до утра, — после обнимает брата и, кивнув блондину, уходит. Раз Юнги защитил Чонгука, значит она может доверить его ему на пару часов. — Спасибо, что ты меня запомнил, — начал Юнги, когда Дагон ушла. — Твой голос очень приятный, — шатен глядел куда-то в пустоту под ногами, медленно шагая и теребя поводок Пэгги. — И рука твоя мягкая. — Не хочешь прогуляться? — спросили Юнги, боковым зрением наблюдая за реакцией шатена. — Так мы же уже гуляем, — и снова улыбнулся. Этот парень так много улыбается, и улыбка эта не грустная, как во время знакомства, а радостная, приятная. — «Не задавай глупых вопросов, Юнги, не вздумай!» — вертелось у блондина в голове. — Ну, я официально предложил, — заулыбался в ответ. Этому парню не возможно не заулыбаться в ответ. Он светится, хоть и сам не может видеть свет. — Ты хочешь задать мне какой-то вопрос, — и это утверждение. Как он догадался, если вокруг ездят машины, говорят люди, отвлекая от мыслей, редко гавкает Пэгги, указывая хозяину путь: мир занимается своими делами, и как-то Чонгук понял, о чем думает блондин. — Как давно...ты... — спрашивать такое, почему-то, неловко, хотя Юнги и чужой человек, не чувствующий чужих эмоций, просто прохожий, который хотел задать интересующий большинство людей, видящих Чона, вопрос. Может быть, Юнги просто очень добрый? Потому так заботится о чувствах шатена и не хочет ковыряться в засохшей ране. — Нет, забудь. Не отвечай, — не так он должен получить ответ на этот вопрос, не так быстро и не так нагло. — А ты хороший человек, Юнги, — Чонгук поднял голову в сторону лица блондина, чувствуя его плечо справа, и улыбнулся. — Я расскажу тебе когда-нибудь, когда подружимся, — теперь улыбается Мин. — Мы ведь подружимся? — а в пустых глазах надежда и просьба. — Конечно, — не задумываясь, ответил. — Конечно, мы подружимся, — стало так тепло. Раньше целью была встреча с этим милым парнишей и он достиг её. Следующая ступень — подружиться с ним, стать хорошими друзьями. — «Наверное, ему нужны друзья...» — да и кому они не нужны? Даже одиночкам нужны не друзья, так люди, которые смогут выслушать или поговорить. Не важно о чем. — Проводишь меня до дома? Если не трудно, — тихо просит Чонгук. — Не подумай, что я беспомощный, я и сам дойду. Мне просто нужна компания, — а в ответ снова «конечно». Юнги и рад. За эту прогулку Юнги немного узнал о Чонгуке, как и тот о нем. Видимо, они похожи тем, что не выкладывают всю свою жизнь на тарелку сразу, чтобы собеседник узнал тебя получше. Хорошего понемногу. Он узнал, что Чон очень любит классику, то есть в доме, когда Дагон на работе, в квартире играют музыкальные произведения различных композиторов, начиная с Баха и заканчивая Вивальди, что до ужаса любит помогать сестре с готовкой, когда они оба свободны; учится на инженера, но сейчас для него главное просто доучиться. А дальше он не знает что...дальше, как пойдет. А еще у него аллергия на кофе. И все это Юнги, конечно, же запомнил и отложил на книжную полку в его голове, пообещая, что знаний о том милом чувствующем парне будет больше, ведь у него теперь есть цель. А Юнги целеустремлённый. И он пообещал, что они с шатеном подружатся.***
