Сирень в Роменвиле

1. Ему вспомнилось, что Роменвиль - это рощица близ Парижа, куда влюбленные ходят в апреле рвать сирень. 2. Я вошел в деревню. Я подумал, что, должно быть, это Роменвиль (почему Роменвиль?). 3. И вот первый из тех, кого я видел и к кому обращался с вопросом, войдя в город, спросил меня: «Куда вы идете? Разве вы не знаете, что вы давно уже умерли?» В. Гюго, «Отверженные»

Среди хаоса красок он выделяет для себя одно: лиловые цветки сирени в волосах Анжольраса. Нежно-розовые, белые, фиолетовые — кусты вокруг выглядят, как облака, спустившиеся на землю с неба перед самым закатом. А может быть, всё совсем не так и это они сейчас на небе? Грантер не уверен. Сложно быть уверенным хоть в чём-то, когда рядом с тобой стоит ангел. Сильная рука тянется к кусту оборвать ветку. Пышное белое платье соцветия выглядит как рана на фоне тёмно-зелёной листвы. Так могла бы выглядеть невеста, попавшая на похороны. Хруст. Грантер удивлённо моргает: ему на секунду показалось, что сейчас из разломленной ветки прыснет алая кровь, а на него, смеясь, смотрит Анжольрас с девственно-белой сиренью в руке. Грантер хмурится, ждёт подвоха, но ещё не смеет задавать вопросов. Мелькает страшная догадка: «Это всё сон!». Грантер не помнит, как они тут оказались. Строго говоря, он даже не помнит, где они. Напрягает память — кровь, жар, крики… Откуда это? Могло ли что-то подобное привести их к этим цветочным облакам, где даже сильный запах не душит, а ласково обнимает, как будто даёт опору, как будто просит — доверься мне? — Конечно могло. Неужели ты сомневаешься? — улыбается рядом с ним Анжольрас. — Где мы? — торопливо спрашивает Грантер, с нежностью и надеждой заглядывает в голубые глаза. — Роменвиль, — отвечает Анжольрас, — это сирень Роменвиля. Он встряхивает головой — гордый и смутно знакомый жест — и на траву с кудрей ссыпаются лиловые цветки. Грантер вспоминает, что под этими кудрями он успел разглядеть следы крови, до того как… До того как что, Грантер? До того, как Анжольраса пригвоздило к стене и картинка перед глазами перестала иметь смысл, до того, как запах пота, солёная испарина, душный смрад, начинающий подниматься над трупами, забил ноздри, до того, как грохот выстрелов оглушил его, а острая боль в груди обожгла, заставляя Грантера забыть о том, что можно чувствовать что-то кроме боли. — Ох, — он резко выдыхает и спотыкается, падает на сильные, быстрые руки, торопливо встаёт на ноги, стараясь не смотреть на Анжольраса. — Ты что? — удивлённо спрашивает тот. — Ты ничего не помнишь? — полуспрашивает, полуутверждает Грантер и бросает взгляд на своего ангела. Он тут же жалеет о вопросе: Анжольрас мрачнеет, хмурится, поднимает голову и смотрит поверх головы Грантера. Даже дыхание его как будто становится суровее и страшнее. Он не отвечает на вопрос, но Грантер понимает. Воздух вокруг сгущается, к райскому запаху цветов примешивается едва ощутимый — серы и соли. Грантер отходит к кусту сирени и срывает ветку тёмно-фиолетовых цветов. Он возвращается к Анжольрасу. Они складывают цветы вместе и Грантер решается: — Это точно сирень Роменвиля? — Я тоже был удивлён, когда... — Анжольрас не заканчивает, наклоняет голову, снова улыбается. Они добавляют в букет новые ветви: их становится ровно восемь. Анжольрас приносит девятую и говорит: — Теперь хватит. — Пожалуй, — кивает Грантер. Последняя ветка как будто совсем не из этого букета: среди небесно-голубых, фиолетовых, нежно-розовых и белых цветков задорные жёлтые соцветия смотрятся совсем не к месту. Удивительно даже, как Анжольрас нашёл тут жёлтый куст: Грантер видел только одну ветвь, ту, что оказалась в их букете. — Я вот не понимаю только одного, — тихо говорит Анжольрас, и, взяв Грантера за руку, продолжает: — ведь было самое начало июня. Разве сюда приходят не в апреле? Тёплая рука сжимает ладонь Грантера, и он отвечает на другой, не прозвучавший, но куда более важный вопрос: — Конечно я не отпущу. Анжольрас кивает, поднимает с земли огромный букет — для этого приходится всё-таки перестать держаться за руки. — Куда нам? — спрашивает он. Грантер пожимает плечами: — Какая разница? Анжольрас задумчиво улыбается ему, и они медленно идут меж предзакатных облаков, пышных, воздушных, пахнущих свежестью, юностью и свободой. Там, куда они идут — мелькающие флаги, гром песни и вереница родных лиц. Весьма вероятно, ваза там тоже найдётся.