и что-то важное между

— Я заебался. Леша даже отвлекается от изучения грибов на куске пиццы и поворачивается к Идраку. Но ничего не говорит, будто вопрос он автоматически задал, и диалог был успешно поддержан. Идрака это раздражает, но не так сильно, как собственное желание задержать взгляд на лешиной руке, сжимающей геймпад. Комната — коробка. В ней тесно и душно. Солнце мажет по вещам и раздражает до нервного постукивания пальцами по экрану смартфона. На улице только хуже. Машины, люди, люди в машинах. Бесконечное движение. Если выбираться во внешний мир, то только ночью. Ночью обещали дождь. Если обещаниям вообще можно верить. — Все, что я хочу делать — это есть, спать и проводить у экрана телевизора двадцать четыре часа в сутки. А не ехать в очередной город по такой жаре, — добавляет Идрак. — И купить уже плотные шторы, чтобы не видеть это ебаное солнце. — Как главный по счету, хочу тебя разочаровать: в сутках всего двадцать четыре часа. Если ты вдруг забыл. — Мы все знаем, что ты на самом деле не умеешь считать. Квашонкин не отвечает, только хмыкает себе под нос и гладит пальцем сенсорную панель. Обычные же руки. Совершенно обычные пальцы. И ситуация обычная и знакомая, как сотни раз до этого. Но… — Нет, ты понимаешь, я загуглил город… меня сразу что-то напрягло, и я загуглил. Он основан в том же году, что и Питер, да и еще и тем же самым Петром. Это автоматически подтверждает, что хуевый будет город. — Можешь с этого выступление и начать, — отвечает Леша. — Им всем понравится. Идрак на него не смотрит. Смотрит на коробку из-под пиццы, на полосу света, дрожащую на стаканах, на пыль в воздухе, на бутылку колы. В лешиной руке. Блять. Думать о руках Квашонкина — это последнее, чем бы Идрак хотел заниматься. Особенно сейчас, когда от жары и так все плавится (и разум в том числе). Но мысли, беспорядочные и наглые, крутятся в голове. Пальцы совсем едва поглаживают кнопки, а Мирзализаде почти что чувствует их на собственной коже. Черт бы побрал Уфу. И Лешу. Тогда ладонь аккуратно легла на его колено, и Идраку это не понравилось. Против Квашонкина он ничего не имел. И против его рук тоже. Может, у ведущего небезызвестной аналитической передачи тактильный голод, кто его знает. Не осуждаем, живем дальше, не обращаем внимания. Легче сказать. Потому что Идрак обращает. Невыносимо жжет даже через ткань брюк. И ощущение это, непривычное и пугающее, бьет в голову только сильнее, когда Леша касается рукой его щеки. И Идрак тоже кот. Это комплимент. А нахуй бы не пойти тебе, Леш? Леша не идет. Леша смотрит в экран и облизывает губы. Они сидят совсем рядом, коленями соприкасаются, и хочется отодвинуться. Потому что душно. Потому что места на диване достаточно. Потому что на самом деле Идрак хочет, чтобы чужая рука и правда была на колене. Задержалась бы дольше, чем следует, так, чтобы кожа горела, так, чтобы хотелось в ответ скользнуть пальцами по плечу, по шее, касаясь волос на затылке. И воздуха бы не хватало, и рука не на колене, на бедре. Какой-то новый личный круг ада Идрака Мирзализаде. Подпишитесь, забирайте, наслаждайтесь. Взгляд цепляется за едва заметное движение штор. Ветра на улице практически нет. Никакого спасения. — Никакого спасения, — бормочет Идрак и откидывается на спинку дивана. — Ближе к ночи обещают дождь. Идрак смотрит на лешины ресницы и хочет сказать: я не о погоде. Идрак хочет сказать: я о тебе, блять. Идрак хочет сказать: иди нахуй, Леха. С ресницами своими длинными, касаниями, шутками и грибными теориями. Молчит, конечно. Ему не привыкать. На небе ни облака. Тишь и гладь. Прижиматься к спинке дивана некомфортно, и футболка неприятно липнет к спине, но перед глазами Квашонкин, и так смотреть на него удобнее. Кончики пальцев покалывает от желания забраться ладонями под чужую футболку. Резко, без предупреждения податься вперед. Пиздец стаканам, телефону и спокойному тягучему течению времени. Идрак не двигается. Идрак думает: если дождь и правда пойдет. Задерживает пальцы на чужих дольше, чем следует, принимая геймпад от Леши. Если дождь и правда пойдет, поцелую. На небе ни облака.