(не)первый десяток

Данила знает, ох, что уж там говорить, он прекрасно знает. Знает, что проебался, знает, что это невыносимо. Знает, что грузит и себя, и Руслана. Вот только поделать с этим ничего не мог. Он жил на отшибе такого прекрасного города, именуемого Петербургом, вот только не понимал зачем. А Руслан, весь такой многогранный, активный, даже один на один его было слишком много, расположился на Сенной. И упорно пытался переманить рыжего на эту же станцию метро. Вот только безуспешно. Причину такого физического расстояния между ними, хотя романтически они были довольно-таки близки, объяснить никто не мог. Просто так получилось, просто так вышло. Ведь намного проще встречаться на общих проектах и проезжать (не)первый десяток станций синей ветки, чем и вправду переехать. Данила жил в панельном муравейнике, почти что в хрущёвке. Количество самоубийств от данной обстановки превышало все допустимые границы. Поперечный боялся стать одним их них: канувших в небытие в водовороте жизни. Руслан – исторический центр, дом с красивой отделкой. И места их проживания очень сильно передавали характеры парней. Отшиб, потому что романтика грустной России, мысли, раздумья, сигареты. Сенная, потому что Усачев – величественный эстет, любящий просыпаться спозаранку, брать кофе в ближайшей кофейне и сидеть за работой на роскошном балконе. А Поперечный скурит косяк на одного за раз, вырубится под шестой час утра и будет ещё долго проклинать это расстояние. Потому что немощно, потому что тоскливо. — Ты знаешь, — однажды говорит Руслан. Они в каком-то баре и даже здесь парень умудрился отличиться и вместо чего-то спиртного заказал ебучую колу, которую сейчас добросовестно с ухмылкой помешивал трубочкой. — Я никогда не понимал: что тебя там, на Парнасе, так цепляет? Опасно, пусто, страшно. — Напоминает о Воронеже. Резко, броско, рвано – чтобы отстал. А Руслан и отстаёт. Только когда они заваливаются к нему не в первом часу ночи, как обычно, с единственной целью. Потому что все их встречи сопровождаются только одним: желанием друг друга. А на утро будет самое печальное: расставание. Потому что по каким-то необъяснимым причинам они не могли остаться. Будто на то был запрет, хотя они уже нарушили самый главный. — Когда встретимся в следующий раз? — пытается безразлично спросить Усачев. Но невооружённым глазом видно, как в нём проскакивает надежда, и Данила так не хочет её рушить. — Не знаю. Вся следующая неделя нагружена. — Хорошо. Напиши, если что. Рыжий одаряет русланову макушку поцелуем и треплет по и так растрёпанным волосам. Для Данилы уже давно стынет кофе, а сам Усачев, казалось, никого не стесняясь, сидит в одном полотенце, освежённый душем. На этом они и расстаются: полные недосказанности и лжи. Потому что как бы кто не был горд – его безумно тянуло к другому. Сейчас он доедет на метро до дома, потом ещё немного пройдётся пешком, а после скурит сигарету и завалится спать. Руслан не любил, когда юноша курил. А по-другому было нельзя: так проще расслабиться, отпустить. Да и выспаться в руслановской квартире было сложно: на улице шумно, людно, засыпать Поперечный не хотел, ведь намного удобней и приятней было всю ночь проглядеть на спокойное лицо партнёра и ни о чём не думать. Хоть когда-то ни о чём ни думать. На балконе – жухло, одиноко, нет людной толпы под ногами, лишь десяток этажей. Сигареты заканчиваются, надо купить новые. Или бросить. Но все мы знаем, что проще вновь что-то сделать, чем отречься. Так и было с Русланом: рыжий просто-напросто привязался, и даже, казалось бы, такая обычная вещь, как проживание на конце синей ветки, начинало вымораживать. Хотелось просто сорваться, но он почему-то не мог. В итоге, как и ожидал Данила, вся следующая неделя была безумно нагружена: