Now we're floating like two feathers
Тот всегда был для Итачи глотком свежего воздуха — спокойный, холодный, расчетливый. Но в то же время он знал, чувствовал под кожей присутствие Какаши. Он всегда был рядом. Ненавязчиво, тихо, едва уловимо. — Какаши-сан, — Учиха уважительно поклонился. Хатакэ этого даже не заметил, водя рукой по рукоятке катаны. Было непонятно, знал ли вообще капитан о произошедшем. Но у Итачи появилась возможность успокоиться — раздражение электрическими разрядами проходило по телу, покалывая язык. Он ненавидел жалость. Сжав кулаки, Итачи глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Вот так. Как всегда, под маску АНБУ нужно надеть маску шиноби — непроницаемую и ровную. Какаши не станет его жалеть, и это осаждало бурлящую злость. Едва ли этот человек хоть кого-то пожалел в открытую. Хатакэ выглядел как всегда лениво и расслаблено. Он прикрыл глаза, думая о чем-то. Кадык дернулся — он сглотнул слюну. Видимо, мысли были тяжелые. Или эротичные. Непонятно, ведь в голову Какаши невозможно было залезть. Даже шарингану Итачи было это не по силам. Учиха даже как-то пробовал, проверял — Хатакэ многое ему разрешал, и даже это. Закончилось все тем, что Какаши показал ему страничку пошлой книжонки, а тот от удивления рассеял гендзюцу. Помнится ему, Хатакэ тогда впервые так громко смеялся. Итачи часто смотрел на него — тот прекрасно об этом знал. Глазел, потому что, залипая на силу, сам становился увереннее. Потому что в Какаши не было тех раздражающих вездесущих яркий эмоций, что Учиха давно отринул. Они его откровенно бесили, ведь он сам уже не был способен их ощущать. Может быть, Итачи было даже завидно. Но зависть — тоже эмоция. Парадокс. Поэтому он вернулся к созерцанию задумчивого капитана. Итачи смотрел, потому что Какаши ему позволял. Другой бы уже руками собирал собственные органы где-то в лесу, а Итачи было можно пялиться без зазрения совести. И Учиха этим пользовался. Его командир, наконец, соизволил поднять взгляд, разорвав очередную логическую цепочку в его мозгу. Может, оно и к лучшему. — Йо, Итачи, — он оттолкнулся от ящика. Пройдя мимо подчиненного, Хатакэ направился к выходу, — идем. — Может, дать кого-то другого тебе в напарники? Хокагэ-сама сидел напротив согнувшегося в поклоне Какаши. Его лицо выражает привычную обеспокоенность. Кого вы пытаетесь обмануть, хокагэ, мы все знаем, что половина вины за случившееся лежит на вас. — Я уверен в Итачи, Третий-сама, — спокойно заявил он, бросая взгляд на свою маску АНБУ. Узоры на ней — брызги крови — в хаотичном порядке извиваются, отвлекая внимание от ярко светящегося во время заданий шарингана под нею. Хирузен почесал седеющую бороду. Он явно не был согласен с решением Какаши, но доверял самому способному капитану АНБУ. Тем более, любой, кто хоть немного был знаком с Хатакэ, знал — Учиха Итачи под его защитой. Но хокагэ все же спросил: — Не думаешь ли ты, что после произошедшего ему стоит отдохнуть? Хатакэ лишь ухмыльнулся и, вернув лицу подобострастное выражение, посмотрел на хокагэ. Все слишком недооценивали Итачи, и это злило. С другой стороны, если бы люди хотя бы имели представление о нём, то никогда бы уже не смогли уснуть. Ведь не у всех есть устойчивость, как у Какаши. — Итачи не из тех, кто будет сидеть дома и плакать в подушку, — он выдержал паузу, думая, стоит ли это говорить. — Мы похожи. Нам нужно забываться в работе.In the sunlight and the dust of California.
Попрощавшись с Данзо, Какаши и Итачи вышли из здания АНБУ. Оба молча направились к воротам Конохи. Хатакэ попутно вводил в курс миссии. — Нужно достать документы, что украл у нас Скрытый туман, — он намеренно не смотрел на Итачи, хотя знал, что тот слушает вполуха, — Так как архивы хранятся в подвале резиденции мизукагэ, действовать нужно осторожно. Главное условие — никого не убивать. Итачи вздрогнул. Он повернулся лицом к Какаши, который разминал затекшие суставы рук. О его широкие плечи можно было бы опереться в поисках поддержки, но Учиха она была не нужна. Он усиленно уверял себя в этом. — Таков приказ начальства, — Какаши продолжил, как ни в чем не бывало, делая вид, что не заметил, как черные глаза покрылись болезненной мутной пеленой. Хатакэ понимал, что Итачи было больно. Итачи было плохо. Но бередить истекающую кровью рану было пустой тратой и так не бесконечных эмоциональных сил. Учиха кивнул. — Обязательно, Какаши-сан, — он поднял взгляд, встречаясь с блестящим кроваво-красным шаринганом, — Я буду осторожен. Хатакэ и не сомневался, что тот будет. Не в его интересах было умирать после того, как Миссия была подобрана специально — чистая, без лишних смертей и, впоследствии, груза на душе. Они вышли за пределы деревни и запрыгнули на толстую ветку. В кабинете Данзо всегда было темно — тот будто специально создавал вокруг себя давящую атмосферу. И пусть Какаши этим не проймешь, шиноби все равно отметил красные абстрактные картины на стенах. — Какаши, ты знаешь, что произошло? Этот тон напрягал. Хатакэ только вернулся с миссии, поэтому был не в курсе дел Конохи. Последнее время в деревне было спокойно, так что он был удивлен, что его вызвал сам глава Корня для разговора о новостях. Видимо, они были не сильно хорошие. Какаши отрицательно помотал головой. Данзо отвернулся, ровным голосом начиная жестокий рассказ: — Я думаю, ты в курсе, что клан Учиха затевал государственный переворот. — Да, Данзо-сама. Так вот он к чему. Черт, неужели это случилось. — Восстание все же было начато, — он поправил забинтованную руку и сверкнул холодным взглядом, — и тут же подавлено отрядом АНБУ. В голове Хатакэ начало пульсировать. Перед глазами предстал образ Итачи, спокойно сидящего напротив — это была одна из их миссий. В тот момент они сидели у костра, играя в карты на желание. Итачи еще постоянно интересовался, не ноет ли полученная Какаши от шиноби скрытой травы рана на спине. И сам же её обрабатывал. Какаши помнил, что у Итачи руки мягкие и холодные. И сейчас он боялся узнать, что они закоченели навсегда. Голос Данзо отдался ударом по затылку. — Выживших нет. Какаши уставился на Данзо, подавляя эмоции. Это был тот редкий случай, когда забытые в глубине мозга чувства с завидным рвением захватывали тело. Ничего человеческое, АНБУ, к сожалению или к счастью, не чуждо. Увидев настороженный (это был максимум контроля лица, и Хатакэ был доволен) взгляд, Данзо неспешно добавил. — Но, так как Учиха Итачи был на нашей стороне с самого начала, он остался жив. Какаши тихо выдохнул. Но было рано. — Более того, он сам участвовал в резне. Колотящийся пульс залился в уши раскаленным свинцом. Итачи… что? О, Ками-сама. Какаши подобрался и аккуратно спросил. — Как он сейчас? — не желая выдавать истинного подтекста вопроса, он добавил. — Он мой подчиненный, и я должен знать о его психическом состоянии. Данзо одобряюще кивнул. — Ты — настоящий АНБУ, Какаши. Как и Итачи. Хатакэ был не рад похвале в такой момент. Жизнь шиноби — противоречивая вещь, но это было уже слишком. К сожаленю, очевидно было, что в этой ситуации мораль мало кого волновало. В бою все средства хороши, да? — Судя по внешнему виду, он в порядке, — опять этот холодный тон, — а дальше — это только его дело. Какаши хрустнул пальцем, выдавая этим жестом свою нервозность. — Это все, что вы хотели мне сказать? Данзо еще раз внимательно осмотрел Хатакэ. — Да. Можешь быть свободен. Какаши быстрым твердым шагом покинул помещение. Итачи перепрыгивал с дерева на дерево, держась чуть позади Какаши. Хатакэ внимательно следил за ним, но маска и нечитаемый взгляд заковывали шиноби в каменный саркофаг отрешенности. Очень удобно, учитывая их образ жизни и обстоятельства. Какаши волновался. Это было неудивительно, но показывать свои переживания было нельзя — Итачи сразу закроется еще сильнее. Оставалось просто ждать.And you no longer have to carry me
Они находились в пути уже долго. Солнце быстро заходило за горизонт, уступая место сумеркам. — Устроим привал, — безапелляционно заявил Какаши, спрыгивая на землю. — Согласен, — коротко ответил Итачи, следуя за ним. Усталости не было, но почему-то очень хотелось побыть в более-менее спокойной обстановке. Такую итак днем с огнем не сыщешь, но рядом с Какаши она внезапно появлялась: будто они и не шиноби вовсе, нет войны и смерти. Пока Итачи размышлял, рассматривая широкие плечи Хатакэ, тот достал палатку, передавая её Учиха. Мельком окинул взглядом ровное выражение лица, задержав взгляд на морщинках под глазами. Они будто казались глубже. — Ты останешься тут, разобьешь лагерь, — он повернулся спиной, — а я пойду и наберу веток для костра. Итачи кивнул. Какаши улыбнулся одними глазами, резко удаляясь. — Я понимаю, что тебе нужно побыть одному, — бросил он вдогонку, скрываясь в тени деревьев. Итачи задумчиво посмотрел на удаляющийся силуэт. Он был благодарен Какаши за то, что тот не лез ему в душу без спроса. «Я сам поделюсь, когда пойму, что на самом деле со мной происходит» Потому что сейчас Итачи отчаянно не понимал, что случилось. Или не принимал. Был потерян — определенно. Думал, что еще и одинок. Но ошибался.We are exactly where I wanted us to be.
