thirst

Когда Сехун окончательно срывается, он уже грубо заталкивает лучшего друга в тускло освещенную зеркальным бра ванную и до кровавых бисерин прикусывает крепкими зубами раздражающе девчачий контур чужих губ. Лухан невнятно матерится, остервенело цепляясь за руки Сехуна, пальцы которого почти с ненавистью дергают его за выжженные перекисью волосы, и звонко вскрикивает, несмотря на наглый, скользкий язык в собственном рту, стоит босым пяткам стукнуться об острый угол плинтуса. Без промедления или же жалости, Сехун щелкает зубами на припухшей нижней губе Лухана и тут же получает под бок сжатым кулаком с худыми костяшками. Лухан не покрывает его грязной нецензурной бранью только лишь по причине занятого рта, а Сехун и рад стараться. Трясущаяся от возбуждения ладонь хлопает по крану, по обыкновению мятая футболка Лухана нетерпеливо задирается вверх настырными выбеленными пальцами, дыхание Сехуна шумное и глубокое, потому что небольшая ванна за считанные секунды переполняется душащим паром от хлещущего в раковину кипятка. Но Сехун на миг допускает мысль, что персиковая кожа Лухана во много раз горячее. - Ты, тупой мелкий ублюдок! - хрипло настолько, что еще немного, и резало бы слух. Да только стремительный, бурлящий поток воды перебивает голос Лухана. - Мои родители!.. - да, голос срывающийся до такой степени, что, фактически, невозможно разобрать что-либо, кроме дребезжащей ярости в его нотах. Но Сехун не упрекает. Ведь вряд ли бы и он смог произнести хоть одно верно построенное предложение, когда его член надрачивает сухая ладонь. Приятного, конечно же, мало, но Сехун всегда был убежден, что его друг немного мазохист. - Мои родители, блять... ох... - взмокшие от пота пальцы прихватывают крайнюю плоть и оттягивают. Сехун думает, что в следующий раз - а он у них непременно будет, иначе Лухан подвергнется жесткому изнасилованию - сделает старшему лучший в его жизни минет. Ведь член у Лухана такой ровный и аккуратный. Приятный на ощупь, и Сехун совсем не против ощутить тот в своём рту. - Они дома, сука, ты... тва~рь... Но, против всех ожиданий на благоразумие, Сехун лишь фыркает и окончательно срывает с Лухана широкие шорты на резинке. В следующий раз пусть тщательней продумывает, в чем можно появляться перед Сехуном. Последнего ровные, поджарые ноги старшего давно посещают в мокрых снах строго в обнаженном виде и на плечах. Лухан шипит и делает целенаправленный шаг назад, упираясь руками в грудь надвигающегося Сехуна. Он путается в спавших на ступни шортах в самый неудобный для себя момент и с подавившимся между резким вздохом и выдохом матом почти заваливается назад. К счастью ли или нет, но именно сейчас пальцы Сехуна слишком сильно сжаты на его напряженных бицепсах, и желтый затылок лишь по причине реакции младшего не встречается с угрожающе крепким бортом каменной ванны. Лухан переживает маленький сердечный приступ, с удивлением отмечая, как меркнет перед широко распахнутыми от испуга глазами, и дает себе задание в очередной раз проклясть дизайнерские заморочки матери. Как-нибудь попозже... Ведь от скакнувшего адреналина его эрекция, кажется, наполняется кровью с таким откровенным энтузиазмом, что явно грозится треснуть по швам. - Ты сам виноват, - шепчет внезапно приблизившийся Сехун прямо ему в искусанные припухлые губы и впивается в те с очередным совсем не ласковым поцелуем. Сехун целуется так, словно желает запомниться Лухану на всю жизнь. Так, чтобы каждое утро, смотря в зеркало, Лухан вспоминал его извивающийся за зубами язык и стекающую слюну. Узкая ладонь с претензией хлопает Сехуна в широкое плечо, но тот даже не шевелится, стукаясь коленками о кафель пола и полностью подгибая Лухана под себя. Лухан же извивается каждой мышцей и с пульсирующим возмущением в бешеном пульсе осознает, что и на миллиметр сдвинуться из-под младшего не может. Тот распределяет свои конечности и зажимает ими Лухана так, словно каждый день насилует в чужих ваннах лучших друзей. Впрочем... Последний раз предпринимая попытку заехать бедром по члену Сехуна, но, шикая в грубый поцелуй от пережатой чужими коленями ноги, Лухан на долю процента смиряется со своей участью, понимает, что от нахмуренных бровей у него болят мышцы лица. ...