Тишина

      Спина отдавала болью на каждое движение, а шея затекла так, что он казался себе разобранным роботом. Проблемы в питании или электронике, черт его поймет, но факт остается фактом. Целостности не было. Просыпался Нави также по частям.       Опять заснул на диване. Опять даже не разделся. Он приоткрывает глаза и не понимает почему же так дерьмово и почему свет такой дерзко-яркий, и слепит глаза как одноименная граната.       Что вообще происходит? Почему он тут спит? Разве он не забросил это, когда Ирма стала чаще заскакивать к нему на ночь, разве он не решил, что приятнее ложиться в кровать, подгребая тепленькое, мягонькое тельце себе по бок? Разве они не сошлись, разве он не разрешил себе?       Разверазверазве…       Он перебирает всё в своей голове, с ужасом пытаясь понять, не сон ли это? Что если он заснул после очередного аврала, череды ночных смен и всё это ему просто приснилось? Он так и не решился, а мозг, отчаянно желая, чтобы это было действительностью, взял и воспроизвел, как старый кассетник ленту? В жажде измучить, наказать, показывая, как могло быть, если бы…       Нави лежит, всё пытаясь понять, словно слепой, смотря в белый-пребелый потолок, и кажется ещё минута, и потолок начнет смотреть в него.       Где же гребаная хваленая регенерация оборотней?       Облизывает почему-то пересохшие губы и странно пытается понять, что ещё не так.       Звуков нет, даже включенный телек, оказывается не издает ни писка.       Нави не может осознать куда делось одно из его чувств осязания.       Лениво ворочая языком, чтобы добыть хоть немного слюны, он приподнимается на локтях и трёт глаза. Почему же так хреново? Вопрос, конечно, риторический, но вспомнить надо. Кровь из носа, надо.       В голове мерно гудит, как старый холодильник, волосы выбились из небольшого хвостика на затылке, а рубашка явно видала утюг ещё во времена своей выкройки. Из сомнамбулизма его выводит приглушенный грохот, а затем женский вскрик, доносящийся из… кухни?       Нави подбирается моментально, против инстинктов попрёт разве что муж с чугунным лбом.       Он движется осторожно, частично из-за того, что не слышит, но больше потому, что он словно вылез из-под переехавшего его поезда, причем всеми своими двадцатью четырьмя вагонами.       В кухне ещё ярче, кто-то открыл окно, в которое долбанный желтый диск заглядывает, как солдафон в женскую раздевалку. Вроде и осторожно, но весьма метко. Оборотень втягивает носом воздух, полагаясь лишь на нюх и знакомый запах бейсбольным мячом бьет по обонянию. Запах зеленого яблока. Не переспевшего, которое кусаешь, а оно рыхлым естеством поганит тебе весь рот, а сочным, с брызжущим началом, со сладкой кислинкой, таким, что невозможно отказаться.       По-моему, у кого-то потекли слюни.       И что, что ты суровый вожак, несменный капитан своего подразделения уже сто лет. Плохой волчок все равно укусит за бочок.       Пушистая светлая макушка выныривает из-под стойки с виноватым выражением на лице, и явно травмированной рукой.       И, погодите, это что, розовая пижамка?       Нави трясет головой, вспоминая баянистый анекдот про «не в затяг», и пытается прогнать наваждение, пока оно и его в такую же пижамку не приодело. А того ещё гляди в смирительную рубашку.       Глюк, после землетрясения в мужской голове, никуда не девается. Наоборот, старается что-то сказать, но оборотень слышит только несмелый шум и ничего более. После неудачной попытки докричаться, видение Ирмы видимо решило достучаться. Хотя ласковое прикосновение ладошки вряд ли можно так назвать. Видение подсовывает ему под нос сначала травмированный палец, явно прищемленный в борьбе с посыпавшейся утварью, а затем и завтрак в виде его любимого кофе и нихера.       