Итачи забирается руками под черную обтягивающую водолазку — кожа под ней горячая, мокрая. Воздух тяжелый — пахнет потом, кровью и чьими-то криками. Какаши вжимает его спиной в холодный кафель пола старой, пропахшей пылью гостиницы. Хатакэ стоит на коленях и нависает сверху, опираясь на локти. Кости бьются о твердую поверхность, и на коже расцветают болезненными бутонами синяки. Перед его глазами — его мертвые сокомандники. Их раскуроченные от взрыва тела больше похожи на груды мяса на скотобойне. Лужи крови отражают багровое солнце. Заказчик поздравляет с удачно выполненным заданием. Засунь свои слова себе в жопу, ублюдок. Итачи сжимает его торс бедрами, так, что Какаши иногда давится воздухом. Учиха оттягивает ворот кофты и кусает шею острыми зубами. Хатакэ жмется ближе. Ему хочется, чтобы тело болело от этих прикосновений. Чтобы больше так сильно не ныло в области сердца. Итачи отталкивается босыми ступнями от холодного пола, переворачивая Какаши на спину и меняя положение. Вереница его позвонков грубо целует кафель. Итачи садится сверху, прижимая запястья капитана к полу. Какаши выдыхает: — Возьми меня, Итачи, — воздух отталкивается от губ с трудом, но доносится до ушей Учиха. Хатакэ болезненно жмурит глаза, — Я так больше не могу. Итачи стягивает с него водолазку. Он прокладывает запутанную дорогу укусов по шее и груди, слизывая кровь. Какаши тянется, чтобы снять с Итачи серый жилет АНБУ. — Нет. Учиха прячется за одеждой, не позволяя приблизиться. Раздевшись, он окажется слабым, открытым. А показав кому-то себя, ты направляешь его клинок себе в сердце. Какаши мотает головой — обидно. Он хочет, чтобы не он один был в этой комнате, в этой жизни — не один царапался оголенными нервами об искрящийся воздух. И Хатакэ отталкивает. — Ладно. Он резко встает. Укусы приятно ноют, но он стряхивает негу и старается не смотреть на Итачи. Тот тоже поднимается. В его привычно пустых глазах отблескивает разочарование. Или это… … извинение? Нет, Какаши кажется. Поэтому он поднимает с пола водолазку и натягивает её на покрытое шрамами тела. Итачи никогда не признается, что засмотрелся. Хатакэ не поворачиваясь идет к своей кровати. — Спокойной ночи, Итачи, — отрезает он, отрешенно глядя в окно, — завтра на рассвете выдвигаемся. Итачи надевает маску и под ней закусывает губу. Уходя, он аккуратно закрывает дверь, чтобы не хлопнуть ею. Раздается удар — Какаши разбивает костяшку о бетонную стену. Хатакэ вернулся где-то минут через сорок с охапкой хвороста наперевес. Он разложил его на пустом месте, подальше от деревьев. Итачи сидел на земле, склонив голову и прислонившись спиной к натянутой брезентовой стенке палатки. — Итачи, — Какаши позвал его, указывая на кучу веток. Учиха сложил печати, выпуская огонь изо рта. Костер полыхнул, взвиваясь ввысь. Облизывал воздух любовно, а в ответ ветер целовал его обжигающие всполохи. Хатакэ прилег рядом, опираясь на локти и протягивая длинные ноги ближе к костру. Он поглядывал на Итачи снизу вверх, разглядывая острый подбородок. Черты знаменитого клана ярко прослеживались на аристократически красивом лице. Только во глаза, как ни иронично — совем не учиховские. Итачи спокойно опустил взгляд. Ему не было неприятно внимание, но немой вопрос, завязший в воздухе, неприятно щекотил нос, и от него першило в горле. — Что-то хотели спросить, Какаши-сан? Тот молча продолжал смотреть исподлобья, носком одной ноги поддевая пятку сандалии и скидывая обувь. Он беззаботно пожал плечами. — Вовсе нет, — Хатакэ хитро улыбнулся под маской и окончательнт лег, закинув руки за голову. — думал, может, ты мне что расскажешь. Итачи посмотрел на огонь. Ему нравилась эта стихия — опасная, смертельная, обнимешь — превратишься в уголек. Но если подчинишь, она будет любовно ласкать тебе ноги. Невольно хотелось провести аналогию с одним человеком, чье имя не хотелось произносить даже в мыслях. Слишком стыдно. Слишком открыто, даже для себя самого. — Смотря, что вы хотите услышать. Какаши щурил левый глаз. Ленивая поза, спокойный блуждающий взгляд — все спокойно. Он не мог лезть в бой напролом, но разведать — запросто. Не зря он шиноби. — Как настроение? И все же, его капитан любил играть наивного идиота. Тоже удобно, чтобы исподтишка нанести удар, когда придет время. И даже не подло, а как-то приятно. Опасное для него самого внимание льстило. Чем опасное — говорить не время. — Так же, как и всегда, — сухо отозвался Итачи. Какаши вдруг протянул руку, хватая его за запястье. Касание обожгло, но не больно — приятно полоснуло жаром близости другого человека. Руку протяни — и он тут, можно прикоснуться и почувствовать себя живым. — Врешь, — не вопрос — констатация факта. Учиха поморщился — внутри него боролся здравый смысл, вопивший, что нельзя все держать в себе, и привитая годами скрытность, наступавшая на горло и заставлявшая молчать. Он откашлялся. Какаши положил свою ладонь на его и закрыл глаза. Молчание затягивалось. — Я уже говорил тебе, Итачи, — взял Хатакэ инициативу на себя, — что ты всегда можешь поговорить со мной. В горле у Учиха пересохло. Он заторможенно кивнул — знал бы Какаши, как часто эти слова всплывают в его голове. — Я помню, — он встал, заползая в палатку, — пойдемте спать, завтра ранний подьем. Какаши ценил искусство Итачи уходить от разговора. В этом он был настоящий мастер. Но только вот от самого Хатакэ было убежать уже сложнее. И он не думал, что Итачи этого хотел. Какаши кивнул и пошел следом, попутно потушив костер.No more hesitation
Всю ночь Итачи мучался. Вечное одиночество отзывалось во всем теле, выламывая руки и заставляя его обнять Какаши хотя бы во сне. Но сдаваться не хотелось. Хотя тепло, излучаемое вечно холодным Хатакэ очень отзывчиво гуляло по венам. Итачи подвинулся ближе, ненавязчиво протянув руку. Этого ему все равно было мало. Воздушно-капельная связь себя не оправдывала — заражаться Хатакэ нужно было через кровь, слюну, да что угодно. При непосредственном контакте. Какаши во сне повернулся на бок к нему спиной. Итачи смотрел на голые лопатки и кучу шрамов на голой спине. У него у самого были такие же. Хатакэ улыбался — он будто специально так повернулся, чтобы Итачи мог любоваться его любимой частью тела. Бесстыдно и голодно. Хитрец. У Учиха все тело сводило. Хотелось прикоснуться — иногда гребанная изоляция от мира, которую Итачи сам себе устроил, загоняла в угол. Прислушавшись к дыханию, и проверив, спит ли Какаши, он плюнул на все и прижался лбом между Хатакэ лопаток. Дышать стало легче. Вдруг послышался тихий хриплый шепот: — Я рад, что ты рядом, Итачи. От этих слов Учиху подбросило. Он непроизвольно прижался ближе. Просто спать в одной палатке — привычно. В этом ведь нет ничего такого? Но оба знали — есть, когда по привычке по ночам воешь от вины и одиночества. Какаши не стал оборачиваться и, как ни в чем не бывало, снова засопел. Уходить от разговора, так уходить. Ведь им не то чтобы было некомфортно в тишине.Nothing will ever divide us again.
