Синяя лента

Кирк всегда была самоуверенной – слишком часто, по мнению Спок, излишне. Пожалуй, с самого рождения – она выжила, они все, черт возьми, выжили в тот день, когда погиб отец; она появилась на свет (искусственно-яркий свет на борту звездолета) за несколько минут до его смерти. Может быть, в нее вселился несгибаемый дух отца, может – был с самого начала заложен в крови; о таких нюансах кадет Джемма Кирк никогда не задумывалась – было вполне достаточно того факта, что дух этот в ней жил и день ото дня разрастался; он же не давал слишком много времени на размышления. Собственно, Джемма никогда и не задумывалась о последствиях. Она подчинялась интуиции, сиюминутным порывам и инстинктам – когда мчалась спасать кого бы то ни было от хулиганов, когда в детстве угоняла машину опекуна, когда флиртовала с очередным смазливым парнем в баре или в коридоре Академии. Она не видела нужды как-то ограничивать себя и вполне довольствовалась этой бескрайней свободой; разумеется, существовали правила Академии и законы Федерации, но и их Джемма всегда как-то умудрялась обходить, получая не слишком строгие взыскания за своеволие. И, когда тест Кобаяши Мару был наконец-то – с третьего раза! – пройден, Джемма радовалась искренне и безраздельно. Леонард Маккой, бывший ее лучшим – и, по совместительству, единственным настоящим – другом, вынужден был потащиться с ней в ближайший к Академии бар, где спокойно и тихо напивался ромуланским элем, который терпеть, откровенно говоря, не мог; Джемма же в это время, по обыкновению, странному в сочетании с такой любовью к клубам и вообще местам, где много спиртного, отрывалась в компании некоего кудрявого кадета с младших курсов, оставив заказанное пиво практически нетронутым. У нее, кажется, не было желания праздновать, как все нормальные люди – накачиваясь алкоголем и затаскивая подвернувшегося красавчика в постель – и Джемма с этим кадетом – не то пруссом, не то молдаванином – отплясывала нечто, напоминающее одновременно пародию на лезгинку и фривольно-спутанный орионский степ; кадет широко улыбался, а Джемма дружески хлопала его по плечам, когда останавливалась, чтобы отдышаться, раскрасневшаяся и растрепанная. Леонард усмехнулся в свою пинту – Джемма никогда не брезговала случайными связями, но сейчас ей, кажется, было вовсе не до того – слишком полной была ее маленькая победа над непроходимым тестом, слишком сильно она радовалась, чтобы думать о сексе. Да и парень, по-видимому, был ее приятелем; Кирк вообще всегда общалась преимущественно с мужской половиной человечества, да и инопланетных рас тоже, считая большинство девушек напыщенными, зацикленными на своих стереотипах и попросту скучными. Хотя, в общем-то, внимательный Маккой иногда замечал двусмысленные взгляды, которые Джемма бросала на чью-нибудь округлую грудь или задницу; возможно, Кирк просто не афишировала свои отношения с девушками так же, как с парнями. В любом случае, сейчас она была рада, ей не было скучно и потому мыслей о сексе попросту не возникало. Впрочем, всегда можно завалиться к тому рыжему орионину, который делит комнату с кадетом Ухурой… Почему нет? Через несколько часов Маккою, который был изрядно пьян, пришлось поднимать Джемму, которая удобно устроилась на плече кудрявого кадета, ставить ее – трезвую! – на ноги и тащить из бара. Леонард бросил за спину недовольный взгляд (обзор здорово загораживала растрепавшаяся стрижка Кирк); кадет полулежал на стуле, откинув голову назад и закрыв глаза. Тоже, кажется, как и Джемма, почти не пил; однако он был какой-то… совсем юный, и Маккой вдруг подумал, что он похож на уставшего и уснувшего прямо за праздничным столом ребенка. Так оно, впрочем, и было. Леонард уже хотел разбудить незнакомого кадета и погнать его в общежитие, но вовремя вспомнил о другом засыпавшем на ходу существе, которое теперь пыталось повиснуть на нем всем своим весом; доктор решил, что друга Джеммы в любом случае кто-нибудь да разбудит и отправит домой, а ему еще надо справиться с невменяемой, довольной и чертовски уставшей Кирк. И кто из них двоих пьян, ей-богу… А на следующее утро было заседание. Важные новости, доклады экспедиций, – все, как обычно. Маккой уже практически не слушал – после вчерашнего здорово болела голова, а все эти люди все равно не сообщали ничего необходимого ему в данный момент… А потом вызвали Джемму. С обвинением. - Когда она выходит