***
Его тошнило от постоянного тремора во всем теле, а ещё от омерзительного, липкого ощущения холода и влажности - одежда начинала буквально гнить прямо на нём. Плащей на всех не хватало, об обновлении комплекта было глупо даже мечтать. Они провели на одном месте уже неделю с лишним, окружённые размокшими, гниющими трупами, по локоть в грязи, замёрзшие и промокшие до нитки под постоянным тропическим ливнем. Юджин давно не слышал тишины - стреляли сутки напролет без остановки. Отправляясь спать, он предвкушал ужаснейшие муки. Он был настолько истощен, что появлялось желание не спать вообще. Или, может, измотать себя настолько, чтобы провалиться в черную бездну и, наконец, беспробудно заснуть. Самоубийства случались. Неоднократно, прямо у всех на глазах. Люди ломались. Все большему количеству людей регулярно вкалывали морфин. Старшие по званию опускали глаза и не смотрели в измученные лица покойников, что только что выстрелили себе в голову. Хоронить их было бесполезно - все равно загниют, а вода размоет землю. Поэтому бездыханные тела просто оттаскивали подальше от лагеря, чтобы запаха было меньше. Он медленно разлепил глаза; тело буквально онемело от холода, сырости и неудобного положения в целом. Ещё бы, уснуть сидя. Хотя, это состояние было трудно назвать сном. Это, скорее, была кратковременная потеря сознания, и Следж понимал, что ему, в отличии от остальных, с этим невероятно повезло - он хотя бы смог ненадолго отключился. Руки безжизненными кусками плоти обвисают вдоль тела - он не чувствует их. Превозмогая боль, вытягивает ноги и ждёт, когда кровь прильет обратно к конечностям. Следж не ощущает собственного тела, но его все равно чудовищно лихорадит, все сильнее по мере возвращения сознания. Вязкий ком застрял в горле, ему показалось, что его вот-вот вывернет наизнанку, но наружу выходит только надрывный кашель, а дыхание окончательно сбивается. Беспросветная ночная темень, вспыхивающая огнями боя, стала расплываться и превращаться в одну кашу. Он не может больше проглатывать, не жуя, все то, что разрывает изнутри. Он не слышит приближающиеся шаги - хлюпанье ботинок, утопающих в мерзкой грязи. Они останавливаются совсем рядом, а затем Следж еле различает: - Юджин. Мерриел вернулся с поста. Он заползает в никчемное подобие тента, опускаясь справа от Следжа. - Юджин, смотри сюда. Шелтон необъяснимым образом сумел сохранить руки в тепле - пальцы, касающиеся лица, настолько горячие, что обжигают кожу. Юджин снова почувствовал свои руки, и первое, что он предпринял, это вцепился в Снафу, не понимая, что вообще хочет сделать - притянуть или оттолкнуть. Просто вцепился, провоцируя некоторое копошение, продолжая коротко вдыхать и выдыхать влажный, затхлый воздух. - Спокойно, Кувалда, спокойно... Это я. Из груди вырывается звук до того жалобный и пропитанный глубинным страхом, что хочется дотянуться до пистолета и без раздумий выстрелить себе в голову. Это война, все не должно быть так. Он не должен поддаваться панической атаке, а Шелтон не должен прижимать его к себе, как мантру нашептывая одно и то же: "Все в порядке, все в порядке." Юджин ударяет Мерриела несколько раз по спине от внутреннего бессилия. Все не прекращает дрожать, проклиная себя за каждый слёзный стон. Он не хотел показывать, что слаб. Не хотел, чтобы Снафу увидел это. Но это случилось, и Шелтон открыл ему себя в ответ, лишь усложняя ситуацию. Они проявляют табуированную человечность, подписываясь на мучительные страдания, если с кем-то из них случится непредвиденное. Юджин до боли в сухожилиях на руках сжимает промокший до нитки плащ, неспособный ничего сделать с чувством привязанности. Оно дарит и такое нужное сейчас тепло, и жгучую, неутомимую ломоту. Теперь, если что-то случится со Снафу, это коснется и Следжа, и, если что-то случится с ним самим, то это не обойдет стороной Шелтона. ...Дыхание медленно выравнивается, мышцы расслабляются, успокаивающие слова тоже стихают. Остаются только взрывы снарядов вдалеке да шум ливня. Следж все ещё корил себя за внезапный, неудержимый всплеск запретных эмоций - как будто он провинился сразу перед всем отрядом - и несколько раз попытался уговорить Мерриела стащить для него укол с морфином, но тот решительно отказывался. Вялотекущие полчаса молчания не делали лучше. - Помнишь, как я тебе ответил, что меня на войне все устраивает? - вдруг звучит вопрос. Юджин даже головы не поднимает, но слышит, что он опять улыбается. - Интересно стало, ты тогда вообще поверил в это? Следж ненадолго задумался. - Я и сейчас не уверен, во что мне хочется верить больше. Затем он почувствовал слабый толчок в бок, и увидел прямо перед носом несколько целёхоньких сигарет. Мерриел протягивал их и, Следж не прогадал - улыбался. - Верь в хорошее, Кувалда. Он поднялся на ноги и, надевая каску, покинул тент.***
