Он странный

      — Будь поосторожней с моим братом, он очень странный, — предупреждает Света, прежде чем пропустить гостей в дом.       Лёня приподнимает бровь и переглядывается с Витей, что по совместительству не только друг Фёдорова, но и парень Светланы со смешной фамилией Гаркуша. Бондарик, пожав плечами, одними губами говорит: «Своеобразный».       В конечном счёте, мысли о «странном» или «своеобразном» брате быстро улетучиваются из кудрявой головы. Тем более, что тот так и не выходит к гостям, а сестра его и не зовёт на их посиделки.       Мама девушки уехала в город ещё с утра и должна вернуться только поздним вечером, так что троица, упиваясь свободой от бдительного ока родительницы, по-быстрому организовывает мини-тусовку. Чтобы не слишком мелькать пьяными рожами перед соседями, вопреки отличной погоде, они устраивают небольшое импровизированное застолье с вином в пристройке, на крытой летней кухне. Вино домашнее, из чернослива и алычи, купленное здесь же, в Весёлом. Оно мягко обволакивает и пьётся как сок, но коварно: может подкосить одномоментно. Вот сидишь, пьёшь, а в какой-то момент как встанешь из-за стола, так и ляжешь под ним же.       В принципе, Лёня не пьянеет. Вообще. Никогда. По крайней мере, он уверен в этом. Мозги у него соображают даже под очень густыми и насыщенными алкогольными парами. Его тело могло поддаваться алкашке, шататься, падать, мёртвенько лежать, но вот сознание всегда на месте. И этому трезвому сознанию сейчас немного скучно.       Лёня, чувствует себя третьим колесом в их маленькой компашке. И, через некоторое время, глядя на уже достаточно поддатых голубков напротив, что уже, вероятно, собирались тут сразу и детей наделать, Фёдоров решает побродить где-нибудь в другом, менее смущающем месте.       Взяв пару сигарет из пачки, он, чуть пошатнувшись, встаёт из-за стола и, держась на стенку, выходит на крыльцо. Он чиркает спичкой и подкуривает чуть смятую Родопи*. Неожиданно за спиной слышится громкий стук чего-то об пол, громкий девичий смех, потом звонкое испуганное «Ой!» и тихий мат Вити.       — Лё-о-о-о-ня! — вдруг вопит Бондарик так зычно, что Фёдорова подбрасывает. Он давится крепким дымом, тушит сигарету о подошву и торопливо заскакивает в помещение.       — Чё пугаешь?       — А м-мы тут… разбили… — парень трясёт Серенадой**, внутри которой что-то бряцает в такт движению. — П-пиздец.       Лёня пересекает комнату и забирает из вяленьких рук своего друга уже покалеченную технику. Он осторожно ставит проигрыватель на стол, подальше от парочки.       — Надо Олега позвать. Может, получится что-нибудь там перепаять, — хмурится Света, уже прикидывая, какой получит нагоняй от маман. Опьянение схлынуло перед перспективами быть оттасканной за волосы за порчу дороговастого аппарата. — Лёнь, сходи, пожалуйста. Прямо по коридору, дверь с писающим мальчиком***.       — Он, что, в туалете живёт?       — Нет, он просто странный, — нетерпеливо повторяет девушка, закатывая глаза.       Кивнув, Лёня ретируется из кухни. Перейдя по тёмному коридору из пристройки в жилую часть, он двигает вглубь дома. Полутёмная из-за закрытых дверей кишка, и правда, заканчивается фанеркой с писающим мальчиком, прибитым гораздо выше уровня глаз.       Будучи человеком воспитанным, Фёдоров стучит костяшками по косяку. Из-за двери тихо фыркают и чуть громче орут: «Я не Антонов! Вы ошиблись!****».       — А мы не из ЧК! — гаркает Лёня в ответ. — Привет? — толкнув фанерку, он просовывает голову в образовавшийся зазор, с интересом оглядывая новую территорию. Взгляд сразу цепляется за скрюченного человечка на кровати. Тот сидит, обложившись какими-то газетами и комками бумаги. Из-под белобрысой чёлки настороженно зыркают в ответ. — Там тебя сестра звала. Помочь надо…       — А-га, — недовольно тянут в ответ. — Как бухать позвать, так хуюшки, а как помощь понадобилась, так сразу к Олеженьке. Ну ни в какие ворота!       Лёня смотрит на чужое возмущение и улыбается. Вот и нашёлся ещё один чувак с дислалией**** даже смешнее, чем его собственная. Он несколько восхищённо цыкает языком, не обращая внимания на недоумение «странного» брата Светланы.       — Да ладно тебе, — Фёдоров жмёт плечом и, окончательно пройдя в комнату, приваливается к косяку. — Ну, хочешь, я от всех принесу глубочайшие извинения и приглашу к столу? Реверанс сделать?       Он старается унять свою полупьяную, полуманьячную улыбку, но это даётся с таким адовым трудом, что просто нереально.       — Не надо, — бубнят ему в ответ, слегка краснея от чрезмерно пристального внимания. — Я и так помогу, без всяких подачек.       Парень несколько мгновений неловко возится на кровати, нечаянно скидывая парочку газет, запутывается ногой в пледе, матюкается и наконец-то встаёт. По мере того, как он сползает с насиженного места, Лёня в душе восторженно вопит. Ну надо же! И деффект речи, и рост! Рост-то какой!       — Лёня, — представляется Фёдоров, протягивая руку пожарной белобрысой каланче.       — Олег.       Парень подходит ближе и жмёт его ладонь. Глядя в светлые глаза, Лёня не сразу понимает третьей фишки нового знакомого, но, когда до него доходит, то он просто настолько сильно лыбится, что Олег отшатывается от него.       — Ты чё, головой бо-бо, ебобо? — недобро шипит он.       — Н-нет. Глаза у тебя классные, говорю, — сквозь улыбку выдыхает Фёдоров.       — Нормальные они у меня!       Старший брат Светы нервно дёргается и первым выходит из комнаты.       — Ну какие же они нормальные? Они аномальные! — кричит ему в спину Лёня, едва поспевая за широким шагом. — Прям ништячные! Ништяковые! Всем зёнкам зёнки!       Ему ничего не отвечают, но Фёдорову и не надо. Он и так под впечатлением. Они добираются до летней кухни. При виде Олега Светлана кривится и трагично тычет пальцем в проигрыватель. Парень молча подходит ближе и склоняется над техникой.       — Ну и чё ты с ним сделала?       — Уронила, — печально отвечает сестра. Олег молча тянет к ней узкую ладонь и отвешивает несильный, но обидный подзатыльник.       — Эй! Я — девочка! Меня бить нельзя!       — Ага. Девочка, — бормочет старший брат, уже полностью переключившись на сломанную технику. — Вот тебе и девочка, два кирпичика и щелочка.       Услышав задумчивый бубнёж, Фёдоров не сдерживает каркающего смешка. Ему эта фраза кажется настолько забавной, что он сомневается в том, что его могзишки так уж кристально трезвы, как он был уверен. Под конец, он издаёт странный булькающий звук и хлопает высоченного парня по спине.       — Да что с тобой не так?! — Олег подпрыгивает и поворачивается к нему, метая молнии своими глазищами со зрачками разного размера. — Ты чё такой странный?!       Его руки слегка потряхивает, и он почти роняет многострадальный проигрыватель обратно на стол. Лёня обходит его и наливает себе вина.       — А кто ль не странен в этом мире? — философски замечает Фёдоров, запивая своё веселье двумя большими глотками. — Будешь? — он протягивает старшему брату Светланы свой стакан.       Тот настороженно, но простодушно берёт его и осушает до конца в один присест. Посмаковав сладкий пряный вкус, он отдаёт тару и кивает на бутылку. Без разговоров, Лёня наполняет стекло до краёв и снова тянет Гаркуше. Витёк и Света смотрят на них в четыре широко раскрытых глаза, позабыв о сломанной Серенаде. Сейчас перед ними развернулось странное действо: Лёня восхищённо смотрит на высоченного и худющего парня, тот в ответ глядит с ярым вызовом и с тем же вызовом залпом пьёт вино.       — Эй, Олежа… Олеж, — внезапно подаёт голос девушка. — Ты только не забудь про проигрыватель. Меня мамка за него точно прибьёт.       — Ой, да сделаю! Будет лучше, чем был! Только потом, — отмахиваются от неё, не сводя взгляда от Фёдорова, что снова наполняет стакан. Прежде, чем передать вино старшему из Гаркуш, Лёня сам торопливо делает парочку глотков.       В горле почему-то так сухо. Вообще, во всём организме сухо, но вот в глазах напротив плескается чудная горная речушка, с омутами да порожками. И Лёне хочется в неё нырнуть, но его одёргивает действительность — чужие глаза это не вода, да и неправильно это — циклиться на глазах пятиминутного знакомого.       — Олег, а не хочешь на следующие выходные махнуть в Ленинград? — интересуется Фёдоров. Он устаёт переминаться на своих двоих и плюхается на колченогий табурет. Слепо пошарив под столом, Лёня вытаскивает ещё один стул и, подтянув к себе, приглашающе хлопает по нему.       — А чего? — по лицу Гаркуши ясно видно, что он бы предпочёл сесть подальше от странно себя ведущего гостя, но он всё равно пристраивается рядом, ударяясь коленом по чужому мягкому бедру.       — О! — Фёдоров менторски поднимает указательный палец и машет рукой перед лицом Гаркуши, слегка задевая его нос. — У нас с Витей своя рок-группа. Приезжай, послушай, как поём. И Свету с собой бери.       