Какаши планировал эту миссию как задание одного дня. Пришли, забрали, ушли. Поэтому ближе к вечеру они стояли у стен деревни Скрытого Тумана. Итачи внимательно разглядывал возведенный вокруг поселения барьер, в надежде найти бреши. — На три часа, у какого-то валуна есть слепое пятно, — пояснил Учиха, надевая на лицо маску, — это самое безопасное место. Какаши кивнул, поправляя катану. По дороге до места, что указал Итачи, Хатакэ что-то усиленно искал по карманам. Видимо, нащупав искомое во внутреннем кармане серого жилета, он успокоенно выдохнул и сжал это самое в руке. Дойдя до каменного постамента, что Итачи неуважительно назвал булыжником, Какаши схватил его за рукав. — Итачи, — позвал он. Учиха сразу же обернулся, и Какаши перехватил его поудобнее за запястье. Как бы он ни пытался скрыть свою привязанность к этим красивым рукам, получалось не очень-то хорошо. Главное, Учиха не замечал. Не пойман — не чувствуешь. Итачи удивленно посмотрел на капитана, который, нахмурившись под маской, вытащил, наконец, из кармана то, что так усердно комкал там последнюю пару минут. Хатакэ разжал ладонь — Итачи увидел два небольших кусочка красного джута. Что-то это ему напоминало.No more energy wasted
— Какаши-сан, можно? — Итачи постучался и приоткрыл дверь в казарму, где жил Хатакэ, но тактично не стал заглядывать. Послышались поспешные шорохи. За ними — вздох. Какаши был чем-то явно увлечен. Итачи на секунду почувствовал себя неловко: он редко оказывался не в то время не в том месте. — Заходи раз пришел, — проговорил хозяин комнаты абсолютно ровным голосом. Шагов по направлению к двери не было слышно, поэтому Итачи спокойно открыл дверь пошире и вошел. Занятый затвором двери за собой на ключ, он не заметил Какаши, повернутого к нему лицом. Итачи закончил с замком и обернулся, раскрыв рот, чтобы посоветоваться насчет задания. Но так и застыл. Какаши стоял перед ним в привычной расслабленной позе. Только вот одно непривычно яркими полосами выделялось поверх его растянутых тренировочных штанов — багровые веревки замысловатыми узорами покрывали ноги и голые мышцы торса. Хатакэ продолжал молча смотреть на подчиненного, но уже вздернув бровь в безмолвном жесте — мол, говори, что хотел. Но Итачи, вопреки привычному хладнокровию, застыл, бесстыдно разглядывая перевязанную фигуру Какаши. Тот поймал его взгляд — они поиграли в своеобразные гляделки, после чего Какаши осмотрел сам себя, будто забыв, чем занимался до прихода Учиха. Итачи, наконец, отвис, сглатывая слюну и стараясь смотреть в лицо наставника, но взгляд, как назло, соскакивал на умело обвязанный веревками крепкий пресс. — А это… — Итачи пытался подобрать слова, чтобы не звучать грубо или нетактично, — … ваше хобби? Какаши тихо рассмеялся, явно потешаясь над реакцией напарника. — Ну, можно сказать и так, — беззаботно пожал плечами он, — снимаю напряжение, выражусь так. Итачи подумал, что для агента АНБУ с не самым светлым послужным списком, это, пожалуй, было лучшим вариантом снятия стресса. — И как, помогает? — Итачи и правда было интересно. Он слышал про подобное искусство, но никогда особо этим не интересовался. Какаши почесал подбородок. — Ну, в любом случае лучше, чем надраться в ближайшем вонючем баре или пойди в бордель и мучать там невинную женщину. Итачи понимающе кивнул — это было чистой правдой. Кому, как не им, бывалым агентам, было знать, какие аморальные бесчинства творят их сослуживцы, насмотревшись ужасов на миссиях. Учиха несмело заглянул в темный глаз Какаши, заискивая. — А можно… — ками-сама, не стоит этого делать, — … посмотреть поближе? Какаши удивленно посмотрел на Итачи, но, не найдя двойного дна в его словах, кивнул. Учиха подошел поближе, чтобы рассмотреть замысловатые узлы на животе, сходящиеся в одну точку в районе солнечного сплетения сети нитей. Не укрылась от цепкого взгляда Итачи и дорожка светлых волос под пупком, уходящая под резинку штанов. Реальность, пошатнувшись, растворилась в кровавой паутине волокнистой веревки. Цель визита Итачи была забыта и пока что задвинута на второй план. Какаши любовался заинтересованным лицом Учиха. Хатакэ видел, что тот сдерживался, чтобы не провести по обвязу руками, но промолчал. — Я занялся шибари лет пять назад, — нарушил тишину он, неспешно рассказывая то, что едва ли задержится у Итачи в голове, — тогда я был на миссии в стране неба, там и познакомился с одной куноичи, что лечила меня после сражения таким изощренным методом. Дала мне тогда веревки, показала пару схем и попросила больше не лезть в самое пекло. Какаши усмехнулся воспоминаниям — все теплые слова от кого-то постороннего, казались, были давно и неправдой. Но что-то в этом точно было, раз Итачи был от него на расстоянии десяти сантиметров. Причем по своей воле. Тем временем Учиха присел на корточки, разглядывая узлы на бедрах и пытаясь понять, как они были сделаны. Когда Хатакэ заговорил, он посмотрел на него снизу вверх, слушая на удивление внимательно. В этом положении не было никакой двусмысленности — только наблюдение. Удобство. Но Какаши было красиво. Итачи тоже. — Ох… Только и смог выдать Учиха. Какаши вдруг рассмеялся — он сжал его плечо, заставляя подняться. — Хочешь, могу и тебя научить, — а вот это предложение уже звучало игриво, — я как раз хотел попробовать пару новых схем на другом человеке. Не будь Итачи шпионом, давно бы залился краской. Он отвел взгляд и откашлялся. Надо было перевести тему. — Так вот, Какаши-сан, по поводу задания в скрытом звуке…On the temper of our time
Учиха помотал головой, отгоняя воспоминания. Он посмотрел на Какаши, который все еще аккуратно держал его руку. Хатакэ ловко перехватил одну веревочку длинными пальцами и обернул вокруг запястья Итачи. — Это для лучшей коммуникации, — пояснил он, ловко завязывая крепкий узел, ненавязчиво касаясь подушечками вены, где часто колотился пульс, — так как миссия шпионская, мы должны действовать тихо. По этим веревкам будет течь моя чакра, поэтому мне будет легко найти тебя, и наоборот. Учиха кивнул, забирая вторую веревку из нагрудного кармана Хатакэ. — Позвольте, Какаши-сан. Тот покорно протянул руку, и Итачи быстро зявязал веревку на двойной узел. Какаши беззлобно цыкнул и покачал головой. — Все же тебе бы стоило походить ко мне на занятия, — он подмигнул и надел маску, — что ж, пошли. Итачи усилием воли вернул мысли в нужное русло.Just the truth and the sublime.