Нави прикрывает в блаженстве глаза, ощущая тот самый вкус, что каждый раз жжется на языке, как фаербол, а потом резко распахивает обратно. Потому что так он хотя бы может наблюдать за передвижениями Ирмы по кухне.       Ставит что-то на плиту, немного суетится и в целом ведет себя как обычно. Так, а что вообще обычно? И какое оно обычно сейчас? Оборотень стонет, а потом матерится, как ему кажется негромко, и получает в ответ удрученную и беспокойную моську. Он только поджимает губы и старается хоть как-то собрать свой долбанный мозг по нейронам.       Крайне важно понять сейчас насколько сильно он двинулся, мало ли, вдруг ментальщики смогут хоть как-то восстановить его разум. А для этого, нужно понять в какой он, мать вашу, реальности. Или же скорее нереальности.       Потому что, если они с Ирмой сошлись, то какого хера он спал на диване? Он не настолько идиот, чтобы променять все так легко идущие ему в руки блага на шмат кожи. Скрипящий, как голос старой бабки, неудобный, как продавленный стул, и потихоньку осыпающийся, как перхоть твоего одноклассника Боба. Даже когда они ссорились, Нави никогда не уходил вниз, на первый этаж. Уж лучше на ковре в спальне ляжет, как верная псина волчина.       Но дело даже не всегда в удобстве, и ковер подтвердит. В квартире оборотня обычно ничем не пахнет, она как серая зона для запахов. Хорошая вентиляция, специальная вытяжка, он не зря столько бабла в это вкинул.       И только один аромат может сшибать, как дробовик в упор. Его яблочко, специально для него взращенное и отравленное. На упаковке должны были написать, что оно длительного действия, читайте пожизненное. Нави бы никогда не отказался от него. Не от запаха, нет. От ощущения, что он дарит каждый раз.       Второй сомнительный пункт — почему никто не разбудил его утром? Даже если предположить, что его выгнали на диван из-за… попойки? Он так и не может понять, почему всё так неимоверно болит.       Так вот, Ирма всегда будит его по утрам. Она главная в их доме по ранним побудкам. И главный, самый, мать его, главный затык в этой всей истории — блядская розовая пижамка.       Оборотень следит за ней, как за жертвой в прицеле, стреляет глазами туда-сюда. Розовый. Нет, ну мать его розовый. Ирма никогда не носит розовый. Она может надеть синий, или там зеленый, пусть даже желтый иногда, ладно. Но розовый?       Пижамка выглядит на ней инопланетно. И, пожалуй, это, его, Нави извращённые фантазии. Как пить дать. Может, он хотел бы её видеть в таком. Нет, определенно хотел. Он бы даже сказал жаждал, но звучит слишком высокопарно. И тут, его больной, ха-ха, какой каламбур, мозг сделал финт ушами. Его, блять, ушами, и подарил ему подарок на Рождество, как Санта Клаус. Нате, держите и распишитесь. Вот тут, где галочка, что претензий не имеете.       Нави имел, еще как имел. И по поводу имел, если уж это его ебанутые фантазии, то по-хорошему им бы с Ирмой сейчас переместится в какое-нибудь другое положение. Хотя, он конечно не настаивает, можно и тут, но тогда ей стоит встать на коленки ииии… СТОП!       Ещё возбуждения ему сейчас тут не хватало для полного счастья. Или, он подозрительно прищурился, может, его вымышленная детка этого и ждет? Пока папочка заведется, как старый жигуль и поедет уже куда-то? Ага, заведется и накажет свою детку. Хотя, скорее, это станет наказанием, если ей весь день придется чинить его мотор.       За мысленным возмущением он успевает пропустить, как Ирма исчезает, а потом появляется снова в другой одежде, машет ему рукой на прощание и убегает опять.       «Ага, — думается Нави, — это она помахала моей крыше по всей видимости.»       И вот опять факт: Ирма никогда его без поцелуя на прощание не оставляет. Это как отобрать не конфетку, а значок скаута у пацана.       Нет, что-то тут нечисто.       Оборотень обходит квартиру по кругу, заглядывая даже в ванную на втором этаже. Но видение видимо реально ушло окончательно и бесповоротно.       