— Расскажи, как ты выглядишь, — попросил Чонгук, сжимая губы и снова теребя поводок собаки, без которой не выходит гулять. Они знакомы месяц, но он задает этот вопрос только сейчас. — Мне до жути интересно. — Я блондин, ростом чуть выше тебя, — начал Юнги, а после встрепенулся и повернулся к шатену, сидя на лавочке под деревом, на которую они присели, когда в очередной раз (если быть точным в двадцатый раз) пошли прогуляться, рядом стояли купленные Мином два холодных чая со льдом в прозрачных стаканчиках, а после аккуратно попытался взять шатена за руку. Тот встрепенулся. — Узнай сам, — и приложил холодную, держащую ранее холодный стакан, руку, к своей щеке. Сначала Чон легонько ощупал лицо блондина, определяю форму, дотронулся до носа, подбородка, после мягко провел немного дрожащими подушечками пальцев по векам и ресницам, определяя глаза, и напоследок припал пальцами с губам, очерчивая их контур и находя их очень мягкими на ощупь, как скукожившийся лепесток оторвавшийся от соцветия розы. При этом Чонгук улыбался, очень радостно улыбался, ведь Юнги позволил ему до него дотронуться, изучить его лицо, потому что, наверное, не смог описать себя словами, кроме цвета волос; ведь он сейчас составлял у себя в голове образ человека, который захотел с ним подружиться, и с кем захотел подружиться он, и которого он на полном серьезе может назвать своим другом, потому что за время их прогулок шатен чувствовал, что Мин тщательно подбирает слова, держится определенной интонации голоса, хотя ему это и не нужно. Чонгук прочувствовал, что голос Юнги всегда одинаков, всегда теплый и дружелюбный. Его воспитали быть добрым ко всем. Помогать, если есть возможность и явно видна превосходимость по силе и уму; помогать не из жалости, а из желания, не ждать взамен что-то, не делать добро ради выгоды, не предавать. Быть хорошим другом, заботится о тех, кто дорог. И, кажется, Чонгук стал ему дорог еще тогда, при их первой встрече. Не потому что жалко слепого мальчишку, а потому что понял, что именно он сможет рассказать и показать ему больше, чем зрячие, скрасит времяпрепровождение лучше, чем дружок на скейте. И правда. С Чонгуком было легко, несмотря на то какой он. Он источал приятные ароматы любви и счастья, знал больше, чем половина людей в его возрасте, потому что любил учиться, любил сестру, готовить, общаться: говорить кому-то и слушать, что говорят ему. Он, по мнению Юнги, был лучше большинства людей, что живут на планете, если не самым лучшим, ведь на самом деле видел больше, чем кто-либо. Портрет Юнги в голове у Чонгука получился приятным. По крайней мере, он не мог сказать блондину «ты красивый», ведь не знал этого, но то, что он создал, потрогав чужое лицо, ему понравилось. — Ты красивый, — все же произнес Чонгук, когда в голове сложилась полная картинка. — Голос очень сочетается с внешностью, а еще губы очень мягкие, — а после мягкая улыбка Чонгука и щеки Юнги, наливающиеся кровью. — Спросишь, как я это определил? Ну, внешность? — Мин кивнул, а после сообразил, ударив себя по лбу, и промычал, подав звук. — Когда ты лишаешься какого-то органа чувств, то все другие обостряются, работают лучше, не на сто процентов, а на все сто десять. Ну, вот, когда я тебя изучил, то получил созданное ощущениями изображение. И мне оно нравится, — и смущенно убрал руки с лица блондина. — Прости, я что-то схватился за тебя. — Держи сколько угодно, — твердое в ответ. — Спасибо... — тихое в ответ, а после парень делает глоток, взяв чай в руки и заглушая холодным стаканом огонь в ладонях после прикосновений к лицу Мина. — Ты тоже красивый, Чонгук, — добавил Юнги, тоже делая глоток чая. — Самый красивый, кого я видел. И не отрицай, пожалуйста, я видел столько лиц. Прости, кажется, это звучало обидно. Но что я хотел сказать. Твоё самое красивое. — Можно я обниму тебя? — тихо попросил Чонгук, поднимая серый взгляд. — Нужно, — и они обнимаются, сжимая руки вокруг шеи и талии друг друга, улыбаются куда-то в никуда, но в то же время и друг другу в плечи