Рядом

Даже сейчас, когда все давно уже было кончено, прошлое никак не желало отпускать Фенриса. Дело было даже не в лириумных узорах, с которыми эльф уже так свыкся, что почти не замечал их. Кошмары— вот что не давало бывшему рабу если не жизни, то, по крайней мере, сна. Фенрис знал, конечно, что Данариус давно мертв— эльф убил его своими руками. Но ведь сон— там все совсем по-другому, совсем не так, как в жизни. И, когда в очередном до неприличия реалистичном кошмаре Фенрис, открыв глаза, вновь оказывался в своей жалкой каморке, где тевинтерский магистр держал раба, ему хотелось кричать от отчаяния и страха. Во сне ложью казалась как раз его нынешняя жизнь, и он мог тысячу раз говорить себе, что его бывшего хозяина нет в живых— Данариусу, стоявшему над ним во сне, было на это тысячу раз плевать. Может, он и правда кричал во сне, может, метался по кровати и отталкивал руки, пытающиеся его успокоить. А потом— его все же будили. Андерс всегда знал, как его разбудить. И, пока лириумный эльф, еще не до конца очнувшийся от кошмара, почти до смешного беспомощно смотрел на отступника, словно никак не мог поверить, что тот и правда настоящий— прижимал его к себе, и, поцеловав в висок, шептал на ушко— всегда одни и те же слова, как заклинание, после которых Фенрис рвано вздыхал и утыкался в плечо мага: «Все хорошо, солнце мое. Я рядом». Засыпая снова, уже без сновидений, эльф думал, что Создатель тот еще шутник. Сбежать от мага, возненавидеть всех подобных ему— и найти свое место рядом с другим… впрочем, Фенрис и сам не помнил, когда обжигающая ненависть к Андерсу переросла в совсем иное чувство— сначала— не менее обжигающее, а потом— греющее, как огонь камина холодной ночью. Может, тогда, когда Андерс после особенно тяжелого боя с магами крови затащил Фенриса, у которого и сил-то сопротивляться не было, в свою лечебницу— и, латая раны лириумного эльфа с таким рвением, будто от этого зависела жизнь самого отступника, на очередную тираду Фенриса о том, какие маги плохие, не заспорил, а пообещал лично задушить любого мага, которому вздумается хоть пальцем тронуть эльфа, и, не дожидаясь ответа, накрыл его губы своими. Нет, скорее всего, гораздо раньше…Фенрис не помнил, да и не хотел помнить, когда. Но именно в тот раз все началось. Конечно, после этого многое случилось, прежде чем Андерс мог обнять Фенриса, зная, что тот в ответ не огрызнется и не оттолкнет его, а эльф свыкся с мыслью, что вечером придется читать новые главы Манифеста и стараться не издеваться над ними, а помогать магу исправлять неудачные пассажи, пусть и надеясь в глубине души, что этот документ никогда не будет узаконен. И прежде чем Хоук и остальные перестали оглядываться на них в немом изумлении, когда Андерс называл эльфа «солнце мое», а тот, вместо того, чтобы выдать что-то в духе «никакое я тебе не солнце, маг», совершенно неподобающим образом улыбался, хоть и немного снисходительно. Впрочем, это не означает, что Фенрис стал менее мрачен (разве что совсем чуть-чуть) или перестал язвить при каждом удобном случае— за исключением, может, тех моментов, когда Андерс впечатывал эльфа в стену— до кровати они, как правило, добирались уже в процессе— и, сжав его руки за запястья, скользил губами по шее Фенриса, от чего тот мог только приглушенно стонать, закусив губу, и нетерпеливо прижиматься к отступнику бедрами. Или же— когда просыпался от кошмаров. Но, в целом, можно было сказать, что Фенрис был счастлив— совершенно новое для него чувство. Впрочем, с Андерсом он узнал много чего нового. Например, что в скрипящей всеми досками кровати отступника, вокруг которой стоял привычный для лечебницы бардак и стойкий запах горьких трав, спать может быть гораздо уютнее, чем в роскошной постели имения в Верхнем городе— разумеется, если ее греет сам Андерс. И еще— как приятно просыпаться в объятиях любимого человека. И, конечно, что иногда на твой мрачный взгляд и полную сарказма фразу кое-кто может умилиться и почесать тебя за ушком, как кота, от чего сохранять серьезный вид очень трудно и хочется, улыбнувшись, уткнуться этому кое-кому в плечо( из этого, кстати, следовало еще одно открытие— что в перьях мантии на плече у вышеупомянутого кое-кого полным—полно пыли). Да, Создатель тот еще шутник. И, лежа под теплым боком отступника, слушая его ровное дыхание, Фенрис точно знал, что рано или поздно о прошлой жизни ему перестанут напоминать даже кошмары. А пока— Андерс всегда будет рядом, чтобы разбудить его от них.