Ну серьезно? Что даже во сне, или где он там находится, в гребаном трансе не может побыть всё так, как ему хочется?       А может ему, чтобы отсюда выбраться нужно пройти какой-то квест? Типа: найди уши и вернешься обратно?       Нави трясет головой уже в который раз за день, разбрызгивая внутри душевой кабинки воду ещё сильнее. Вода прохладная, неплохо бы должна привести в себя, если он с бодуна.       Но вместо бодуна находятся парочка нехилых синяков на груди и животе, а ещё опухшее плечо.       Вот почему так тяжело двигать рукой.       Без звуков, кажется, не слышишь своё тело, не слышишь своих стонов боли или жалобных надрывных всхлипов, даже эти синяки оборотень словно не слышал до того как не наткнулся.       В зеркале над раковиной лицо совсем не опухшее. Да, под глазами чернота, но он всё такой же. Вырезанные скулы, немного грубоватый подбородок, неугасаемые арктическим холодом глаза.       Он осматривает уши, но не видит ничего такого, из-за чего мог случится его коллапс со слухом.       Затык.       На спине благодаря тому же зеркалу находятся ещё парочка синяков или один сливающийся, это уж как посмотреть.       Нави валится на кровать в одном полотенце, потому что голова почему-то решает что они на карусели. Начинает тошнить и лучше прилечь, да, а ещё лучше перестать думать обо всей этой мутной херне. Один из доводов в пользу попойки только что чуть не лишил его чудесного кофе. А подраться он мог бы и во время распития. Ему только повод дай. Но почему он ощущает себя также дерьмово, как обоссавшийся от страха пёс?       Последний раз, когда он открывает глаза, видит только маленькую стрелку часов на 12, а потом отключается.       Просыпаться после дневного сна ещё хуже, чем с утра. Похмелье никуда не ушло, как и глухота, а проезжающий по тебе снова поезд только крутит у виска. Мол, дурачина, ты зачем второй раз полез? Первого мало было? Но Нави похоже было мало.       Он спускается на кухню, сумев натянуть только домашние мягкие штаны, и собирается вопреки всему поесть. Здравая мысль конечно, но в холодильнике ничего не могло появится с прошлого раза, как он туда заглядывал в поисках хотя бы мыши. Он у него хоть в сеть включен?       Ладно, пожалуй начать с кофе самый идеальный вариант. Он варит его много, целую большую кружку, а не как обычно, мензурку. Садится, как и утром, на тоже место и медленно помешивает ложкой в чашке. Он вроде бы даже слышит фантомные позвякивания.       И думаетдумаетдумаетдумает.       Входная дверь хлопает, заставляя комично замереть, а потом прислушаться к неясному шуму в коридоре. Когда через пять минут ничего не происходит, оборотень идет на разведку в гостиную всё с той же кружкой. Но там пусто. Ни шороха, ни писка. Он шумно выдыхает носом, садится на диван, а кофе отставляет в сторону.       Как же он заебался со всем этим. Он трет руками лицо, сгибаясь пополам, а когда поднимает взгляд, Ирма стоит перед ним, в блядски короткой розовой пижамке и улыбается. Она утром была такой же короткой? Оборотень стонет снова, потому что, ну сил его больше нет это терпеть.       — Либо убей меня уже, либо прекрати это всё, — говорит он наверняка громко, слыша лишь свой какой-то гундосый голос через вату.       Видение на это только сочувственно поджимает пухленькие красивые губки и медленно двигается к нему.       «— Добить, — думается Нави. — Ну, оно и к лучшему»       Но у Ирмы видать свои понятия в добивающих ударах. Потому что вместо того, чтобы херануть его головой о край стола, она садится к нему на колени и лукаво, с хитринкой так, смотрит.       Оборотень на это дело только откидывается на спинку дивана и машинально кладет руки ей на талию.       