Словно не замечая, что делает, Лёня хлопает Олега по острой коленке и оставляет свою руку на бедре, чуть выше острого мосла. Гаркуша смотрит в почти синие глаза, смотрит на руку на своей ноге. Снова на глаза. Снова на руку. И ничего не говорит. Просто бледно улыбается широкой улыбке напротив.       — Так вот же гитара. Я и счас послушать могу, — фыркает он, кивая на инструмент рядом с Витьком.       — Так вокалиста нашего тут нет, от моего голоса кони дохнут, а Лёнчик не выговаривает все тридцать три буквы алфавита, — почти гордо вворачивает Бондарик, под лёгкий смешок своей девушки.       — Да всё он выговаривает! — гаркает Олег и топает ногой. Словно поняв, что защищает по сути незнакомца, он бросает короткий взгляд на Фёдорова и отворачивается. Кончики его ушей окрашиваются румянцем, что выглядит презабавно.       Когда Гаркуша вперивает взгляд куда-то в столешницу, Лёня смотрит на красное ухо перед собой и перебирает пальцами на чужом бедре. Он стесняется своей картавости, чего уж… Но вот сейчас он очень даже готов что-нибудь спеть. Почему-то в присутствии Олега, с его длиннющими конечностями, дефектом речи и исключительными глазами, Фёдоров легко может позабыть о своих смущающих особенностях речи.       Он просит Витю подать гитару.       Лёня убирает ладонь с чужого бедра. Принимает струнную подружку. Делает перебор. Подтягивает четвёртую струну, услышав небольшую фальшь. А затем берёт первые аккорды.       — Завтра снова на работу, снова на работу, а я тому и рад******, — привычно проглатывая «р» заводит Фёдоров.       По мере того, как Лёня играет и всё глубже погружается в мелодию, всё сильнее притопывая в такт, Олежа, сидящий рядом, начинает странно раскачиваться.       — Началось, — констатирует его сестра, видя, как внезапно, на особо звонкой ноте, руки старшего брата взмывают вверх, описывая ломанную дугу и, кажется, начинают жить своей, независимой от сознания хозяина, жизнью.       Чем громче поёт Леня, тем активней становятся «танцы в положении сидя» Олега. Это выглядит чудесато и нелепо, но гипнотизирующе. Витя и Света не делают попыток подпеть, лишь только во все глаза смотрят на устроенное представление.       Когда песня заканчивается, наступает звонкая тишина. На мгновение всем присутствующим кажется, что они массово оглохли. Лишь потом, жирная муха, оставив свою нычку в углу потолка, начинает заполошно биться в окно, громко жужжа, и все приходят в движение. Света глубоко вдыхает и улыбается. Витя расставляет стаканы, чтобы подновить напитки. Олег же отмирает от своего музыкального транса, вскакивает с места и вылетает из кухни, чудом не снеся Фёдорова с гитарой. Переглянувшись с Витей, Лёня прислоняет инструмент к ножке стола и срывается за Олегом.       Далеко ему уйти не удаётся. Едва повернув за угол, в тёмный коридор, он спотыкается и налетает на Гаркушу, что просто стоит посреди коридора, тяжело дыша. Через секунду Лёню хватают за плечи и пригвождают к стенке. Чуть потрескавшиеся губы прижимаются к его. Фёдоров закрывает глаза и открывает рот, крепко обхватывая голову Гаркуши, до боли впиваясь короткими ногтями в затылок. Вкус вина из чернослива на чужих губах и нёбе кажется ещё слаще и острее. Длинные пальцы Олега зарываются в рубашку на спине Лёни так, что ткань надсадно трещит.       Они жадно целуются, не совсем понимая, что происходит. Просто был, вот, «странный старший брат», был голос Лёни и мелодия, а потом — бах! — и получается какой-то молотовский коктейль, который жизненно необходимо взорвать. И вот, поцелуй — взрыв. Поцелуй — теракт. Поцелуй — стихия, что не должна оставаться взаперти. И это всё на двоих. Одновременно, и так много, и самый мизер. И что делать со всем этим вообще непонятно.       — Что это было? — немного погодя сипит Фёдоров, прижимая голову к грудине напротив. Его руки, сами собой, опускаются вниз по узкой спине и останавливаются на талии.       — Я. Ты. Мы? — мычат ему в ответ. — Это были мы и музон.       Они замолкают, прислушиваясь, что происходит на кухне. Оттуда доносится тихий шёпот, что не разобрать даже при самом большом желании.       Ни Фёдоров, ни Гаркуша даже не думают распутаться из объятий. Им сейчас так ленно и хорошо — так почему бы и не продлить это ощущение настолько, насколько возможно?       Тонкие прохладные пальцы Олега перебирают отросшие тёмные пряди, и Лёня жмурится, чувствуя волну мурашек на коже.       — Ты же приедешь к нам… Ко мне на репетицию? — он приподнимает голову, вглядываясь в лицо Олежи.       — Обязательно!       — Мы же это… Повторим?       — Всенепременно!