Прокрасться до резиденции мизукагэ было не то чтобы сложно — просто привычно. Подавить чакру, пригнуться, где-то слиться с толпой. Все как всегда в АНБУ. Самое интересное начинается у черного хода в богато украшенное здание правительницы Скрытого Тумана. — Я вырубаю тех двух охранников; не думаю, что они чем-то отличаются от рядовых шиноби, ведь это не парадные двери, — разъяснял Какаши, оглядывая периметр, — не трать чакру на гендзюцу, оно нам еще понадобиться. Это было сказано заботливо — Итачи заметил, что иногда подобные нотки проскальзывали в голосе Какаши по отношению к нему. Отрицать это было уже бесполезно — после стольких совместных лет работы, Учиха уже к этому привык. Но уже не шокировало то, что эта интонация отдавалось теплом в грудной клетке, опаляя огнем закоченевшее сердце. Но Учиха тут же сконцентрировался, отвлекаясь, и шаринганом оглядел вход на наличие ловушек. В голове — привычное «потом». — Все чисто, — лаконично отметил он, сжимая в руке кунай, — тогда я пойду вперед и попытаюсь найти библиотеку. Какаши кивнул. — Используй веревку, чтобы я отследил твое местонахождение, — он направил чакру в импровизированный браслет, и тот загорелся синим. Запястье Итачи потеплело. — Просто сконцентрируй чакру в тенкецу в руке. И Хатакэ двинулся вперед. Короткими, но точными ударами он отправил двух охранников в мир иной. Итачи, переступив через их тела, двинулся в правую сторону коридора. Какаши — в левую. — Я буду осторожен, — предвидя фразу наставника, сказал Учиха. Какаши улыбнулся под маской, а Итачи добавил: — И вы тоже постарайтесь не лезть в пекло, Какаши-сан.So thank you,
Хатакэ почувствовал что-то неладное. Прокрадываясь по ветвистым проходам здания, он вдруг ощутил, как чакра Итачи, что стабильно грела запястье все это время, начала стремительно слабеть. — Вот черт, — он выругался и начал двигаться медленнее. Найти Итачи по такому слабому следу не представлялось возможным. Тем более, что Хатакэ не был уверен, нашел ли тот свиток или нет, ведь никакого сигнала до этого не было. Тело будто перестало слушаться — голова пухла от противоречивых мыслей. Бросить миссию на полпути нельзя, ведь, если Какаши начнет искать Учиху, их с большей вероятностью найдут. Но и бросать того было для Хатакэ личным преступлением — нет, не потому что тот был ценным агентом Скрытого Листа — здесь уже начинались личные чувства Какаши, которые тот старался засовывать как можно глубже. О таком не говорят шиноби, и даже не думают. И сейчас именно это рвало пополам. Хатакэ остановился. Сначала посмотрел в одну сторону — туда, куда ему нужно было двигаться для успешного выполнения задания. Туда, куда нужно было двигаться дальше. Но голова непроизвольно поворачивалась в другую сторону — в ту, куда изначально ушел Итачи. И только богам было известно, что с ним случилось. От пробившей тело нервозности у Какаши зачесались руки и шея. Самое мерзкое ощущение в мире после остывшего рамена, правда, но иногда копящаяся годами тревога выливалась в физические проявления. Этого еще не хватало. Какаши схватился за голову, зарываясь в волосы и пытаясь не расковырять себе лицо до кости. От раздирания кожи до крови Хатакэ спас внезапный прилив чужой чакры в браслет. Несомненно, это был сигнал: Итачи нашел свиток. Совесть услужливо заткнулась, и Какаши, уцепившись за след чакры, уверенным шагом направился к его обладателю. Он старался не думать о том, почему после внезапной вспышки она, истощившись, исчезла насовсем.You need to know,
В это время Итачи сидел, сжимая в руке заветный свиток информации. Еще бы чуть-чуть, и миссия была бы выполнена наура — тихо, без лишней шумихи и потасовок. Только вот в данный момент Учиха не мог даже пошевелиться: тело не слушалось, а воздух залезал в легкие все хуже. Горло сводило спазмом. — Черт, — сухими губами выдохнул Итачи, пытаясь сконцентрировать все медленнее текущую чакру. В голове пульсировало: «надо сказать Какаши». Конечно, Итачи в первую очередь думал об успехе задания. Но одна мысль колющим ударом прорезала сознание: умирать не хочется. Учиха чертовски хочет жить, и покидающие силы приводили в уныние. Хотелось слышать стук собственного сердца в ушах, как всегда это было во время опасных битв, когда адреналин зашкаливал, а оружие звонко брякало, соприкасаясь с чужим клинком. Но все, что оставалось Итачи — уловить хриплый короткий выдох. Вдоха за ним не последовало. Воздух лишь дразняще витал, освежая высохший рот, а Итачи голодно и безуспешно пытался затолкать его в горло. На границе воспаленного сознания Итачи вдруг отчетливо понял — ему хочется, чтобы его спасли. Ведь не для этого он боролся столько лет, чтобы вот так глупо испустить дух у пыльного стеллажа библиотеки. Вспомнились слова отца: «главное, чтобы ты выжил, Итачи» Глаза закатились. Дальше — темнота. Какаши проклинал осторожность, которая замедляла его путь. Но оступиться было нельзя — любой лишний шорох привлек бы внимание, и тогда до Итачи было бы ему далеко, как до луны. То, что с Учиха случилось что-то далеко не самое хорошее, было очевидно — Какаши сжимал кулаки, упрямо и самозабвенно посылая ему мысленные сигналы. «не смей умирать» Поворот — дверь — раздражающе длинный коридор — опять поворот — проход — дверь. Но, наконец, на ней появилась надпись «архив». Какаши прислушался: никакой чужой ауры не ощущалось, что, по идее, должно было облегчить загруженный мозг. Только вот то, что не было и чакры Итачи, давило еще сильнее. Хатакэ уверенно открыл дверь. Бесчисленные стеллажи и шкафы мешали обзору. Он судорожно начал обходить каждый, вглядываясь в темноту помещения. Голова трещала. Наконец, в самом дальнем углу он увидел знакомый силуэт в непривычной позе — сгорбившись и повесив голову, Учиха окоченевшей рукой сжимал искомый документ. Какаши под маской закусил губу — мешкать было нельзя. Он быстро спрятал свиток во внутренний нагрудный карман жилета. Подхватил Итачи под колени и шею — кожа пылала. Какаши слегка отодвинул его маску — стремительно синевшие губы бессознательно шевелились. Хатакэ выругался: несомненно, это был яд. Судя по всему, недавние переговоры с Суной для Кумогакуре не прошли даром. Какаши резко направился к выходу, про себя уже пытаясь придумать, как в кратчайшие сроки доставить Учиху к Сакуре — лучшему ирьенину Скрытого Листа.That you dragged me out
Кто же знал, что из построения витиеватого плана по спасению Итачи, Какаши выдернет внезапно материализовавшийся перед ним без малого целый отряд неприятелей. Еще их тут не хватало. Хотелось просто по-человечески послать их далеко и надолго, но не послушают ведь. «Все на благо деревни» — мантра одинаковая, но у каждого свой смысл. — Думали, мы дадим ворам так просто уйти? — ухмыльнулся один из них, растягивая губы в оскале. Нельзя сказать, что он был некрасив, но сейчас Какаши казалось, что это — самое мерзкое в мире создание. — Мы просто возвращаем то, что принадлежит нам. Хатакэ не был намерен выпускать Итачи из рук, хоть это и отяжеляло бой. Какаши, как и его противники, понимали, что в данный момент Итачи — его слабое место. А слабые места нужно защищать во что бы то ни стало. Ведь любая слабость может стать силой. Шиноби Скрытого Тумана намеренно медлили с нападением, высокомерно думая, что быстро расправятся с Какаши и его полумертвым напарником. Поэтому они лишь стояли, скрестив руки на груди. Но Хатакэ умел использовать самомнение противника против них же. Мгновение — маска АНБУ поднята; шаринган активирован. Изначально болтливый, как Какаши заметил, капитан этого небольшого отряда, пораженно раскрыл рот. — Это же… Договорить ему не дали — поглотившее его гендзюцу заставило ниндзя свалиться на пол. Так же было и со всеми остальными. Какаши хотел было облегченно выдохнуть и сбежать уже из этого чертового здания, как шестое чувство заскребло по ребрам. Шорох за спиной не заставил ждать. Какаши резко обернулся, но из-за тяжести Итачи в его руках, реакция замедлилась. В плечо вонзился кунай. Оставалось только надеяться, что не отравленный. Хатакэ схватился за катану — занятый выниманием оружия из его раны шиноби был идеально открыт для разящего удара в грудь. Но взгляд Какаши упал на синие беззвучно синеющие губы: — Не убивай, — хриплый кашляющий шепот Итачи будто током прошелся по телу. Хатакэ вспомнил собственные слова, сказанные ему перед миссией. «— условие — никого не убивать» Тяжело его соблюсти, когда перед тобой как на ладони шанс отомстить за… Кого? Какаши недолго пожевал собственные мысли, оставив равнодушное «подчиненного» Но, по правде, хотелось эту фразу закончить другим, слишком сложным для воспроизведения словом. Какаши кивнул — в этот момент противник вырвал у него из плеча кунай и приготовился атаковать. От боли Хатакэ заскрипел зубами. Тут же последовало нападение — взгляд — главная ошибка, когда борешься против обладателя шарингана. Так и застыв с ножом в сантиметре от груди Хатакэ, шиноби повалился на колени, окунутый в гендзюцу. — Уходим, — будто сам себе сказал Какаши, прижимая ближе пылающее в жару тело Итачи, направляясь к заднему выходу из резиденции.Of a mile deep hollow.