вперед, снова чертовски уверенная в себе, как и во время теста, Спок чувствует легкое удовлетворение. Кирк виновата; она не могла пройти Кобаяши – просто потому, что по всем правилам и условиям он непроходим. Не очередная высота, которую можно преодолеть – тупик. А Кирк, тем не менее, нашла в тысячетонной громаде бетонных стен лазейку и проскользнула в нее – прошла Кобаяши, а значит, теперь виновна и должна понести наказание. И, обвиняя ее, Спок не ощущала неправильности своих действий – она была права, и задетое самолюбие, разумеется, было совершенно ни при чем. У кадета Кирк сзади над воротником бордовой форменной куртки топорщатся не в ту сторону пряди светлых волос. Нелогично было укладывать только те концы, которые видны в зеркале; Спок, у которой короткие темные волосы всегда лежат идеально, не может понять подобной небрежности. Впрочем, Кирк небрежна, кажется, во всем – изучение ее личного дела показало, что кадет не просчитывала своих ходов и часто попадалась на мелких провинностях. Так что то, как лежат ее волосы, должно волновать Спок в последнюю очередь. - Мне кажется, я имею право узнать, кто меня обвиняет? Спок поднимается с места и одергивает форменную куртку. Она отличается от Кирк и в этом – у той до сих пор остались на спине едва заметные складки от спинки стула; Спок отличается от Кирк абсолютно во всем, и это не может не вызывать спокойного, ровного удовлетворения даже у вулканского разума. Взгляд кадета оценивающий, и, кажется, удивленный, как будто она ожидала увидеть кого-то совсем, совсем, совсем другого. Ну и что из этого – она просто еще не знает, что ее может ждать. На самом-то деле, они обе еще не знают. *** В следующий раз Спок думает о ее волосах, когда кадет – старший помощник капитана! – Кирк стоит от нее в каких-то трех дюймах и спокойно, негромко выплевывает ей в лицо – почти в прямом смысле слова – обвинения в крайней степени бесчувственности. Гибель матери пошатнула ментальные щиты в сознании; однако Спок все же удалось загнать воющую боль за них, запереть и оставить там до тех пор, пока она сумеет с этим разобраться. Сейчас нельзя переживать или пытаться понять свои эмоции; на ней – ответственность, «Энтерпрайз», жизни множества членов команды… А Кирк, эта несдержанная, небрежная Кирк, явно намеренно пытается выбить из Спок хоть какую-то ответную реакцию. И Спок злится – но в привычной мере, ровно настолько, насколько это позволительно для вулканки, чтобы эмоции не показывались наружу; она почти отстраненно размышляет, что светлые пряди Кирк растрепались, а та даже не думает о том, чтобы их поправить или как-то причесать. Старший помощник ведь должен быть примером для всех офицеров корабля; а чего стоит тот, кто не следит за своим внешним видом – неужели ее внутренняя сумбурность настолько сильна, чтобы безбоязненно и открыто показываться наружу? «…ты не любила ее». Спок слишком хорошо понимает, о ком говорит Кирк. Даже не слушая, несложно догадаться. И это очередное, новое обвинение прошивает ментальный щит и проскальзывает к уже почти привычной пульсирующей боли за ним; преграды рушатся, и эмоции выплескиваются наружу с неожиданной для всего мостика силой – Кирк в очередной раз сумела в безвыходной ситуации извернуться так, чтобы пробраться в запечатанную в глубине непоколебимой вулканской выдержки тайну. Спок своими худыми, тонкими руками кидает старпома о стену так, что у Кирк наверняка мутнеет в глазах; это вызывает жесткое, болезненное удовлетворение, совсем не схожее с тем, что вулканка испытывала еще недавно на заседании. Виски давит, настолько сильно сжаты зубы; сила в руках снова радует, холодно, колюще, до изнеможения – причинять боль, ранить, наносить увечья кажется сейчас настолько приемлемым… черт возьми, желаемым, что почти нет дела до разума, до окриков за спиной и чьих-то рук, пытающихся оттащить ее от задыхающейся на пульте управления девушки… Волна бешенства уходит так же резко, как появилась. Щиты, как ни странно, стоят на месте; нет бури чувств, нет желания причинять боль, нет эмоций – только странные отзвуки еще раздаются в сознании, снова закрытом и запечатанном от любых проявлений человечности. Это было желаемым. Как же подвела ее человеческая часть сущности… Это не было логичным – душить собственного, пусть и не достойного временного звания, старпома прямо на капитанском мостике. Это, разумеется, не было