и нечаянно разливают полупустой стакан чая, не замечая, как оставшаяся жидкость растекается по асфальту под лавкой. Обниматься приятно. Юнги обниматься с Чонгуком еще приятнее, потому что он уверен в том, что парень сможет поделиться с ним той радостью к жизни, которую не испытывают те, кто ничего не терял. Чонгуку нравится обниматься с Юнги, потому что тот дарит ему то тепло и надежду, которые не каждый может дать, которыми не каждый может поделиться. И на второй месяц их невероятно теплой и приятной дружбы Юнги понимает, что объятий ему теперь не совсем достаточно. Нет, ему всего хватает. Ему до безумия нравится говорить о науке, готовке, иногда к ним присоединяется Дагон и встает между ними, взяв под локти, и они продолжают разговор втроем. Ему полюбилась их собака-проводырь, очаровательный лабрадор Пэгги, которую хочется бесконечно чесать за ушком, наблюдая за наслаждением на благодарной морде. Он помнит, как однажды, Чонгук пригласил его домой, угоститься испеченным Дагон пирогом с клубничной начинкой, и помнит то, как сильно захотел заплакать, когда увидел у них в зале фортепиано, стоящее в углу комнаты и узнал, что раньше Чонгук играл на нём, изучал различные ноты, а в квартире царила приятная атмосфера театрального вечера. — Раньше я очень часто играл на нём, — сказал вошедший в комнату Чон, переодевшийся в домашнюю одежду со стаканом воды в руке. — Не стой посреди комнаты, садись. — Как ты... — Чувствую тебя, — и снова улыбается, да так, как улыбается только Чонгук, мило скуксившись и жмурясь. Этот мальчик и правда светится. — Сыграешь, что-нибудь? — неловко спросил Юнги, чувствуя, что, возможно, давит на больную мозоль сейчас. — Если не сложно, конечно. — Не сложно, — мягкое в ответ. Чонгук присаживается на сидение перед музыкальным инструментом, открывает тяжелую крышку и настраивается, положив пальцы на клавиши, а после несильно нажимает на них, начиная играть. По комнате раздаются приятные слуху звуки нежной мелодии. Чонгук, бесцветно смотря в стену перед собой, ни разу не ошибается и завершает музыку максимальным пианиссимо*, после которого можно услышать тихий всхлип. — Юнги, помнишь, я сказал, что расскажу тебе всё о моей слепоте, как только мы подружимся? Мы ведь подружились? — Конечно, — вытирает слёзы Мин, почувствовавший невероятную боль внутри, когда слепой парень сидел перед ним в конце комнаты за фортепиано и играл на нем, будто видел клавиатуру, ни разу не ошибся и сохранил ту целостность музыки, будто играл не инструмент, а что-то волшебно-нереальное. Он заплакал, чувствуя горячее тепло внутри, будто разбилось зеркало его души и он с размаху упал на осколки, которые пронзили его тело. Он не знает, почему он заплакал, на самом-то деле. Он просто восхищен? Мало сказать только это. Он без ума от Чонгука. — Иди ко мне, Гуки, — и тот идет, будто видит куда надо. Садится рядом и снова смотрит в пустоту, но на Юнги, на его красивое лицо, а тот снова не может сдержать слёз и, задержав дыхание, чувствует, как стекает по щеке слеза, и не шевелится, чтобы не сдать себя, плаксу, с потрохами. — В день, когда ты встретил нас с Дагон, ты хотел спросить, как я ослеп, правильно? — Юнги кивнул, но знал, что Чонгук понял. — Моя семья попала в аварию. Папа умер на месте, у мамы парализовало нижнюю часть тела, при этом у нее был рак, она вскоре тоже умерла, а я сильно ударился и почти сломал череп, после чего кости в черепе немного сдвинулись и зрительный нерв порвался, грубо говоря. Сейчас все хорошо, мне сделали много операций, восстановили форму черепа, но зрение всё. Я стал инвалидом, — рассказывал