Безумие

— Помогите... Раздается тихий, приглушенный шепот. — Прошу... Вялый хрип сорвавшегося голоса. Периодические всхлипы и крики о помощи, смешанные с горькими слезами. Что всегда прячутся за яркой улыбкой, подобной солнцу. Не оставляйте...одного Печаль, что, н и к о г д а, не вырваться на волю. Обреченная вечно прятаться под маской глупости и счастья. больно Пустующая комната, как одинокое сердце. Темный угол, черные одежды. И тьма. Всепожирающая тьма, в которой он тонет, без шанса на спасения. Захлебываясь во мраке собственных мыслей и сожалений, он бултыхается, пытаясь выбраться, но... Самому... От нее не спастись... — Господин, с вами все в порядке? Я вчера вечером слышал странные звуки из ваших покоев. — ДаНет. Все в порядке нормы. Простомне больно на ногу упал сосуд вот и выругался немного. — и снова эта улыбка. Глупая и наивная, яркая, как солнце и добрая... Но... Никто не знает, когда она стала настолько фальшивой..... Ночь. Такая темная и мрачная. Но, что отличает ее от тьмы Вей Ина, так это то, что несмотря на то, насколько темной она бывает, вскоре наступает рассвет и развеевает ночь. А тьма Старейшины остаться с ним всегда... Яркое солнце, раннее утро и снова маска. Усянь глупо улыбаеться и плачет, берет на руки Юаня и смеется. Маленькое солнышко закопано в землю, дабы выросло, как морковка. Мальчишка хихикает и просится на ручки. Своими яркими лучиками светит во мрак Вей Ина. В бездомный омут страха и сожаления, печали и горести. И снова вечереет, настилая пелену отчаиния и безумия... Голова гудела, ноги, подкашиваясь, тряслись, а взгляд, алыми глазами панически бегал по комнате в поисках чего-то. Боль, острая и колючая, которую не могло заглушить ни бесчислено выпитое вино, ни что-то еще. Он задыхался, сам же перекрыв себе кислород. Плакал и смеялся почти захлебываясь и, лежа на холодном каменистом полу, тихо стонал... А двое, стоя за дверью, слушали и, опустив глаза, молча, с сожалением поглядывали на стены. Вей Усянь, Старейшина Илин. Сколько ненависти в этом имени, сколько страха и презрения? Порицание, проклятие, непонимание. Он всем улыбается и, не обращая внимания на балаган, гордо шагает вперёд. Завернув за переулок, он сползает по стене и хвататся за голову. Каждое слово, проклятие, бьет по остаткам разбитого сердца. Серые очи то и дело приобретают багровый оттенок, Усянь мотает головой и еще сильнее прикрывает уши. Жестоко, очень жестоко. Даже самый лютый мертвец подобного не сделал бы. — Шицзе, Шицзе, что мне делать? — вопрашал он в тишину, тусклым взглядом смотря в потолок. И снова звездная ночь. А-Сянь молча рисовал на столе кровью символы и периодически заливался нервным хохотом. Прекрасные длинные черные волосы, перевязанные красной ленточкой, в беспорядке лезли в лицо. Они пачкались в крови и, засыхая, комкались в «сосульки». В очередной раз убирая их с лица, Вей Ин с силой дернул, и приличный клок прекрасных волос остался на ладошке. Он с безразличием посмотрел на прядь и, широко улыбнувшись, залился противным хохотом. Алые глаза в беспорядке бегали по комнате. Он лежал на плите и напевал мелодию. Одна нога, что свисала с «кровати», моталась туда сюда, шаркая о каменный пол. Серый, как камень оттенок, сменил багровый, и Старешина пусто посмотрел на Ченьци. Он медленно поднялся и бесшумно подошел к флейте. Снаружи слышались голоса, но Вей Ин не услышал их, в его голове были свои. Он медленным, легким движением потянулся к изящному инструменту, а другой потянулся к шее. — Задыхаюсь.... — прошептал тот, взяв флейту, глаза снова налились алым, и дверь с грохотом распахнулась. Старейшина с безумием посмотрел на вошедшего друга в фиолетовом. Тот держал в руках меч и со злостью смотрел на бывшего брата. Усянь усмехнулся и поднес Ченци к губам. — Спаси, меня...