приемлемым. Это не было обоснованным. Это было иррационально. Эмоционально. - Я должна сложить с себя обязанности капитана. Ее никто не останавливает, когда Спок быстрым шагом направляется в свою каюту. Уже там, сидя, выпрямившись, на кровати и сложив до сих пор слегка подрагивающие руки на коленях, вулканка снова думает о Кирк. Она вела себя слишком фривольно, фамильярно и намеренно провокационно. А Спок, вместо того, чтобы уличить ее и сделать выговор, поддалась. Почему? Ответ в этот раз Спок так и не находит. Только думает, что, как ни странно, не попыталась в порыве безудержного гнева выдрать растрепанные светлые пряди. Почему?.. *** А потом все начинает неуловимо, необъяснимо меняться. Спок – теперь старпом – и Кирк, – капитан! – играют в шахматы в комнате отдыха; Кирк, как всегда, изворачивается в последний момент, и Спок не может просчитать этого, потому что действия капитана нелогичны и вообще балансируют на грани шахматных правил. Собственно, иногда Спок настолько погружается в свои мысли, что ее почти не задевает очередная победа Джеммы; та уже привыкла побеждать – всегда и во всем, кажется вулканке – что даже учится сдерживать свою радость. С близкого расстояния Спок различает, как положительные эмоции клокочут в сознании капитана; но она не выказывает их открыто, только улыбается и предлагает новую партию. Спок не против. А Кирк радуется на протяжении всей игры, не только побеждая. Это непонятно и иррационально, но Спок постоянно откладывает свой вопрос до неопределенного времени – нужно сначала убедиться, что она не в силах найти ответ самостоятельно и что это вообще настолько важно, чтобы беспокоить капитана. Еще одна необычная грань человеческой сущности, разве нет?.. Через полгода Спок обращает внимание на то, что прежде довольно короткие волосы Джеммы сильно отросли. На осторожный вопрос о том, почему она не приведет их в порядок, капитан улыбается лучезарнее прежнего и говорит: - Неужели это может стоять на одном уровне с усовершенствованием защитных полей «Энтерпрайза» или неполадками в транспортаторной?.. - Я не понимаю вашего вопроса, – голос старпома звучит, по обыкновению, ровно. - А, забудь, – Джемма машет рукой, но улыбаться не перестает. На приподнятую бровь Спок она все же отвечает: – Дело в том, что ты обычно не обращаешься ко мне с подобными вопросами. - Но в данной ситуации меня интересует ответ, – нет, вулканка не раздражается; приглушенная щитами эмоция – удивление, которое, как ни странно, капитану до сих пор удается вызывать в ней необдуманными действиями и внезапными репликами. - Да ладно. У меня просто нет времени дойти до парикмахерской. Спок удивляется – почти незаметно для невнимательного глаза – еще сильнее: - Вы могли бы отложить какое-нибудь ненужное занятие. Например, эту игру в шахматы. Улыбка Кирк едва различимо, но гаснет. На ватт, может быть; только разница в ее эмоциях напрягает – капитан будто поднимает вокруг своего прежде открытого и радостного сознания ментальные щиты, которых в принципе поднимать не умеет. - Может быть, дело в том, мисс Спок, что эта игра для меня важнее аккуратной стрижки. Вулканка не находит, что ответить. И вопрос о том, почему же, так и остается невысказанным. *** Нелогично. Капитан дышит глубоко и ровно, уже без помощи аппаратуры; едва проскальзывающая хрипотца почти незаметна. Впрочем, Спок все равно, конечно же, замечает – примерно 11,23% вдохов и 7,89% выдохов не совсем гладкие, с небольшими перебоями. Только сейчас старпом почему-то не может понять и выяснить причину такой несоразмерности; она просто смотрит на Джемму, прямо, и, как кажется со стороны, безразлично; однако все мысли, уже почти привычно, заняты ей. Кирк снова подставилась. Нерационально, совершенно бессмысленно; незачем было самой лезть в самое пекло перестрелки с клингонами – ведь есть подчиненные, которым можно было бы отдать приказ. Спок почти обрывает эту мысль – как старший помощник, она не имеет права ставить жизни кого-либо из команды ниже здоровья важного конкретно для нее человека. Впрочем, Кирк ведь – капитан, и поддержание ее в форме действительно важнее… Спок на секунду прикрывает глаза. Она не имеет права так думать. Когда веки вулканки снова приподнимаются, почему-то первое, на что падает взгляд – снова эти уже привычно растрепанные волосы капитана. Сейчас сильнее, чем обычно; волнистые пряди рассыпались по подушке светлым