Чонгук, и Мин чувствовал, что не может больше сидеть смирно, скрывая свои горькие слёзы. — Не плачь, Юнги, пожалуйста. Ты ведь не виноват. А как мне живется? Поначалу было очень тяжело, я запомнил лица, на тот момент, друзей и семьи на всю жизнь и буду хранить их в памяти такими, какими видел в последний раз. Домашние дела уже привычнее делать, на улице было тяжело, да и сейчас не легко, Дагон помогает. И ты, — и снова улыбается. — Как ты можешь улыбаться? — хлюпая и вытирая слезы спросил блондин. — Ты рядом. Ты не отвернулся от меня, как сделали это мои бывшие лучшие, — сделал акцент на этом слове. — друзья. Ты помогаешь. Ты жалеешь. Ты здесь. Мой единственный друг. У других души, они чернее некуда. Это чувствуется. А твоя белая, самая яркая, самая самая... — Чонгуки... — а после обнимает, так сильно, как может. И на второй месяц их невероятно теплой и приятно дружбы Юнги понимает, что объятий ему недостаточно. Он влюблен в Чонгука. В слепого парня, который зрячее любого другого. В этот яркий кусочек счастья, умеющий искать в жизни хорошее после огромной потери. Он не просто влюблен, он очень его любит. — Поцелуй меня уже, — почти просит Чонгук. — хватит дышать мне в нос, я тебя чувствую, забыл? — хмурит мило нос и смотрит в темноту, пытаясь разглядеть в ней очертания созданного им образа Юнги. И его целуют, нежно дотрагиваясь до его губ, ведь с ним только так и нужно. Нежно и осторожно. Чонгук сокровище, для Юнги он самое настоящее сокровище, звёзда с неба, жемчужина со дна моря, он — всё для него. Как и Юнги для Чонгука, кстати. Он мягко сминает губы шатена, повторяя это действие еще несколько раз, а после Чонгук, не разрывая поцелуй, запрыгивает ему на колени и обвивает его шею руками, отвечая скромно на поцелуй. Губы Юнги правда очень мягкие, как он сказал ему ранее. Слишком нежные и горячие, от поцелуев и неловких укусов Чона, слишком чувственные и говорят о любви, хотя Мин не говорил ему о ней. Чонгук тоже влюбился. И очень сильно. Он не видит его, но чувствует, слышит, касается. Он благодарен Юнги, за все время, что он с ним провел. Не каждый сможет остаться со слепым мальчиком надолго. Наскучит, надоест, выбесит своей беспомощностью. Но Юнги не бросил, не оставил, пообещал быть рядом, подружиться, и сдержал обещание. Чон тоже не просто влюблен, он очень любит. Они тихо целуются, почти лежа на диване комнаты, изучают чужие губы, чувствуя их приятный природный вкус. Чонгук смущенно снимает с них футболки и позволяет Юнги сжать его худые бока до небольших покраснений, потому что Чонгук его, он схватил его и никому не отдаст. Поцелуи становятся более раскрепощенными, но такими же тягучими и вкусными, и вот уже они чувствуют их языки, проникающие в рты друг друга, слюна смешивается, но они продолжают делиться своей любовью, передавая её через прикосновения покрасневших губ и блуждающих по телу рук, дорожку поцелуев на шее и мурашки по всему телу. Они влюблены сильно. Сегодня только поцелуи и объятия, секс позже, сейчас он не нужен, сейчас они слишком неловкие и смущенные, но нуждающиеся в чужих губах. Оба не готовы к новой ступени, в постели готовы только к «поспать рядом», а не «переспать». И сейчас они мягко чмокают друг друга прямо в губы в крайний раз и в обнимку засыпают, без футболок, зацелованные и горячие, влюбленные и уставшие. Любимые друг другом. А утром, вернувшаяся с работы Дагон, застав их на диване полуголыми и в обнимку, одобрительно кивает и улыбается, закрывая зверь в комнату. Теперь эта комната их, ведь Юнги теперь не собирается уходить отсюда в ближайшее время.