Выбравшись за границы деревни, Хатакэ углубился в лес с кривыми деревьями, цеплявшимися корнями за скалы. Отыскав полянку где худо-бедно росла какая-то трава вперемешку со мхом, Какаши осторожно уложил Итачи и принялся осматривать. Взгляд упал на бледную кисть руки, подвязанную красным джутом. На подушечке руки обнаружился маленький надрез. — Вот оно что… И какой суке было не совестно ранить эти кисти? Ничего святого у них нет. Какаши недолго подумал, решил кое-что попробовать — попытка не пытка. Он ловко достал кунай из-за пояса, а из кармана — зажигалку. Прокалив острие на огне, чтобы таким образом продезинфицировать, он разрезал ранку глубже. Выдохнув воздух из легких, он припал губами к порезу, отсасывая яд и сплевывая его на траву рядом. Сделав несколько заходов, он вытер губы рукавом. Из-за зашкаливавших внутри эмоций он даже как-то подзабыл, что в его собственном плече была немаленькая такая дыра. Быстро обработав рану и перевязав её туго бинтом, он вернул внимание к Итачи. Тот все еще лежал без сознания, бледный, но, хотя бы начал более-менее ритмично дышать. Выудив из кармана колбочку с сине-зеленой жидкостью, Хатакэ вспомнил слова одной небезызвестной куноичи. — Сакура-чан, — Какаши вошел в бесцветный кабинет, пропахший хлоркой и лекарствами. Над столом низко наклонившись стояла девушка, точными движениями скальпеля что-то препарируя. Услышав знакомый голос, она обернулась — розовые короткие волосы были кое-как собраны в хвост, а белые латексные перчатки перепачканы кровью. — Какаши-сан! — она улыбнулась, полностью отворачиваясь и загораживая собой результаты своих исследований. Хатакэ лишь подметил что-то похожу на оголенную мышцу, которую узкая спина девушки не могла скрыть. — Какими судьбами? — обратила на себя внимание Харуно. Её взгляд был уставшим, но радостным. Какаши почесал затылок. — Да так, проведать пришел. Сакура ухмыльнулась и покачала головой. — Это ты другой будешь лапшу на уши вешать, — она сняла окровавленные перчатки и уложила на стол, — я же знаю, что ты никогда не приходишь просто так. Какаши смущенно пожал плечами — она и правда хорошо его знала. Отпираться и любезничать не было смысла. — Стали поступать сообщения о новом яде, что использует скрытый песок. Думаю, тебе известно, — дождавшись утвердительного кивка, Какаши продолжил, — ты уже исследовала его? Знаю, среди наших были пострадавшие. Сакура недовольно поджала губу. — Оно недоработанное, — она направилась к ящику, доставая оттуда колбу, — яд очень сложный, поэтому, как видишь, сейчас я усиленно занимаюсь разработкой улучшенного антидота для подобных ядов. Какаши взял у нее сосуд и посмотрел на жидкость на свету. — А что с ним не так? Сакура нахмурилась и принялась объяснять. — Много побочных эффектов: лихорадка, судороги, тремор. Они временные, но все равно ощущения не из приятных. Хатакэ перевел взгляд на куноичи. — Можно я возьму? Будут миссии, мало ли что случится. Сакура равнодушно пожала плечами. — Бери, — вдруг ее тон изменился, — но используй только в крайних случаях. Когда понимаешь, что близкий тебе человек может не дожить до возвращения в деревню, четко понимаешь, что это — тот самый крайний случай. Открыв зубами пробирку, Какаши обхватывает подбородок Итачи пальцами и надавливает на скулы, заставляя того раскрыть рот. Губы разомкнулись, и у Учиха вырвался горячий выдох. Какаши зажал ему нос и влил противоядие, вызывая глотательный рефлекс. Итачи с трудом сглотнул и тяжело закашлялся.And I love you.
Какаши упал рядом с ним на траву и прикрыл глаза. — Пару часов и отправляемся, — он повернул голову в сторону Итачи и процедил, — Только попробуй умереть. Звучало зло, грубо, но когда не умеешь выражать эмоции, все, что остается — такие брошенные фразу, где за тяжелым тоном кроется нежность. Добираться до Конохи было даже тяжелее самой миссии. Итачи не приходил в себя, периодически постанывая в забытье от боли. Какаши нес его, кое-как устроив безвольное тело на спине, перекинув руки на свои плечи. Собственная рана ныла, но Хатакэ стискивал зубы, перепрыгивая с дерева на дерево с твердым намерением как можно быстрее доставить Итачи в больницу. Тело Учихи все чаще сводило судорогами, и он будто отчаянно хватался за шею Какаши, даже в отключке инстинктивно стараясь подавить бесконтрольно сокращающиеся мышцы. В ответ на это Хатакэ лишь крепче сжимал его бедра, поддерживая, и ел бойцовские пилюли, чтобы не отключиться прямо в воздухе во время прыжка. Несмотря на физическую измотанность, Какаши не мог не возвращаться к мыслям о том, насколько близким человеком стал ему Учиха. Хатакэ умел признаваться сам себе в чем-то явно на него не похожем. Но вот какой вывод он сделал для себя — от этого ничерта не легче. И губы Итачи от этого не менее синие. Повидав сотни смертей, эту бы Какаши пережил хуже всего, в этом он был уверен. Хатакэ чувствовал, что что-то в нем крошится от одной мысли о том, что ему придется навещать еще одну могилу. Этого нельзя было допустить. Как минимум для деревни: тут вам и образцы яда, и шиноби высшего класса живьем. Как максимум — для самого Итачи. Он должен выжить, а потом и рассказать ему о том, как же так случилось, что тот сам принимал участие в уничтожении собственного клана. Переступив с песчаной дороги на брусчатку у ворот деревни скрытого листа, Какаши что было сил напряг голосовые связки.You brought me home
— Изумо, черт тебя дери! Сторожевой проснулся, встрепенувшись, кинулся к шиноби. — Какаши-сан… Было начал он, но был грубо перебит: — Итачи доставь в больницу при АНБУ, доложи, что на него действует неизвестный яд, но временное противоядие ему введено. Обязательно позовите Сакуру, она разберется. Какаши чеканил быстро, пытаясь в перерывах вдохнуть. Тело предательски отказывло, поэтому он забросил в рот еще одну бойцовскую пилюлю и разгрыз ее, морщась от горечи. В это время Изумо подозвал зевающего Котецу, водрузил ему на руки Итачи и пинком отправил в госпиталь. — Какаши-сан, вам бы тоже к врачу, — покачал головой Изумо. Выглядел Хатакэ и правда неважно — перевязка болталась на плече в творческом беспорядке, была насквозь пропитана кровью и давно не менялась. Обычно находящиеся в творческом беспорядке волосы были в конец растрепаны; левый глаз покраснел. Сам Какаши был бледным и осунувшимся. В ответ Хатакэ лишь огрызается, пытается поймать равновесие и расправляет плечи. — Мне некогда, — он делает шаг, но взгляд плывет, — нужно доставить кое-что хокагэ-сама. Изумо недовольно кривит лицо и закидывает руку Какаши себе на плечо. Хатакэ, честно, прикладывает все силы, чтобы самостоятельно перебирать ногами, но, чем дольше он пытается оставаться в сознании, тем сильнее опирается на Изумо. Завалившись (по-другому и не скажешь) в кабинет хокагэ, Какаши, под удивленный взгляд третьего, молча вытаскивает из кармана дрожащей от слабости рукой драгоценный свиток. — Миссия выполнена, хокагэ-сама. Третий что-то говорит, но Какаши уже не слышит. Голова кружится, а тело безвозвратно слабеет. Изумо уже не может удержать его — он буквально выскальзывает из его рук и валится на ковер перед столом хокагэ.Cause you dragged me out Of a mile deep hollow.