Лухан реально сам виноват. Он вообще, кажется, оказался виноват еще в тот момент, когда на признание друга о своей, мягко говоря, оголубевшей ориентации не ткнул тому в морду кулак, а сконфуженно улыбнулся и ответил, что его это не волнует. Лухан виноват, потому что не придал заявлению Сехуна большого значения и дальше продолжал общаться с тем на равных. Он и не думал, что когда-либо прогулки по квартире от кухни до спальни в нижнем белье или "излишне глубоко" прогнувшаяся спина при выковыривании из-под кровати закатившегося карандаша закончатся запертой дверью ванны и отвинченным на полную катушку краном для изоляции. Лухан, конечно, мог бы начать откровенно орать во все горло и биться пятками в дверь - отец с первого этажа явно бы его услышал, да только в мозг настойчиво впивается противная мысль, что заставший их в подобной ситуации отец станет для Лухана большей эмоциональной - а, может, и черепно-мозговой - травмой, чем чужой член в собственной заднице. Да и... Лухан честно соврет, если не пропишет где-нибудь на задворках вменяемости о том, что после "минутки откровенностей от О Сехуна" он не думал об экспериментах. Лухан в свои девятнадцать давно и с фанфарами не святой в плане постели, небольшой опыт с парнем не оказался бы для него таким уж и ужасным, если сравнить с некоторыми прошлыми его приключениями. Так что Лухану, вроде, надо расслабиться и получать удовольствие?.. Нет. Лухан не может сдаться и перестать пытаться укусить Сехуна в уже кровоточащие губы... Это же неинтересно! Поэтому, только после того, как Сехун пригвоздит его запястья к ледяному кафелю, а, одну ногу по-прежнему держа зажатой между своих двоих, широкой ладонью прихватит его бедро и до вырвавшегося из Лухана громкого ругательства не прижмет то к взмокшей, обнажённой из-за задранной футболки груди, Лухан разрешит себе спуститься с тормозов и громко, почти перекрывая шум воды, простонать. Лухан чувствует, как от звука его голоса с хрустальным перезвоном на самой высокой ноте ладони Сехуна взмокают сильнее. И на его обезумевшую улыбку и беззлобно брошенное "педик" Сехун кусает в выточенные ключицы, а потом сплевывает на обнаженный зад. Тот давно задрался от пришпоренной к ребрам ноги, и Лухан с поджавшимися от похоти яйцами чувствует, как слюна соскальзывает прямо к напряженно сжатому сфинктеру. Лухану почти страшно. Но желание перекрывает любые другие инстинкты. Его даже не заботит тот факт, что претендовать на активную роль ему явно не светит. Слишком уничтожающе смотрит на него Сехун. Так подавляюще и властно, что Лухан сковывается дрожью наслаждения и ощущает себя извращенцем. Ему нравится это. Нравится быть припертым лучшим другом к нагревающемуся кафелю ванны и нравится удушающий пар, вставший посреди глотки, мешающий дышать. Нравится быть с задранной кверху задницей и с ощущением мужских поцелуев на собственном языке. - Я всегда знал, что тебе доставит, - внезапно бросает Сехун настолько проницательно, что Лухан замирает на мгновение, а потом начинает смеяться. - Думал, ты никогда не удовлетворишься, пока не засадят по самые яйца. Сехун не может утверждать наверняка, но ему кажется, словно Лухан на мгновение выглядит как никогда расслабленным, будто от травки, и раскрепощенным, подобно портовой шлюхе. Словно этими своими словами Сехун срывает заржавевший под многолетним бездействием рычаг, и Лухан выплескивает из себя все свои антиморали, марая и себя, и его. Пусть Сехун уже давно окунул себя в блядский гомосексуализм и грязные фантазии о как раз таки этих самых длинных ногах, призывно расставленных перед ним. - Так отпусти меня, и я сам пропихну в себя твои пальцы. - Лухан никогда не говорил что-либо абсурдней. Но кого это волнует - ведь воздух ванны на втором этаже полностью пропитался жаром и истомой, а родители на первом так наивно убеждены в послушно выполняемой физике в опустевшей комнате Лухана... Когда саднящее и пульсирующее от воспаления кольцо мышц едва не поскрипывает от