ореолом, и холодное освещение медотсека почему-то отражается в них едва заметной солнечной рыжинкой. Губы капитана чуть приоткрыты во сне; ресницы слегка подрагивают со средним интервалом в 34,21 секунды. Она – в порядке, здесь, на «Энтерпрайзе»; ее жизни больше не угрожает смертельная опасность, все показания в норме – максимум, чем Кирк может отделаться, это пара царапин и синяков, которые доктор Маккой сведет за секунды. Сомнений в том, что с капитаном все будет в полном порядке, нет никаких, и Спок не может объяснить себе, почему не покинет медотсек и не пойдет отдыхать. Впрочем, можно ведь помедитировать прямо тут… Доктор Маккой, заглянувший в палату, видит, как Спок склоняется почти – на грани вежливости – близко над капитаном и осторожно касается ее волос. Взгляд сосредоточен, как будто Кирк – важный эксперимент; возможно, так оно и кажется самой вулканке. Впрочем, Леонард решает не мешать. Что бы там ни думала эта достойная конкурентка панели управления межпланетным лайнером, Кирк ей, в любом случае, по крайней мере небезразлична. И Маккой почему-то уверен, что она не причинит Джемме вреда. Да и сейчас не его смена; капитан явно в полном порядке, а Леонарда ждет в общей комнате отдыха Паша… Доктор вдруг вспоминает, как Кирк отплясывала с ним в баре нечто ужасное после Кобаяши Мару. Сейчас он – абсолютно точно – не потерпит такого измывательства над своим… другом. Дверь беззвучно закрывается за Маккоем. Спок даже не думает о том, чтобы оторвать взгляд от капитана. *** На капитанском мостике остаются только капитан и старший помощник. Звездолет дрейфует в межгалактическом пространстве; через сутки в этих координатах должна произойти стыковка с судном дружественной цивилизации для обмена материалами для исследований; в данный момент пилотирования «Энтерпрайзу» не требуется, и Джемма отпустила всех старших офицеров отдыхать. У них уже долго не было времени на то, чтобы поспать дольше трех часов – и, пожалуй, это вряд ли хорошо скажется на состоянии экипажа. Самой же Кирк спать не хочется. В голове множество мыслей; совершенно разных – о детстве, о выжженной солнцем степи; о том, что в столовой теперь есть несколько новых блюд других цивилизаций; о первопроходце капитане Арчере и об отце, который смелостью, пожалуй, не уступал этому прославленному человеку. И Джемма хочет быть похожей на них – бесстрашной и полезной. Только получается, по мнению капитана, всегда наоборот… Она подставляет чужие жизни под обстрел, она не всегда может безболезненно для корабля и экипажа справиться со сложившейся ситуацией, она, бывает, медлит несколько секунд в раздумьях, теряя их, пока ее старпом бросается вперед – и тогда уже сомнений не остается, и необходимость прикрыть спину Спок становится приоритетней всех других вопросов. Кирк даже не замечает, что старпом тоже остается на мостике. Вулканка стоит тихо, не шевелясь и заложив руки за спину; тонкие пальцы правой руки обхватывают запястье с чуть выпирающей косточкой левой, взгляд направлен в одну точку и слегка расфокусирован – состояние, близкое к медитации. Глубочайшая задумчивость. В сознании Спок, разумеется, нет такой сумбурности, как у капитана. Мысли не определены; они по-прежнему отличаются практически во всем, но теперь Спок не противопоставляет их различия, а скорее дополняет их. Действительно – в сотрудничестве капитана и старшего помощника нет недопонимания, и их общие действия всегда приносят несоразмерно больше пользы, чем решения, принятые по отдельности. Спок не знает, почему это так; потом объясняет тем, что их сознания просто хорошо дополняют друг друга, что важно для управления «Энтерпрайзом»; не более. Джемма резко встает с капитанского кресла и поворачивается, вздрогнув. - Спок! Взгляд становится осмысленным и изучающим, как всегда. - Да, капитан? - Я думала, ты ушла, – удивление проходит, и Кирк облегченно смеется. – Я испугалась. - Простите, капитан. - Спок, сколько раз я тебе говорила – у меня есть имя? - Мы на мостике, капитан. - Но не при выполнении служебных обязанностей. - Тем не менее. Джемма устало выдыхает и машет рукой – что поделаешь с вулканскими привычками. - Иди отдыхать. Мне нужен бодрый и полный сил старший помощник, чтобы встречать делегацию. - Да, капитан. Джемма едва заметно улыбается. Пожалуй, нужно и самой выспаться. Только проверить напоследок безопасность проложенного в дрейфе курса, уточнить, что