— Какаши-сан. Хатакэ попытался разлепить глаза, но веки, как назло, были тяжелые. Первые секунды дезориентации поселяли в мозгу обжигающую панику: что, черт возьми, произошло? Какаши попытался собрать в кучу осколки сознания. Сначала принюхался: аромат дезинфектора и лекарств ударил в нос. Значит, больница. Потом подключился и слух: уши уловили тонкий девичий голос. В последнюю очередь заработало и зрение: серые гнетущие стены, в вене — катетер. Капельница лениво подавала лекарство по трубке прямо в кровь. Помещение, благо, было слабо освещено — лишь одна лампа-пустышка свисала с потолка, уныло отхаркивая желтый болезненный свет. Какаши перевел взгляд на источник звука: молоденькая медсестричка что-то щебетала о его состоянии, что, вообще-то, его никак не беспокоило. В голове медленно в ряд выстраивались воспоминания: Итачи, миссия в скрытом тумане, отравление Итачи, дыра в плече, дорога с Итачи обратно. Итачи. Какаши вдруг резко поднялся на кровати — руку прострелила острая боль, а все тело будто закоченело. Испуганная медсестра подбежала к нему, пытаясь аккуратно надавить на плечи, чтобы уложить обратно. Ха, как будто не знала, с кем начала бороться. Какаши легко скинул её руки с плеч. — Где Итачи? — рыкнул он грубее, чем задумывалось.We threw our past in the Atlantic
Девушка пытается остановить вскочившего с кровати пациента, но тот лишь шипит, вытаскивая из вены капельницу. — Какаши-сан, присядьте, — качает головой медсестра и смотрит укоризненно. Терпеливо выжидает, пока Какаши сядет, и прикладывает ватку к руке, — состояние Итачи-сана стабильное, Сакура-сама как раз закончила антидот, поэтому мы сразу же ввели его ему. Правда, если бы не ваша оперативность, Итачи-сана мы бы уже не спасли. От этой мысли Какаши помрачнел. Многие жизни зависели от него, и это напрягало. Ещё больше беспокоила серьезность ситуации. Правильно он делал, что из всех богинь молился именно Сакуре Харуно. Увидев нахмуренные светлые брови, девушка ободряющим тоном добавила: — Но сейчас все в порядке. Еще пару дней проведет в больнице и будет как новенький. Хатакэ придал лицу прежнее отрешенное выражение. Сейчас не время для его эмоций. — Могу я навестить его? Медсестра вздохнула — ох уж эти АНБУ. Отказывать было бесполезно, потому что искрившаяся вспышками молнии решимость Какаши даже в какой-то мере страшила. Девушка открыла дверь палаты, выпуская Хатакэ. — Тринадцатая палата, — она покачала головой, — только, прошу вас, Какаши-сан, недолго.And those eleven days remain in our tool kit.
Хатакэ поднялся с кровати — слабость все еще сковывала тело, так что приходилось напрягать каждую мышцу при ходьбе. Темный коридор полуподземной больницы АНБУ казался бесконечным. Какаши усиленно вглядывался в каждую дверь — не пропустить бы. Заветные цифры стальным блеском красовались на белой двери в помещение. У Итачи тоже был обход — врач стоял, склонившись над шиноби, и поправлял трубки, обвивавшие лицо и правую руку. Из-за широкой спины старого ирьенина не было видно лица Итачи — лишь белые накрахмаленные простыни, укрывавшие тело. — Можете оставить нас? — звучало интимно. Какаши не хотел, чтобы это было таковым, но присутствие чужих напрягало. Врач удивленно обернулся к проходу, увидев так оперевшегося плечом на дверной косяк Хатакэ. Суетливо положив таблетки на тумбочку, он извинился, покидая помещение. — Понимаю-понимаю, сверхсекретные миссии, понимаю-понимаю… Какаши про себя усмехнулся — единственным его заданием сейчас было просто увидеть жизнь на глубине темных глаз Учиха. Но на самом деле он просто кивнул, закрывая за врачом дверь. Его взгляд сразу метнулся к Итачи — изучая, сканируя, осматривая. Морщинки под глазами будто стали глубже, но, благо, цвет лица был поярче белой больничной наволочки. Итачи тоже посмотрел на капитана. И в этих глазах опять не было жалости и сожаления. А Итачи ненавидел сожаление. Он вздохнул, а Какаши увидел в его глазах собственное отражение. — Выглядите не очень, Какаши-сан, — просипел Учиха низким от долгого молчания голосом, — опять сбежали из больницы? Тут уже Хатакэ открыто растянул рот в ухмылке, пряча её под маской. — Да вот, был на полпути и решил заглянуть к тебе. Он подмигнул, а Итачи закатил глаза. — Вы как всегда. Какаши подошел к койке стремительно, упираясь руками в железные борта. — И ты тоже, — он вгляделся в смертельно спокойную чернь глаз напротив, — как всегда меня пугаешь. Учиха непроизвольно вздрогнул — эти слова казались такими искренними, что ребра, казалось, сомкнулись плотной кольчугой вокруг сердца. Хатакэ никогда не говорил о чувствах, никогда не показывал — не хотел ли, не умел ли, это уже другой вопрос. Но Итачи понял, что эти слова значили больше, чем могло показаться. Он зажмурился — вдох. Выдох. А теперь…We took our chances with the desert life
— Извините, Какаши-сан, — Итачи не то чтобы часто испытывал чье-то беспокойство о своей персоне, но понимал, что нужно извиниться. Все же, возможно… Какаши и правда переживал за него? Хатакэ обреченно выдохнул. — То, что ты жив — уже отличное извинение. Итачи распахивает глаза — смотрит долго, измученно и потерянно в кровавый шаринган Какаши. Тонет, будто в гендзюцу. Смотрит прямо и протяжно, будто воет; даже забывает моргать. Бледные губы сами, будто по воле давно заткнувшегося подсознания, выдают: — Спасибо, что спасли меня, Какаши-сан. Он тянется рукой навстречу — кладет ладонь на здоровое плечо Какаши, чуть-чуть сжимая. Подмечает бледность лица Хатакэ, синяки под глазами от усталости. Маска скрывает все, что ниже них, потому что Какаши никогда не покажет, что, несмотря на слабость, в этот момент он улыбается. Сломанно, криво, но так, как умеет. Силы потихоньку кончаются — напряженные руки сгибаются в локтях, неспособные больше держать вес тела Какаши. Итачи бы хотел его поймать, но не успевает — из-за лекарств реакция медленная. Раздражает. Он подставляет вторую руку и держит Какаши под мышки. Их лица близко друг к другу — дыхания смешиваются. Кажется, вот-вот: сними с него маску, Итачи, и сделай то, чего так часто хотел.Even though we got lost along the way in our own minds.
