***
И сегодня в этот дом наконец пришла Любовь. Любовь совершенно исхудала. У Любви дрожат исколотые, как у прекрасной Маделиф, синюшные руки, у Любви сбитые костяшки пальцев, у Любви глубокие мешки под глазами, порванное ухо и грязные ногти. У Любви выцветшие беспорядочные татуировки на тыльных сторонах ладоней. У Любви заношенная, не по размеру, но чистая одежда, перекошенная сережка в носу, рваные ботинки и небольшой замызганный рюкзак за спиной. Это все чужое. Итан столбом стоит в отдалении, у обеденного стола, держит в руках блюдо с фруктами и наконец переводит взгляд на глаза Любви. Они искрятся счастьем, несмотря на внешний измученный облик, и утягивают все внимание на себя. Все ждали его здесь, чтобы он наконец навел настоящий порядок, который был неподвластен Итану. Былое напряжение тут же спадает, и все бегут к нему, чтобы получить хотя бы часть того благословения, которым он одаривает всех в этом доме. Рюкзак падает на пол, его крепко обнимают, Каан и Маделиф надрывно плачут, друзья кричат что-то бессвязное, радость буквально кипит в прихожей, где его встречает целая орава людей, и даже черствые и жестокие родители вытирают с глаз слезы счастья. Его аура настолько сильна, что пробивает выращенные жестокостью окружающих саркофаги из ненависти и окутывает всех своей неудержимой силой позитивной энергии. Итану кажется, что он видит эти нити в воздухе, ощущает их и может даже тронуть, и когда он только тянется к одной из них, чтобы почувствовать ее окутывающее тепло, по помещению раздается громкий звон, который обращает все внимание присутствующих на себя. Блюдо бьется на осколки, фрукты рассыпаются по полу, и Итану хочется расплакаться. Зарыдать истошно, как ребенок, чтобы его наконец утешили, обняли и сказали, что это не страшно. Что таких блюд в этом доме еще штук двадцать, что такое блюдо можно купить в любом магазине, что эти фрукты можно выбросить без зазрения совести… ведь так всегда делал он. Когда что-то не получалось, когда Итан случайно портил что-то, он всегда помогал и улыбался так ободряюще, и всегда мог договориться со своей матерью, которая наверняка еще с тех времен вынашивала план мести за испорченное белье, битую посуду и недостаточно взбитые подушки. Он тоже смотрит. И снова улыбается с такой любовью, что у Итана зажимает сердце. Прямо как в его самых прекрасных снах. Но его внимание перенимают друзья, и Итан снова за бортом. Но он совсем не обижается — невозможно обижаться на человека, сделавшего тебе столько добра; невозможно обижаться на человека, вставшего за тебя против заведомо более сильных противников; невозможно обижаться на человека, который вернулся домой спустя столько лет нахождения в неизвестности и вызвал целую бурю чувств внутри, смывающую на своем пути все муки бесконечного ожидания чуда; невозможно обижаться на Хейза Ван-дер-Ваальса, который наконец вернулся домой. Вечер проходит в такой замечательной атмосфере, которой давно не было в этом доме. Сначала все плачут, слушая историю Хейза, который, оказывается, был похищен; он уехал работать, но на первое место работы его не взяли, а затем он попал в лапы мошенников и уехал на «заработки», на которых были совершенно рабские условия и никаких денег. В ожидании освобождения он и все его «коллеги» провели несколько лет. Каждый день был мучением. Многие сломались, и Хейз не был исключением. Наркотики, так «любезно» поставляемые хозяевами ради того, чтобы привязать рабов к себе покрепче, помогали ему забыться, сбежать в мир грез, в котором не было ни изнуряющего труда по восемнадцать часов в сутки, ни жестоких хозяев. Были лишь безумные галлюцинации, отключка и долгожданное спокойствие. Но дни без дозы давали о себе знать ознобом, холодным потом по всему телу, мертвенной бледностью и непрекращающейся рвотой. Итан слушает эту историю, сидя поодаль, в кухне, и только убеждается в огромной силе Хейза. Он мог покончить с собой, он мог принять сильнейшую дозу, он мог по щелчку пальцев прекратить свои страдания, но он верил, что вернется. Он верил, что день освобождения в конце концов настанет. И когда их освободили, все, что осталось как воспоминание об этих ужасных годах, это следы от уколов и множественные беспорядочные татуировки. Остальное больше не было важно. Теперь было важно лишь то, что происходит здесь и сейчас. И если у него есть дом, в который он может вернуться, если у него есть еда, которой он может насытиться и если у него есть одежда, в которую он может одеться, то он счастлив. А если рядом близкие — он самый счастливый человек на планете. Он вынес урок из своих