Все удалено, словно прошлое. Да, оно ушло.
Слова, готовые вырваться на долгожданную свободу, подобно томящимся в клетке птицам, застревают непроходимым комом в горле. Она смотрит так холодно и отчужденно, что Джасперу остается лишь молчать. Вновь молчать, скрывая все те невысказанные фразы за самодовольной ухмылкой, словно все идет по плану.
Но на самом деле все летит к черту, и де Винтер не может это остановить.
Кажется, этот полет, ненавистный Джасперу до глубины души (да, она у него есть, в отличие от кое-кого), начался еще во время Железного испытания, если не раньше. Тамара и до этого потихоньку отдалялась от него, неслышно, почти незаметно, то ли не зная, правильно ли поступает, то ли помня о том времени, что они провели вместе. А потом у нее появились Хант со Стюартом — и их с де Винтером пути окончательно разошлись. Как там говорят, не судьба? Джаспер ненавидит судьбу. Если подумать, он много чего ненавидит — Коллама Ханта, посмевшего самым наглым образом отобрать у него и место ученика у мастера Руфуса, и Тамару Раджави, которая могла бы остаться с ним, если бы не Хант. Джаспер терпеть не может эту чертову идеальность Аарона Стюарта, которая, кажется, не была маской или прикрытием — просто он правда был таким. Джаспер не выносит… Самого себя. Свою извечную, казалось, намертво приклеенную ухмылку. Свои безжалостные комментарии. Свою чертову маску напыщенности, въевшуюся под кожу навечно.
С Тамарой он мог быть другим. Лишь иногда, на жалкую долю мгновения, но он мог быть по-настоящему искренним. Он мог позволить мягкой улыбке еле заметно тронуть уголки губ. Чтобы потом вновь скривиться во всезнающей усмешке, которая не могла не раздражать Тамару.
И вот, проходит год. Они невольно вновь сближаются — и как же Джасперу не хочется признавать, но именно благодаря Ханту. Но в глазах этой троицы все тот же одинаково настороженный, неверящий блеск. Де Винтер лишь пожимает плечами, а лицо в очередной раз искажается в мерзкой ухмылке. Если этим ребяткам так нравится видеть в нем зло, пожалуйста — Джаспер охотно им подыграет. Ведь если так он сможет вновь оказаться рядом — де Винтер без колебаний наденет на себя эту маску, играя именно ту роль, которую ему предоставили.
А
давно не его девочка-сказка улыбается, светит будто ясно солнышко, в который раз безжалостно слепя Джаспера. Ей можно, а он и слова не посмеет сказать, нравится ведь, глупому, греться
сгорать в ее жарких лучах. Смеется чисто и пронзительно, оглушая его звонким хохотом, неустанно льющимся из уст. Ей можно, а он не против. Глупый мальчишка.
Девочка красива, умна и сильна.
Прекрасна. Девочка-идеал, девочка-чудо, девочка-шедевр. Девочка — единственное сокровище своих родителей, успевших в мыслях похоронить ее старшую сестру, всего-то желавшую стать еще лучше и горько разочароваться в другой дочери, посмевшей спутаться с последователем мастера Джозефа. Тамара — их доченька, их светлый лучик и робкая надежда, что хоть ее то чета Раджави смогла воспитать правильно.
Простите, мистер и миссис, вы вновь ошиблись. У девочки глаза — глубокая ночь, жуткая тьма полуночи. У девочки во взгляде осколки прошлого, похороненного и вновь откопанного. У девочки руки — крылья птицы раненной, подстреленной прямо в полете. У девочки слова фальшивые выучены, вызубрены с пеленок, лавой горячей опаливающие. У девочки тот же огонь пылающий в душе, что и у сестры любимой.
Раван. У девочки такая же неправильная, непозволительная любовь, что и у другой сестрицы.
Кимия.
Девочка запуталась. Девочка устала.
А Джаспер, бедный, и не видит, что его милая подруга отличается от той, какой он ее помнил. Нет больше того наивного блеска в огромных детских глазах. Во взгляде Тамары горит яркий огонек подозрений, дымкой туманной неверие стелится. И волосы Раджави больше не заплетает в привычные косы — как-то по-детски все-таки. И ласковые слова Тамары все больше пропитываются приторной ложью, подслащиваются льстивой фальшей и, как вишенка на торте, поливаются сахарным сиропом лицемерия.
Сладко до невыносимости. Но Джаспер послушно вкушает эту сладость, не обращая внимание на то, как она разъедает его вновь и вновь. Скоро аллергия начнется, но де Винтеру, откровенно говоря, плевать.
А девочка-солнце, лишившаяся крыльев ангельских белоснежных, мягких и пушистых, готова распрощаться и с сердцем бешено бьющимся, лишь бы оно не замирало и не пускалось в безумный танец из-за того, кого девочка привыкла называть другом. Поцелуй — глоток воздуха, тут же утягивающий в удушье непереносимое. Коллу все равно, Колл не хочет ее целовать, Колл не хочет ее любить.
Колл любит, но не ее. Поцелуй — ошибка, которую уже не исправить.
А Джаспер прикусывает губу, будто не чувствуя солоноватый привкус крови, а пальцы сами собой сжимаются до побелевших костяшек. Перед глазами целующиеся Тамара и Коллам. Тамара счастлива,
счастлива, с ч а с т л и в а. А потом это счастье хрупкой вазой разбивается, раня остыми концами осколков, стоило ошарашенному Коллу отпрянуть от нее. И уйти, нет, убежать, озадаченно бормоча что-то под нос.
Джаспер вновь кусает губы, слова поддержки в горле застревают. Стук собственного сердца в ушах звучит громче тихих всхлипов Тамары. Два желания: разрыдаться, словно дитя малое и успокоить девушку. Но только ни первое, ни второе он не сделает. А в глазах Тамары все та же тьма полуночи с дождевыми каплями-слезами.