он не высыпался, потому что подрывался с последним будильником, впопыхах собирался и уже бежал (хоть в чём-то стоило проклинать окраину – причину его вечных опозданий). А все съёмки длились до поздней ночи, из-за чего приезжал домой он критически поздно. Да будь проклят этот Парнас, он согласен на Сенную. Выходной от проектов выпадает в понедельник. Тогда Данила позволяет себе расслабиться: забросить телефон куда подальше, пригубить нехилое количество алкоголя и зависнуть за просмотром дерьмовых комедий. Всё равно хуже уже не будет. В какие-то моменты юноша был рад, что живёт один – полная свобода действий: хоть ходи в нижнем белье, хоть вообще без него. Забудь про душ, ешь неаккуратно, кури прямо в комнате. Можешь вообще сгнить, казалось, никто не заметит. Но такую идиллию прерывает неожиданный щелчок дверного замка. Ключ был только у одного человека – имя, думаю, называть бессмысленно – поэтому не было причины беспокоиться. Вот только почему Усачев заявился просто так и без приглашения поинтересоваться всё же стоило. Руслан заходит в гостиную, принёсший с собой дребезжащие пакеты, еду на вынос и тёплый летний запах Петербурга, состоящий из пыли и солнца. Он говорит: — Сказать честно, я уже подумывал, что ты умер. — С чего такие умозаключения? — Поперечный нехотя поднимается с дивана, приветствует гостя коротким поцелуем и забирает покупки. — Ты не заходил никуда больше двенадцати часов. — И что? Я хотел отдохнуть. — Не злись, я волновался. Сидеть на диване вдвоём удобнее, чем одному. У Руслана всегда холодные руки и тёплая грудь – сердце будто горит огнём. Да и сам Усачев в каком-то роде являлся сильной мотивацией Данилы. Еда уходит на ура в первые полчаса просмотра. Молчать почему-то стало неуютно, будто бы прошла не неделя, а год. И они очень сильно поменялись. Из-за графика у рыжего почти не было времени подумать, поэтому вчера мысли огромным комом навалились на бедного юношу. Нужно с этим что-то делать: и с ним, и с Русланом. Чем-то звенящим в пакете оказывается бутылка хорошего коньяка: Руслан не был падок на деньги и всегда выбирал лучший алкоголь, в отличие от Данилы, которого и устроил бы пивас по скидке. И вот, когда уже замелькали титры, половина бутылки была исчерпана, а русланова ладонь на протяжении порядка десяти минут оглаживала данин бок, то наступило самое время для чего-то поинтересней: сладостного финала. Усачеву было характерно пьянеть быстрее, но в этот раз почему-то это так не сработало, потому что млел скорее Данила. Парень забрал стакан из рук партнёра, аккуратно поставил рядом со своим на пол и опрокинул того спиной на диван. — Руслан, я не думаю что- — Ох, заткнись, я скучал. А у рыжего так-то и не было причин возражать. Он подставит шею под трепетные поцелуи, позволит огладить свой пах, сам не теряя времени примется стаскивать футболку с руслановых плеч. Из гостиной они переместятся в спальню, забыв выключить телевизор. И будут ещё долго дразнить друг друга всевозможными прелюдиями. Когда они закончат – потные, вымотавшиеся – то откинутся на кровать, пяля в потолок. В такой ситуации рыжему даже позволительно закурить, невзирая на всевозможные руслановские запреты. А Усачев, оказывается-то, сильно скучал. Дым путается в белизне потолка. За окном на трассе начинают ездить машины, потихоньку небо темнеет и покрывается звёздами, а следом друг за другом зажигаются фонари. Они оба любили эту идиллию, но почему-то всегда побаивались об этом сказать. Но пришло время Руслана нарушить прекрасную тишину: — А знаешь что, переезжай ко мне. — Когда? — Да хоть завтра. — Я подумаю, — но думать тут и было нечего. Это означало «да» – немного неловкое, сомнительное, но желанное. Они остаются где-то там, на Парнасе, согретые любовью и сокрытые от других глаз.