страданий, в конечном итоге приняв их за испытание. Еще одно испытание судьбы, да, жестокое, но очень важное. Может, жизнь в этом доме без Хейза для Итана тоже была тяжелейшим испытанием, которое он стойко вынес и смог не сломаться? Это были первые за долгое время глубокие размышления, пока Итан не был занят работой. Все изменилось в одночасье с возвращением этого без сомнений великого уравнителя; Итану стало легче дышать, ему хотелось испытывать эмоции, ему хотелось смеяться и плакать одновременно, ведь он знал, что хотя бы один человек точно поддержит его в этом. Весь народ танцует в доме под громкую музыку, пока Итан убирается в одиночестве, и он постоянно ловит глазами взгляд Хейза. Немного скучающий, но тем не менее счастливый, ведь здесь семья, друзья… Итан. Он танцует неуклюже, вызывая улыбку на губах Итана, будто специально разводит его на это, лишь бы увидеть хотя бы подобие того счастья на его лице, которое появлялось в их разговорах наедине друг с другом. Итан стесняется улыбаться; он давно не делал этого искренне, и с непривычки у него выходит какой-то странный оскал, который он тут же скрывает и убегает в кухню с горой грязной посуды в руках, напоследок получая еще одну улыбку Хейза как... награду за ожидание? Ему приятно так думать. Приятно наконец похвалить себя и получить долгожданное вознаграждение.***
Праздник заканчивается, и Итан, закончив уборку в гостиной и в кухне, возвращается в свою комнату на цокольном этаже дома и готовится ко сну. Ему, на самом деле, не очень хочется спать; его сны уже претворились в жизнь, и ничего нового он там уже не увидит. Ему хочется лишь помечтать о чем-то, подумать о Хейзе, подумать о себе… Но вечерний туалет Итана длится недолго. Он успевает только расчесать свои длинные белоснежные локоны, как вдруг кто-то стучится… в окно? Итан оборачивается и видит в окне под потолком лежащего на траве Хейза, который машет ему ладонью и улыбается так лучезарно, а в глазах нет ни намека на скуку. Парень подскакивает к окну и открывает его так, чтобы Хейз мог пролезть внутрь, и тот даже спросить не успевает, можно ли войти. Это бессмысленно; комната Итана всегда открыта для него. Парень прыгает в комнату, закрывает за собой окно и тут же хочет попытаться объяснить, почему пришел только сейчас, почему ни разу не поговорил с ним за вечер, но Итан качает головой и прикладывает палец к его губам, подходя так близко, что чувствует дыхание Хейза на своем лице. Он гладит его лицо ладонями, рассматривает каждую деталь, будто вспоминая его и запоминая каждую новую мелочь. На губах Итана наконец та искренняя улыбка, которая не заявляла о себе долгие годы; в его глазах то юношеское любопытство, присущее ему до отъезда Хейза. В этой комнате наконец появилась та нежность из снов Итана, он чувствует ладони Хейза на своей талии и буквально возносится к небесам, когда их губы наконец соприкасаются в поцелуе. Его тело трепещет, он закрывает глаза почти в экстазе, его колени дрожат, и его пальцы зарываются в отросшие на затылке волосы Хейза, сжимаясь в кулаки. Он испытывает целый спектр эмоций — страсть, счастье, гнев, грусть, возбуждение, напряжение, — и от этого тело будто бьется в истерике, не зная, куда себя деть и что сделать, чтобы это закончить. Но Итану это неподвластно. Он до безумия счастлив быть здесь и сейчас. Когда воздуха не остается, они разрывают поцелуй, соприкасаются лбами и чувствуют тот жар, который окутал их обоих. Они закрывают глаза, растворяются в моменте и в ощущениях друг друга, делясь своими, и кажется, что их общение вышло на какой-то новый уровень — они общаются цветами, ощущениями, чувствами и концентрированной любовью, которой им обоим не хватало очень долгое время. Руки Хейза невесомо перемещаются к пальцам Итана, сжимают их, делятся своим неудержимым теплом, и Итан так эгоистично счастлив, ведь они здесь только вдвоем, и Хейзу не нужно делиться своей любовью с кем-то еще. Он водит пальцами по линиям на его ладони, и приятная успокаивающая энергия, кажется, сочится прямо сквозь них; сердце замедляет свое биение, и Итан наконец позволяет себе лениво обмякнуть в чужих объятиях, чем вызывает тихий смешок Хейза. Они садятся на постель, держась за руки, и Хейз, доставая из кармана мятую пачку сигарет, тянется под кровать Итана, откуда ловко выуживает пепельницу, оставленную здесь им же еще несколько лет назад, в ночь перед днем его отъезда. Изумленно присвистнув, он улыбается и одаривает возлюбленного очередным поцелуем, который в этот раз оказывается быстрым игривым чмоком. Щеки Итана очаровательно рдеют, и