В лагере шумят солдаты. Пляшут, пьют до упаду и поют, кто как умеет. Радостная весть о победе над японцами заставляла даже самых крепких ребят пустить скупую слезу от счастья; счастья, что все закончилось. Все те же колючие, белые огни, не вызывали у Юджина каких-то совершенно новых чувств, не возникало противоречий. Они всегда существовали отдельно от того, что происходило здесь - в пекле, в аду на земле. От неприветливых звёзд, однако, отвлекал шум прибоя. Рев сирен, бесконечный грохот снарядов и пальбы вынуждал природу замолчать, а послушать, как соленая вода разглаживает прибрежный грунт, вообще не приходилось. Это стало поводом для Юджина, чтобы пройтись до границы, где соприкасаются мир воды с миром пересохшего, грязного песка, босиком. Огрубевшие, сухие стопы не чувствовали боли, когда мелкие камни впивались в них - зато почувствовали чуть теплую воду, от которой тут же защипало незажившие мозоли и ссадины. В принципе, и это многого не значило. Он засмотрелся на бесконечную, немного беспокойную водную гладь - чернее самой ночи. Война закончилась. Наконец-то он может созерцать. Наблюдать. Видеть. Чувствовать. Он понял, что не один, когда позади послышались шаги, затем недолгая возня. Юджин обернулся за спину - конечно, Шелтон. Сидит, скрестив ноги по-турецки, слегка покачивая коленями. Он уже выпил, но в лунном свете его взгляд внимателен и трезв, как никогда раньше. Как и улыбка - как никогда раньше искренняя и... простая. Следж ловит мысли Мерриела на лету, буквально телепатически понимает. Прощается с водой и опускается рядом, вытянув стопы вперёд, все в мокром песке. Дышать морским воздухом, оказывается, очень приятно. - Помнишь, как я сказал тебе, чтобы ты верил в хорошее? Ты верил? Как укол, его пробивает на лёгкую усмешку. В ней нет ничего, кроме этой самой воздушной простоты. - Ты так зациклен на воспоминаниях, Шелтон, - на слова Юджина Мерриел тоже, по-простому, смеется. - Возможно... Снафу отпивает ещё немного из практически опустевшей бутылки. Он делает это как-то машинально, будто не по своей воле. Юджин вспомнил, как осторожно подбирался к тому, что прячется у Шелтона за маской полного безразличия ко всему, что происходит вокруг, боясь сильно обжечься. Боясь, вслед за ним, потерять себя. Фортуна, удача, стечение обстоятельств. Возможность выиграть - буквально, как при броске монеты. И он не прогадал. Смерть проиграла этот раунд. Ей ещё долго придется гнаться за их душами... От этих мыслей внутри становится и весело, и, почему-то, щемяще больно. - Ты боишься отпустить эти воспоминания? Шелтон отрывает глаза от морской пены и смотрит на Юджина, спокойно и открыто, а губы слегка вздрагивают. - Наверное, я боюсь отпустить тебя. Следж не хочет понимать, почему внутри становится ещё больнее. Не хочет чувствовать это, поэтому наружу выходит хриплый, затянувшийся смешок. Сердце так невыносимо болит, что он чувствует, что его вот-вот разломает напополам. Поджимает колени ближе, чтобы опустить на них локти и подпереть рукой голову. Слова Шелтона обволакивают все внутри теплом; там же обитают шипы, впиваются в мягкие ткани, не разрывая их. Плечи начинают ходить ходуном, воздух не хочет выходить из лёгких и поступать внутрь. Тишину разбивает громкий, душераздирающий стон. Он пропитан радостной болью. Юджин счастлив, но от осознания, какой ценой ему далось это счастье, на песок скатываются соленые, крупные слезы, а лицо искажает мученическая гримаса. То, через что они прошли, навсегда останется с ними. Оно впиталось в чувства, стало частью внутреннего мира. Как открытая рана, будет гноиться, превращаться в нарыв, а потом взрываться и расти обратно. Они будут жить, они вернутся домой. А внутри продолжат звучать раскаты выстрелов, и душа будет медленно тлеть. То, через что они прошли, не подлежит обсуждению, душевным излияниям и жалобам. Война - это кошмар, и они стали ее частью. А ещё они выжили, и продолжат жить. Шелтон протягивает руку и кладет ее на дрожащее плечо Юджина. Слушает приглушённые рыдания, запивает собственные слезы остатками виски. Странная смесь чувств радости, нового начала и печали вызывает что у Следжа, что у Мерриела измученную этими метаниями улыбку. - Вот бы не было войны... Шелтон, услышав это, только крепче сжимает плечо Следжа. Они дышат, они видят, они могут созерцать и чувствовать. Они живы. - Верь в хорошее, Юджин. Всегда.