На ощупь пижамка очень даже ничего. Но с обнаженным телом и рядом не стоит. Девчонка облизывает губы, продолжая пялиться, но руки перемещает, одну ему на здоровое плечо, второй зачесывает волосы аккуратно за ухо.       Ведёт кончиками пальцем по скуле, на щеку, задевает губы, невесомо, дразня, и Нави на это заводится как школьник в пубертат, возбуждается от этих касаний, как по щелчку маленьких, аккуратных пальчиков. Известно чьих пальчиков.       Он грубо рыкает ей прямо в губы, словно хочет поставить на место. Эй, это он тут альфа, вообще-то это он тут доминирующая личность, а не какие-то там… Какие-то там касаются воздушными, зефирными губами его сжатых, легко, как будто невзначай. Так, что ты через секунду уже не будешь уверен, касались ли тебя вообще? И Нави сидит мгновенно как-то обмякнув, как маленький щеночек, разве что не скуля, и может только сжимать руки на чужой талии и загнанно дышать. Пыхтящий паровоз. Чужой вздох соприкасается с его, в желании дать попробовать откусить, но увернуться в последний момент.       Прикосновения волнуют. Они такие знакомые, словно никогда прежде, и каждый раз только так.       Прелюдии всегда слаще самого процесса, предвкушение всегда дольше остается на языке нежели блюдо.       Поцелуи медленные, вдумчивые, знающие. В краешек губ, чуть выше, и ещё, а после — размашистое движение языка оставляет обожженный след на щеке.       Жалят челюсть и почти сводят с ума на шее. Подушечки пальцев ведут по вниз по груди, плавным движением опускаясь всё ниже к кромке штанов, останавливаясь там, не потому что не хотят продолжить, а потому что игра только началась. Скользят там мимолетными движениями внизу живота, заставляя пресс судорожно сжиматься.       Нави закрывает глаза, опускаясь в черную воду ещё больше, глубже, с головой.       Короткие ногти слегка царапают кожу, принося что-то новое.       А потом шаловливая ладошка наконец залазит под кромку штанов, чтобы потом обломать и высунуть её наружу.       И проделать так снова. И когда ты уже не будешь ожидать, просто терпишь эту игру со своим телом, тебя накроет окончательно и бесповоротно.       Дрочку в штанах он забыл ещё в средней школе. И обещал себе больше к ней не возвращаться.       Но его и не спрашивает никто. Просто ведут до жути медленно по стволу прохладной рукой, скользя вверх, вниз, беглыми движениями очерчивают вены, а потом также внезапно и невесомо накрывают пальцами головку. Бедра подбрасывает вверх, как кукольник свою марионетку.       И всё, что он может ей дать — кусачие поцелуи, как гребаная крапива, как раскушенный во рту перец.       Ему так мало, он только сейчас понимает, какой он до чертиков жадный.       Рука из штанов исчезает, заставляя открыть глаза и увидеть перед собой картинку, о которой мечталось ещё с утра.       Взгляд горит хотя и темно, но оборотню его видно сразу. Быстрое, как у змейки движение языка и его штаны ползут вниз, до колен.       Указательный пальчик, тот который он знает с родинкой на втором фаланге, с любопытством юного исследователя скользит по члену неторопливо и вдумчиво.       Убийственно медленно.       Сам же просил его добить, терпи теперь.       Член от этого зверства дергается, заставляя оборотня мычать, как мул и стойко сцеплять зубы.       Потому что иначе изо рта польются далеко не лестные предложения. А ему бы не хотелось обижать Ирму, пусть даже её видение.       Её лицо придвигается ближе, окутывает своим теплым дыханием, а потом язык без объявления войны скользит от основания члена к уздечке. Пальцы снова оборачиваются вокруг члена, язык вылизывает головку короткими, жалящими мазками. И когда уже едва сдерживающий себя оборотень, готов просто взорваться, её прекрасные, восхитительные губки берут в рот головку, посасывая, не переставая водить языком, уже внутри. Жарко, восхитительно, мокро и бодряще одновременно.       