Они сидят с Какаши в баре. Миссия по слежке за одним из приближенных цучикаге проходит успешно, поэтому грех это не отпраздновать. Итачи пьет свой слабоалкогольный коктейль, потому что не любит пить. Какаши растягивает один стакан виски на два часа по той же причине. Они сидят молча, изредка обсуждая что-то не связанное со службой — то, что видят вокруг. Какаши рассказывает про новые исследования Сакуры, а Итачи подмечает, что ему нравится его голос. Вдруг Хатакэ задевает какой-то мужчина — Учиха видит, что тот в форме АНБУ. Шиноби страстно целуется с девушкой, придерживая ее чуть ниже спины. Видимо, они направлялись в туалет, потому что она уже уверенно держалась руками за его ремень. — О, Какаши-сан, — удивляется незнакомец, вытягиваясь, как по струнке, — извините. Хатакэ стреляет недовольным взглядом и равнодушно кивает. Шиноби хватает свою спутницу за руку и уверенно ведет её в уборную. Когда они скрываются за дверью, Какаши кривится. — Не очень-то прилично, — отмечает Итачи, буравя взглядом проход в туалет. Какаши делает маленький глоток виски и говорит, лениво растягивая слова. — Терпеть не могу целующихся. Итачи удивляется, но на лице это почти не отображается — он лишь переводит взор на Какаши. — Шиноби вредно иметь отношения, — звучит скорее вопросительно. Учиха старается выровнять интонацию, — они есть слабость. Особенно у АНБУ. Какаши усмехается в привычной манере и облокачивается на барную стойку. — Ты как всегда прав, Итачи, — он немного медлит, заглядывая в чернильного цвета глаза, — но не только в этом дело. Хатакэ понижает голос, поэтому Учиха наклоняется ближе. Его волосы щекочут скулу Какаши, и тот уверенным жестом заправляет их за ухо Итачи. — А тогда в чем еще? — заинтересованно. Учиху никогда особо не волновала тема отношений, но выслушать мнение капитана было занимательно. Какаши сцепляет пальцы между собой. — Поцелуй — знак любви, — буднично повествует он, потирая одну перчатку о другую, — не стоит разбрасываться ими, как и другими прикосновениями, я так считаю. Итачи жует губу, размышляя над сказанным. В этом была доля правды. — Не думаю, что они, — Учиха кивает по направлению уборной, — придают этому такой сакральный смысл. Какаши кивает. — Скорее всего, так и есть. Но я думаю, что у каждого людского взаимодействия должно быть свое значение, — он делает паузу и продолжает уже поучительно, — если тебе хочется расслабиться — займись сексом без обязательств. Но вот все эти поцелуи — это слишком. Учиха кивает и ждет продолжения, непроизвольно облизывая губы. Хатакэ чувствует запах граната и апельсина — так вот с чем был его коктейль. — Прикасаться без необходимости стоит только к тем, к кому ты что-то чувствуешь. Кому ты готов что-то дать — не забрать, — Какаши смотрит на Итачи одновременно бесстрастно и многозначительно. Учиха на секунду теряет нить разговора, — Прикосновения не бывают без смысла или любви, называй как хочешь. Помни, Итачи. Он долго думает над этими словами. Какаши, заметив, что загрузил его, отстраняется и говорит уже громче. — Но я и такой вид отдыха не поощряю, — смеется, — не стоит утруждать человека лишними контактами, тем более такими, как секс, которые многие считают чем-то из ряда вон выходящим. То ли дело книга. Итачи смотрит на короткие светлые ресницы Хатакэ — полная противоположность его собственных. Смотрит на синие вены под бледной кожей и сильнее хватается за ребра. Какаши выдыхает — все вокруг опять плывет, но в этот раз он должен договорить. Он придвигается еще ближе — лбом упирается в лоб Итачи, еще чуть-чуть — и их носы соприкоснутся. Учиха чувствует испарину на своей коже — Какаши тяжело было держать себя в сознании. — Я еще не спас тебя, Итачи, — он дышит тяжело, и маска кажется ему тяжелым плотным фильтром. Итачи бы опустил ее, чтобы открыть нос, да руки заняты. — как только я избавлю тебя от той тяжести, о которой ты молчишь — тогда и отблагодаришь. В следующую секунду Итачи зовет медсестру — Какаши отключается, роняя голову ему грудь.We took all the blows searching for purity.
Проходит несколько дней — Итачи уже выписали и наказали отдыхать от миссий как минимум дней десять. Как бы ему вновь ни хотелось сбежать от мыслей на задание, ослушаться было нельзя — Данзо и сам третий запретили ему покидать деревню на время выздоровления. Учиха лишь рассерженно сжимал кулаки, шатаясь по лесу вблизи деревни и усиленно тренируясь. Иногда кровь будто останавливалась, а дыхание перехватывало — приходилось делать передышки. Но, когда это состояние отпускало, Итачи возвращался к нещадному избиению деревянных столбов и метанию сюрикенов. Сакура-сан говорила, что это последствия яда, и все скоро должно пройти. Осталось немного. Иронично, что в итоге сильнее досталось Какаши — он, после того, как опять упал в обморок, еще пару дней провалялся без сознания. Итачи правда хотел его навестить, но, как только переступал порог больницы, разворачивался и шел обратно. По ночам в голове кипели мысли. Они жужжали, как назойливая оса, кусая сознание и впиваясь в него острым жалом.We put an end to all…
«как только освобожу от тяжести, что ты так скрываешь, тогда поблагодаришь» Раз. «прикосновения значат намного больше, чем кажется, помни, Итачи»… the beating up ourselves…
Два. «ты всегда можешь поделиться со мной. Мы ведь не чужие люди»… and the walking on eggshells.
Три. Учиха не строил дурачка хотя бы сам перед собой, поэтому сразу понял, какую тяжесть имел в виду Какаши. Но не бороться с собой не получалось чисто инстинктивно — как только он открывал рот, голосовые связки будто обрезали. В голове пульсировало «откроешься — покажешь слабость». Избавиться от этой стигмы было просто нереально. Итачи пытался проговорить себе это, не добавляя после фразы лишь одно слово — «в одиночку». Он уверял себя, что сможет справиться сам. Он повторял себе, что то, что он сделал — вещь, к которой он должен был быть готов. Этим не стоит делиться. Этого не стоит помнить. Больше нет его клана, но есть деревня, и он умрет за её благополучие. Но ощущение тяжелого дыхания на своем лице, влагу вспревшей от усталости кожи, шаринган, пропитанный ненавистью и так болезненно похожий на его собственный — все это умоляло сдаться. Нет, не так. Образ Какаши в его голове просил его просто быть человеком.So thank you,
Поэтому, вынырнув из раздумий и обнаружив, что именно сегодня Хатакэ выписывали (об этом Итачи ненавязчиво намекнула Сакура), Учиха принял решение. Итачи вновь стоял перед дверью казармы. На ней было бордовыми иероглифами высечено: «Хатакэ Какаши». За стеной было почти тихо — лишь нечастые шорохи волнами расходились по темному коридору. Итачи занес руку — вздохнул — и сдержанно постучал. Не дождавшись ответа, он приоткрыл дверь, но заглядывать не стал. — Какаши-сан, — Итачи тихо позвал, роняя взгляд на деревянный пол комнаты, серебрящийся от света луны. До ушей донесся скрип — шаг, первый, второй — дверь раскрывается шире. — Что-то ты поздно, Итачи, — тянет он, запуская гостя и затворяя за ним дверь.You need to know,
Учиха осматривается — слабая лампа в углу светит блеклым желтым светом, что был даже слабее, чем яркий холодный взгляд полной луны, бесстыдно пялившейся на них через окно. Какаши был в темной обтягивающей безрукавке с маской и привычных черных трениках. Под тусклым светом мышцы на его груди выступали четче. Итачи поднял взгляд на Хатакэ. — Извините, что так поздно, — для вида говорит Учиха. Он знает, что Какаши еще не спит в такое время, как и он сам. Его предположения подтвердила раскрытая и перевернутая обложкой вниз книга. Какаши пожал плечами, глядя сверху вниз: он был выше, и это позволяло Итачи каждый раз наслаждаться четкой линией его челюсти. — Что-то случилось? — бросил Хатакэ через плечо, разворачиваясь в сторону кровати. Он залез на койку с ногами и похлопал по месту рядом. — Не стой в проходе, раз пришел. Учиха послушно сел рядом и вытянул ноги. — Пришел узнать, как вы себя чувствуете, — ложь. И Какаши об этом прекрасно знает. Он качает головой и цыкает. — Я-то нормально, — смотрит выжидающе, давит, будто подминает под себя, — это все? Нет, не все. Итачи очень не хотелось вдруг говорить словами через рот. Но сдаваться тоже было не в его стиле, каким бы проницательным ни был Какаши и как бы хорошо они ни понимали друг друга без слов. Поэтому он поднял тяжелый, лишь на миг — надломленный — взгляд и тихо, но твердо сказал. — Какаши-сан, помните, вы мне говорили, что я всегда могу к вам обратиться, — тот кивнул, цепляясь на темный взгляд, как крюком. Итачи сжал край серого жилета, — помогите мне вашим способом.That you dragged me out Of a mile deep hollow.
