деМОНОЛОГия боли

жизнь не закончилась. жаль. просто приобрела другой изощрëнный характер, сменила краски: с пестрящих, ярких и болезненных до полного отсутствия разнообразия в чëрной смоле мировоззрения. как, однако, легко самоопределяться, когда всë, что тобою движет, это голод. жадный, великий голод, голод на чужую плоть, чтобы на зубах скрипела кожа, а в глотке застревали крупные куски, чужую боль, чтобы ощущать под пальцами напряжëнные извивания, чужие крики, чтобы в ушах звенел хохот смерти. тело двигалось, сердце билось. или не сердце в нравственном его понимании, а кровяной мышечный узел, координирующий работу организма ненасытного дикого существа, оставшегося после смерти бывшего обладателя этого тела. ушли воспоминания, ушли чувства. осталась только тьма — добрая и всепрощающая, как мама. под еë покровом совершались худшие из преступлений, еë именем клеймился худший из убийц. он забыл о сострадании, о слабости прошлого, о надеждах и вере в лучшее завтра. не было никакого завтра, не стало никакого вчера, не имелось никакого сегодня: время приобрело тягучий смоляной оттенок, так приятно пропускающийся сквозь пальцы. времени нет цены. нет цены счастью. нет цены жизни. есть цена сердцу, бьющемуся во тьме влекущим маяком. есть цена молитвам, сказанным со вздохом в гробовой тишине предсмертного ужаса. есть цена тяжëлым каплям, стекающим с подбородка в удовлетворенном неистовстве. иногда сознание мутилось. руки тряслись, не слушались, будто пришитые чужеродные отростки. голова тяжелела и клонилась к земле, а ноги сгибались в коленях, в поклоне жалобного паломника. не пристало богу быть на коленях. не пристало хищнику плакать по жертве. мглистые капли стучали по полу, сокрушая тишину прерывистыми всхлипами сожаления. руки тянулись к лицу, к глазам, желая сорвать с них пелену жестокого отрицания, разогнать болезненную дымку, навеянную незримым сладострастным демоном. демон говорил о великой чести, о бесконечной дремлющей силе, о будущем могуществе человеческого тела с сознанием кровожадного монстра. демон начинал душить, когда он не слушался. тянул к жилистой шее свои костлявые руки, окольцовывал еë большими пальцами, сдавливал и кряхтел от усилия. а потом он засыпал. и просыпалось осознание. осознание того, что глаз нет, чтобы сорвать с них пелену. осознание того, что это твои собственные руки, чтобы сбросить их с шеи. но демон смеялся. заливался протяжным, глубоким хохотом, который не заглушали даже предсмертные крики новых несчастных. демон не боролся — наслаждался. говорил о принятии и судьбе. не чести, но предназначении. той глупой сказки из фантастических мультфильмов об избранных, диски с которыми он выпрашивал ребëнком. он боролся сам с собой. и был одинок в этом противостоянии. не осталось никого, кто бы мог разогнать тьму своим голосом, протянуть руку сквозь туман бесконечного страха. никого, кроме демона. бесформенное, колоссальное существо, казавшееся самой мглой, воплощавшее сам ужас. когтями он рвал тело мира, клыками — впивался в глотки мыслей, невидящими зеницами выжигал последние сомнения. и когда не осталось ничего, кроме пустоты, раздался голос, заполнивший уши далëким, космическим гулом, проникший в сердце витьеватой идеей. невидимое небо покрылось мглой, разверзнулось гласом бога: — ŤӸ Ή६ ტ∂ựΉ, Я Č ŤტҔტЙ, а ему и не надо иного.