нет угрозы столкновения с какими-либо объектами – дело пяти минут. Спок, уже находясь у двери, оборачивается и произносит, чуть приподняв уголки губ: - Спокойной ночи… Джемма. - Спокойной ночи, Спок. Улыбка Кирк становится гораздо шире. *** На этот раз они играют в шахматы в каюте капитана. В общей комнате отдыха инженерный отдел проводит какие-то модернизации; идти в одну из комнат поменьше капитану почему-то не хочется, и Спок не спорит, когда Кирк направляется в собственную каюту. Здесь тоже есть стол для шахматной игры и фигуры; они играют уже седьмую партию за вечер, когда Кирк вдруг прерывает молчание. - Спок, – ее голос звучит ровно, но старпом различает в эмоциональном поле капитана какие-то тревожные нотки, рябью прошедшиеся по гладкой поверхности спокойствия и тихой радости. - Да, капитан? – Спок поднимает глаза на Кирк, и тут же – почти хмыкнув, кажется той – исправляется: – Джемма. - Помнишь, ты говорила о приоритетности моего внешнего вида над нашими играми в шахматы? Спок почему-то очень не хочется соглашаться. - Да. - Ты действительно считаешь, что пожертвовать одним вечером с тобой ради моих волос будет нормально? - Совершенно приемлемо, капитан. Джемма легко улыбается, но Спок чувствует, что ей… обидно? - Впрочем, – и она даже, по обыкновению, говорит правду, – я пересмотрела свои выводы и готова признать, что ваши волосы выглядят… лучше, так, как есть, нежели если вы их пострижете. Кирк недоуменно поднимает глаза. - Это был… комплимент? Спок сглатывает откуда-то появившийся в горле совершенно неуместный в данной ситуации комок. - Да, кап… Джемма. Губы Кирк, против обыкновения, не растягиваются тут же в широкой улыбке. Она продолжает улыбаться так же – легко и незаметно, но Спок чувствует почти физически волны счастья, исходящие от нее. И улыбка – хоть и не меняется – становится радостной и почти до потери самоконтроля… нежной? - Спасибо, Спок, – Джемма легко наклоняется через стол и почти неощутимо касается губами щеки вулканки, осторожно, боясь собственной наглости, берет ее ладонь в свою и поднимается из-за стола, становясь рядом. Скулы Спок зеленеют, и Джемме хочется петь, танцевать и плакать от того, что старпом не отшатывается от нее в привычной холодно-отстраненной манере, а даже будто… радуется? Два пальца капитана – указательный и средний – осторожно скользят по тонкому запястью к кисти руки. Спок судорожно выдыхает и закрывает глаза. До потери самоконтроля пять целых, семьдесят две сотых секунды. *** Через несколько часов капитан и старпом встречают инопланетную делегацию по всем правилам. Они почти не отличаются от людей – только голубоватая кожа и наросты на лбу; Джемма отстраненно размышляет о том, почему столь много иных форм жизни отличаются именно формой лба. Ее это интересует, но не настолько, как интересует стоящая рядом Спок – вот только оглядываться на старшего помощника каждую секунду невежливо по отношению к гостям; хотя Джемма все равно делает это слишком часто. Спок, как обычно, собрана и спокойна. Ей легче – временные ментальные щиты вокруг эмоций, связанных со вчерашним днем, подняты; можно не вспоминать о том, как восхитительно прекрасно стонет лежащая под ней на кровати Кирк, как льнет ей навстречу и как собственные эмоции, почти неотличимые от человеческих, сливаются в единое целое с чувствами капитана… А еще можно не вспоминать о том, как вьются по подушке и лезут в рот, когда склоняешься к припухшим губам для очередного поцелуя, рыжеватые пряди волос. Непослушные, торчащие в разные стороны, восхитительные пряди. Старший помощник капитана сосредоточен; капитан Кирк производит впечатление хорошего и харизматичного, что важно, руководителя; делегация довольна знакомством с ними, обустройством корабля и предоставленными материалами. Кирк кажется им интересной и веселой, чего нельзя сказать о чрезмерно сдержанном старпоме; впрочем, она – вулканка, и даже исследователям с отдаленной планеты известна их репутация. Капитан, пожелав им хорошего отдыха, не соглашается остаться, отговорившись необходимостью присутствовать на мостике и лично проверить все приборы. Она прощается и разворачивается на каблуках; двери бесшумно съезжаются за ней, и, оставшись в тишине турболифта, Джемма широко улыбается, дернув за кончик синюю ленту, до этой минуты стягивавшую на затылке светлые волосы. Спок, как ни парадоксально, оказывается собственницей.