Какаши замер на секунду, обдумывая. Он опустил взгляд и взъерошил жесткие серые волосы. — Ты правда готов мне рассказать? Было видно, что Итачи отступать не собирается. Поэтому он кивает и смотрит пристально — холодным, как сталь, взглядом. Но Хатакэ знал, что даже самые крепкие клинки могут сломаться, если пытаться перерубить ими слишком громоздкую цель. Какаши медленно встает с кровати и идет к прикроватной тумбочке. Достает оттуда знакомый красный джут, но на этот раз длиннее и толще. Наматывает его на руку — от запястья до локтя — отмеряя, и попутно говорит Итачи мягко, чтобы не спугнуть. — Снимай жилет и кофту, — отвлекшись от веревок, изучает лицо Итачи пристально. Проверяет, нет ли в глазах страха, — Штаны можешь оставить. Учиха кивает и стягивает форму, укладывая на спинку кровати. С кофтой тяжелее — руки вдруг коченеют — будто само тело борется с разумом. Какаши возникает из ниоткуда. — Давай помогу. Он аккуратно стягивает кофту, не касаясь кожи: неспешно выворачивает ее на лицевую сторону и вешает к жилету. Берет Итачи за запястье: вдруг его пробивает осознанием, что могло означать это прикосновение. В голове складывается пазл, а два плюс два наконец равняется четырем. Вот, что имел в виду Какаши, говоря, что прикосновения — проявление любви. Вот, что значили его слова в ту ночь после миссии. Те разбитые костяшки. А потом и тот разговор в баре. С самым сильным шаринганом, Итачи так долго был слеп. Первое прикосновение, самое невинное — «доверяй мне». Итачи это наконец понимает. И доверяет. Поэтому позволяет усадить себя на пол напротив Хатакэ. — Закрой глаза, — густой, будто деготь, голос заливается в мозг и перекрывает любую его связь с мышцами. Итачи смыкает веки и расслабляется. Слышен звон молнии — Какаши снимает перчатки и откладывает их в сторону. Сегодня ему нужно чувствовать все. Хатакэ мозолистыми руками расправляет плечи Итачи, за подбородок поднимает голову — будто скульптор делает из старой статуи новое произведение. Он совсем не торопится — раскладывает джут, чтобы было удобно. Хрустит суставами пальцем, разминаясь. Массирует напряженные плечи Итачи, большими пальцами то и дело соскальзывая в ямочку у ключиц. Учиха закатывает глаза, пряча свой плавящийся рассудок в темноте сомкнутых век. Он знает, что ему не стоит шевелиться, не стоит тянуться руками к шрамам на широкой груди, расположение которых выучил наизусть. Сегодня он только говорит. Какаши — только делает.And I love you.
Итачи вздрагивает, когда чувствует, как первый виток веревки обхватывает его под грудью. Чувствует дыхание Какаши на своей шее, когда тот наклоняется ближе, чтобы перекинуть за его спиной джут из одной веревки в другую. У Итачи сбивается дыхание, когда он чувствует, как предплечье Хатакэ ложится на его грудь, чтобы найти опору и затянуть первый узел. Со временем Учиха растворяется в ощущениях — Какаши не делает ничего такого, что можно было бы назвать пошлым или возбуждающим. Но его дыхание, прикосновения к коже вокруг пупка, уверенные руки — в нем самом — Итачи забывается. Он дышит глубоко и размеренно, запрокидывая голову. Какаши же опяляет его низ живота горячими краткими выдохами, выдохами, выпрямляя его ноги. Теплая рука, подхватывающая под коленом, даже сквозь одежду чувствуется очень реалистично. Хочется трогать больше. Губы Итачи шевелятся, в голове мало слов — все уже осели в трахее, готовые выйти. Какаши затягивает последний узел — прямо у ремня его брюк — и останавливается, чтобы взять другую веревку. Учиха несмело раскрывает глаза. — Какаши, — срывается с губ натужно и даже устало, — ты ведь не отвернешься от меня? Хатакэ поднимает на него свой темно-серый и красный глаза — смотрит с прищуром. Закусывает губу. — Жаль, что ты такого обо мне мнения. Он оборачивает джут вокруг одного бедра — красные веревки пересекают крепкие жилистые ноги на манер порезор. Такое сравнение коробит разум — нет, Какаши на такое не способен. Не в его сторону. Итачи продолжает говорить, глядя на сосредоточенное лицо Хатакэ. — Я убил их, — он сглатывает, ожидая реакции. Но Какаши остается абсолютно спокоен. — Я убил свой клан ради деревни. Чтобы все жили в мире. Хатакэ витиевато обвязывает веревку вокруг одной ноги и достает кунай — распарывает им джут на кончике узла и переходит к обвязу другой ноги. Какаши не хочет связывать Итачи. Только не его. Они итак связан по рукам и ногам самим собой. — Чтобы ты жил в мире, Какаши, — заканчивает Итачи и вновь крепко закрывает глаза, чтобы не видеть, как Какаши вскинул голову в удивлении. Он продолжает перебирать пальцами веревку, задевая ткань брюк Учиха. — А для тебя это — мир? Вопрос повисает в воздухе, зацепившись когтями за горло Итачи изнутри. Луна смотрит на напряженную спину Какаши, обнимая его холодным светом. Хатакэ крепко затягивает последний узел. Вкладывает остатки веревки в руку Итачи, накрывая поверх своей ладонью. Чтобы показать, что только он сам — хозяин своей жизни. И никто не будет его за это осуждать. Итачи боязливо открывает глаза: медлит с ответом, смотрит на серую макушку Какаши и зависает. Хатакэ не глядит на него — лишь прижимается ухом к левой стороне груди и вслушивается — бьется. Значит, не заледенело. Учиха задыхается, чувствуя холодным телом горячую щеку. Второе прикосновение, к телу — «я рядом» Этот жест будто выбивает из лёгких воздух вместе со словами. — Если ты будешь жить, то я надеюсь отыскать мир рядом с тобой, — Итачи роняет подбородок, а уши краснеют, — не зря же я пошел на это.You brought me home,
Взгляд Какаши светлеет. Наконец, он слышит то, что так хотел услышать. «не зря» Ведь он, как никто, знал что когда находишь смысл, то и жить легче. Он смотрит на Итачи в упор, сидя рядом на пятках. Учиха копошится, мнет веревки в ладони. Выбирает одну — подлиннее. Ловко завязывает на запястье у Какаши одним концом, на своем — другим. — Будешь рядом, пока я буду в поисках? — спрашивает аккуратно и тихо, чтобы даже стены не услышали. Какаши медленно приближается своим лицом к лицу Итачи. — Если тебе будет легче, — Хатакэ врезается взглядом в каждую черточку на его лице. Красиво. Очень красиво. — то я буду только счастлив. Какаши стягивает маску. Учиха поднимает руку, увлекая привязанное к себе запястье Какаши за собой. Кладет руку ему на щеку и чувствует зеркальное прикосновению к себе. Смотрит на лицо под маской впервые и скулы краснеют от интимности момента. Какаши подается вперед и целует первый — долго, мучительно целомудренно. Бережно касается тонких губ, пока Итачи зализывает ранки на его собственных. Учиха тонет, но течение будто самой жизни выталкивает его наверх. Поцелуй — как глоток свежего воздуха. Имя его жизни — Какаши Хатакэ.'Cause you dragged me out
Они разрывают поцелуй, но не отстраняются. Какаши смотрит, как лунный свет оседает на длинных чёрных ресницах Итачи. Учиха целует его в уголок губ и склоняется, пряча голову в сгибе плеча Хатакэ. Искренне говорит, не жалея силы, вкладываемой в слова. — Мне легче.Of a mile deep hollow
Так просто это сказать. Какаши знает, что такие раны не затянуть одним поцелуем. Но так же он знает, что сделает все, чтобы от них остались самые аккуратные шрамы на красивой душе Итачи. — Вот сейчас можешь благодарить.