вылитого на него женского молочка для тела, а все маты, какие когда-либо знал Лухан, скорее всего, еще долго будут отдаваться эхом от стен ванны в собственном воображении старшего, Сехун опять цепляется пальцами за его затылок и наклоняется настолько низко, что их носы соприкасаются. Капли пота смешиваются и потерянным в испарине росчерком скатываются по скуле Лухана. - Будет больно. - Не расплачусь, - усмехается Лухан и стискивает ногтями влажную кожу на обнажённых лопатках Сехуна. Тот и не вздрагивает. - Надо было тебе встать раком. Меньше вероятности порвать или нанести травмы. - И ты говоришь мне об этом сейчас? - спокойное лицо младшего почти пугает Лухана, но он нервно улыбается и лишь взглядом обещает Сехуну долгую и мучительную смерть. Сехун предпочитает проигнорировать вопрос. Стараясь скрыть свое замешательство и отсутствие варианта оправдания, он выпрямляется и быстрым толчком наполовину проникает в тщательно и грамотно разработанный сфинктер. Как и обещал, Лухан стоически молчит. Только в накативших ощущениях откидывает голову, ударяясь затылком о край ванны, и до скрежета щелкает челюстями. Сехун резко выдыхает, как при прыжке, и с повторным движением входит в изогнутое до хруста в позвонках тело. Лухан неосознанно ударяет его кулаком в ключицу и резко сгибается, упираясь макушкой куда-то под острый подбородок. Выдыхает сипло и сдержанно. - Вот же нахуй... - тихо доносится от него. Он каменеет каждой клеткой своего естества, заставляя Сехуна болезненно прошипеть: - Расслабься, иначе ты мне член оторвешь, - с не свойственным ему угрожающим шипением произносит Сехун. - А может, я на это и рассчитывал? - дерзкое бурчание и по-детски прищемленная между тонких пальцев кожа на шее. Язвит - значит, в порядке. Сехун не удерживается от улыбки и, быстро перенося ладонь на затылок Лухана, крепче прижимает того к себе. В один рывок он поднимает его над полом и теперь на всю немаленькую длину выпускает себя из порядком ошарашенного Лухана, чтобы в следующий момент насадить его до пошло прихлопнувших по ягодицам яиц. Лухан прогибается в спине, не в силах отвести ошарашенного, пестрящего восторгом взгляда от довольного лица Сехуна, и стонет от пронесшегося тока по нервным окончаниям. Стонет, кажется, так громко, что даже вода не перекрывает этот истомный полувскрик. *** - Что-то сегодня вы как-то долго, мальчики, не находите? - ворчит, разбирая пакеты из продуктового магазина, запыхавшаяся мать, пока парни топчутся в коридоре. Один отчего-то раздраженный сильнее обычного, другой непривычно, но абсолютно счастливый. - Сехун, ты же знаешь, что Лухан под домашним арестом за драку на школьном стадионе! Я разрешила тебе посещать его только из-за твоих проблем с физикой! А вы наверняка там совсем не уроками занимаетесь! Сехун абсурдно широко улыбается, заставляя госпожу Лу оторопело замереть с пакетиком молока в руках, так и не донеся тот до холодильника. - Что Вы! Лухан - прекрасный наставник. Еще несколько таких уроков, и я буду знать... физику как никто другой! Лухан только неопределенно фыркает, опираясь спиной о стену, и с явным нетерпением ждет, пока Сехун обуется и ему придется закрыть за ним дверь. - Оу, ну, тогда ладно, - расслабляется женщина, улыбаясь в ответ и теряя всякий интерес к теснящейся в коридоре парочке. - Да чтоб я еще раз, да пустил тебя в свой дом, - ворчит же Лухан, очевидно прихрамывая и почти пинками выталкивая наглого, разомлевшего и потрепанного Сехуна за дверь. Им безумно повезло, что мама решила совершить очередной забег по магазинам, а отец заперся в кабинете с докладами. Сехун со смешком выворачивается и, проскользнув под чужими руками, чмокает старшего в возмущенно распахнутые губы. Все еще яркие и зудящие от поцелуев. - Конечно же, впустишь, - и это звучит настолько нахально, что Лухан незаметно для себя заливается краской и слишком громко хлопает дверью перед чужим носом. Сердце в его груди колотится пугающе радостно. - Вот же... сволочь самодовольная, - шальная улыбка расползается на болящих губах внезапно и ослепляюще ярко. Кажется... у Лухана больше нет лучшего друга.