Хейз совершенно не может оторвать глаз от этого прелестного зрелища. Небольшая комната быстро наполняется сигаретным дымом, и курят они оба в полнейшей тишине, но неловкого молчания между ними и в помине нет. И тут вдруг Хейз тушит сигарету, поворачивается к Итану и с удовлетворенной улыбкой начинает быстро показывать что-то на пальцах. Парень сидит остолбенело, и тут вдруг понимает, что это тот самый язык жестов, которому он его учил. Сердце вновь зажимает в порыве нежности, и Итан читает: «С тобой мне хотя бы есть, о чем помолчать.» Он вспоминает тот скучающий взгляд на вечеринке с семьей и друзьями, и по телу разливается такое тепло, что от него даже пальцы на ногах поджимаются, и Итан только прячет улыбку в надплечье возлюбленного. Теплые руки Хейза ласково гладят спину Итана, и тот наконец чувствует себя в безопасности. Он чувствует себя как дома.***
Они вдвоем встречают живописный лиловый восход, но Хейз задремал, а Итан так и не смог сомкнуть глаз. Весь Хейз был для него новым, незнакомым, но таким родным, что на глаза почти наворачивались слезы. Осторожными прикосновениями он всю ночь напролет знакомился с ним заново — успокаивающе гладил светлые волосы, вдыхал запах дома и старых сигарет, обдавал их собственным спокойным и глубоким дыханием; кончиками пальцев проводил по бесчисленным сережкам в ушах, касаниями пытался «залечить» раненое ухо, влюбленно водил по каждой завитушке; целовал свои пальцы и касался ими таких любимых и безумно манящих губ, чувствуя каждую впадинку и даже находя странный, малозаметный шрам. Итан обводил пальцами мелкие неаккуратные татуировки, которые наверняка появлялись на теле Хейза в те времена, когда не было наркотиков — боль помогала переживать тяжелые ломки, он отвлекался на нее и с болью было... гораздо легче жить? Он чувствовал что-то иное, осязаемое, то, что можно было прекратить в любой момент, в отличие от постоянной изматывающей боли в суставах. Хейз хотел лишь иметь власть хоть над чем-то в тот момент своей жизни... И почему только Итана не было рядом? Почему его сердце не болело за Хейза, так сильно страдающего тогда? Но он сейчас здесь, безмятежно спит на его коленях, и угрызения совести больше не мучают Итана. Он никогда не терял надежды увидеть его снова. Он подозревал, что что-то не так, но ему было запрещено забирать письма и посылки из почтового ящика, в которых скорее всего были какие-то новости о Хейзе, и он находился в неведении все эти годы, пока его душа и сердце были где-то далеко и пытались выжить и сохранить себя для семьи, друзей и Итана Ривера Нери. Вдруг звенит будильник и нагло вырывает Хейза из его спокойной дремы, и Итану даже неловко за такое раннее время пробуждения. Он просыпается, смотрит возлюбленному в глаза и снова улыбается, в этот раз беззаботно. Но как бы Итан ни хотел, чтобы Хейз остался, ему приходится предупредить его: «Твоя мать проснется через полчаса. Тебе пора идти.» Хейз только вздыхает, трет глаза кулаками и садится на постели, и Итан только сейчас замечает, что комната окрашена в лилово-оранжевый цвет, цвет восхода, который в этот раз он не заметил из-за Хейза, похитившего все его внимание. И только он, прикрывающий лицо ладонью от ярких лучей, смог обратить внимание Итана на слепящее утреннее солнце. Он встает, потягивается очаровательно и подходит к окну. Итан подскакивает следом, в момент оказывается рядом и как-то печально улыбается. Они снова расстаются, ненадолго, но от этого не менее больно, и внимательный Хейз тут же замечает грусть, напавшую на его любимого человека. Он берет его руку в свою, целует пальцы и заправляет длинную прядь волос за ухо, следом проводя пальцами и по чужой груди, даря еще немного живого тепла напоследок. «Отдохни сегодня. Я поработаю за тебя.» Пока Итан таращит глаза и несмело машет руками, пытаясь отказаться от помощи, Хейз не хочет слышать никаких возражений. Он открывает окно, запрыгивает на полку под ним и ныряет на улицу, на холодную от росы траву. Оборачиваясь, он задвигает окно обратно и на запотевшем стекле оставляет отпечаток своей ладони; Итан прикладывает руку к его отпечатку и быстрыми жестами говорит: «Я люблю тебя больше жизни.» Парень только улыбается, прикладывает палец к губам и удаляется к главному входу в дом, растворяясь в светлом тумане. Итан подходит к кровати, убирает пепельницу под нее и возвращается в постель, и глаза его наконец стремительно закрываются. Сегодня ему не снятся никакие образы и разговоры; ему снятся лишь цвета, прикосновения и ощущения, растворенные в окружающем пространстве, ведьсчастье любит тишину.