Она ведет головой вниз, до основания, вверх, и больше не останавливается.       Думает, что в темноте не видно, как иногда поднимает взгляд на его лицо, не видно как смотрится с его членом, обернутым её губами, а от того и не смущается, наверное. Обычно, она издает пару тихих, едва различимых стона, но сейчас ему не слышно. Даже если бы он не оглох, то кровь в ушах бы просто не дала ему ни шанса.       Оргазм наступает настолько долгожданно и совсем не неожиданно. Выплескивается в божественный ротик и не удержавшись пару раз дергает за прядки волос.       Он ощущает дикую гиперчувствительность, когда кончив его еще не опавший член ласково посасывают и облизывают, и только потом отпускают.       Первым делом, на него надевают штаны, а потом уже берут его остывший кофе, чтобы перебить мерзкий привкус спермы на языке. Минеты в их доме всегда запиваются водой. Нави лениво донельзя. Он будто сто лет не кончал.       Его мягко буксируют вверх, в спальню, кладут на кровать и сами кладутся рядом. Под бочок, как он и любит. Так сказать, если и укусят, то хоть волчок свой.       Он расслабленно вздыхает в чужую макушку, целует по привычке угоревшего где-то мозга, и засыпает, вдыхая его обожаемый аромат.       Этот день его утомил.       Следующее утро встречает его тихим шорохом одеяла, которое эмигрировало куда-то в ноги, и чужим смешным посапыванием.       Оборотень только облегченно вздыхает. Вот это его накрыло вчера. Или сегодня? Да не важно, главное, что всё закончилось, и надо бы проверить не кончил ли он в штаны от таких снов. А то мало ли.       Сонная нега пропадает, когда любимое по всем параметром нежное тельце рядом оказывается облаченным в сучью розовую пижаму.       Нави стонет, наверняка слишком громко, и чуткий, как у бывалого оборотня, слух его зазнобы улавливает этот позорный звук.       — Что такое? — бормочет она, не открывая глаз, но нашаривая его руку и сжимая крепче.       — Я не хочу опять спать. Верни всё назад, — чуть не скулит мужчина.       Ирма недовольно пыхтит, но выбирается пусть из жесткой, но такой теплой и надежной хватки, чтобы развернуться и сесть в изголовье кровати. Сонная, она выглядит забавно, с по-детски оттопыренной нижней губой, заспанная, и с почти невидящим взглядом.       — Если не хочешь спать, то не спи. Зачем меня будишь? — немного обиженно звучит она. — Хотя тебе и положено сейчас больше отдыхать. Доктор же говорил.       Оборотень поднимает недоумевающий взгляд и просто молча просит помощи.       — Ты не помнишь? У тебя может быть частичная амнезия, врач меня предупреждал об этом, — качает головой в подтверждение девушка.       — А что…было?       -Что-что, герой из народных сказок вылез, блин, — ещё больше раздражается маг. — Полез под пули в самую гущу, как ты любишь, тебя взрывной волной и накрыло от бомбы, — Ирма пожимает плечами будто и не удивлена вовсе ничем.       — Так вот почему я нихера не слышал, — взбрыкивает Нави и прикрывает глаза рукой. — Я думал, что с ума схожу. Проснулся на диване, глухой, как дела в отделе по наркотикам, и ты тут…       — А я при чем? Ты сам улегся на тот диван, я даже моргнуть не успела. Говорю, посиди, я сейчас пакеты только разложу. А ты по привычке и бахнулся там спать. Я хотела тебя попробовать перенести, но тебя попробуй сдвинь. Не стала будить, — достойное оправдание.       — А это что такое? — Нави дергает низ пижамки и заглядывает ей в лицо.       — Сам же хотел. Меньше пить надо, и будешь всё помнить, — издевательски говорит Ирма, но улыбается при этом совершенно шкодно.       Оборотень на это только тянется к ней всем корпусом. Ну, пижамку-то протестить надо, а то вчера не получилось. Но девчонка мгновенно вскакивает и бежит в сторону ванной.       — Поиграем в догонялки, — хищно осклабившись резюмирует волк и подрывается за своей жертвой.