пусть это останется между нами

Полчаса в душном вагоне метро в самый жаркий день Петербурга в самом раннем часу утра. И он не пожалеет об этом. Когда в рюкзаке лишь сменная одежда, сигареты и полотенце, а в душе – самая трепетная надежда на что-то большее, то тогда не до погоды. И, возможно, Данила задумается о том, что зазря накинул рубашку на угловатые веснушчатые плечи, стесняясь своего тела. В шортах было непривычно, потому что надел их юноша впервые за всю прошедшую половину лета. Хотелось свести ноги и спрятаться от этих нудных вопрошающих взглядов. Потому что выглядел он мягко говоря необычно, совсем не по-мужски. В воздухе висел вопрос: «Почему бы им не сорваться за город?». Действительно, почему бы и нет? Наверное именно поэтому Поперечный успел вспотеть, переволноваться, успокоиться и снова приняться за старое. Громкая музыка в наушниках вторила собственному внутреннему голосу, а долгожданная встреча была самым желанным, что только можно было себе представить. Прошедший месяц и немного июля он провёл в Воронеже по наставлению матери: надо же было навестить деда с бабушкой. Да и от громоздкого Петербурга устаёшь за прошедший учебный год. Данила только закончил девятый класс, на носу – лучшее лето в его жизни, несмотря на его успешно проёбанную половину, и немного отдыха. Объявление о конечной становится одновременно и чем-то хорошим и тревожным звонком. Потому что теперь тебе не сбежать, как бы ты не пытался. Рыжий встаёт, немного пошатываясь, всё ещё гонимый не самыми лучшими мыслями, и выходит из вагона. Что не говори, а Парнас – одна из его любимых станций, несмотря на однотипные здания. Как-то раз Руслан ему сказал, что дом на самом деле тут один. А всё остальное – зеркала. Данила был согласен, толкая тяжёлую дверь и сбегая по ступеням вниз, сразу же закуривая. Он же имеет право позволить себе немного успокоиться? Вокруг много камер, но на свой возраст Поперечный не выглядит, поэтому может не беспокоиться. Толпа людей вся в своих мыслях, бредит и спешит. Крупногабаритные мамаши со своими пузожителями, отличающаяся от юноши молодёжь, пара скейтеров, и вот кто-то из них уже упал на асфальт, тонет в крови. Данила тоже тонет, но, кажется, в чём-то плохом. Пока заботливые руки не обвивают того сзади, чьё-то дыхание не щекочет ухо, а знакомый парфюм ударяет по рецепторам. Тогда уже становится не до дурацких мыслей. — Тебе стоит меньше курить, — Руслан нежно разворачивает его к себе и целует, отводя в незримое для других место. Где-то в тени угла, сюда вряд ли вообще кто-то ходит. — Как будто тебе больше. Его щёлкают по носу, а затем чмокают в место поражения. Все слова вмиг пропадают и дышать становиться легче. С Русланом всё всегда легче, особенно когда тот берёт рыжего за руку и несильно тянет. Дорога известна лишь ему одному, чем этот наглец бесстыдно пользуется. Они переходят на бег, когда зелёный на светофоре стыдливо мигает, обозначая своё завершение. Но у этих двоих нет завершения: забежать за пару секунд до закрытия дверей, усесться куда-то в конец и смотреть на оконные пейзажи. Данила положит голову на русланово плечо и будет подглядывать исподтишка. На суровый профиль. На аккуратно уложенные волосы, которые в конце дня всё равно невыносимо растреплются. На тонкие запястья и грустные глаза. И поймёт, что всё же с головой влюбился. Канул в этот русланов омут. Дорога долгая: проедешь не одну станцию, но не запомнишь их названия. А потом услышишь их, будто в первый раз. За стеклом проносятся цветочные поля, чистейший небосвод и другие машины. Но городская пыль вскоре сменится на свежий, не испорченный смогом воздух. Они сойдут, смеясь, расплатившись смятыми купюрами, и запинаясь носками кед о камни. На горизонте мелькнёт не малоизвестный продуктовый. У Руслана – поддельный паспорт (пока что парню семнадцать и тот только поступил в одиннадцатый класс) и большие планы. У юноши в глазах безоговорочная и долгая верность. В корзинке лежит пару пив по акции и свежие фрукты. Они счастливы, молоды и влюблены. — Ты знаешь, — начинает рыжий на кассе, когда в рюкзаках у обоих громко позвякивают бутылки. — Мы сопьёмся к двадцати. — Ну и пусть. Зато вместе, — Усачев улыбнётся, возьмёт под руку, и будет вести в лишь одному ему известном направлении. Ребята обойдут чьи-то дачи и пару дружелюбных бездомных собак. Вымотанные знойным солнцем семьи и кривоватая дорога, полная луж. Ветки деревьев загораживают от солнца, но бьют по лицу. Где-то слышится счастливый гомон. У Данилы устали ноги, но он невозмутимо цепляется за парня, напяливая на нос глупые очки. Их путь заканчивается: вдалеке уже виднеется озеро, мостик и небольшая толпа людей. Они не должны мешать по сути. Учитывая то, что Руслан решает не оставаться на месте и ведёт путаной тропой к другому концу озера. — Там красивее, — он говорит. — И не так людно. И Поперечный верит. Даже если это неправда. Расстелить плед оказывается проще простого – они здесь только вдвоём, поэтому могут ютиться максимально близко друг к другу. Сначала на землю бережно падают рюкзаки (осторожно, в них всё же пиво), а потом и лишняя одежда. Руслан – в одних плавках, юноша – всё же оставит футболку (хотя он уверен, что в скором времени лишится и её из-за цепких рук Усачева) – чтобы плечи не нагрело. Ведь он рыжий – главный аргумент. Парень заботливо обольёт их солнцезащитным кремом, так вовремя прихваченным из дома. Поцелует в веснушчатый нос и оставит жирный мазок сверху. Им придётся спрятать свои вещи как можно глубже – на всякий, хотя и не украдут. Рыжий достаёт бутылку пива и многозначительным взглядом указывает на неё. Пьянел он на удивление быстро, и дело редко было в алкоголе. Руслан качает головой, и лёгким движением руки избавляется от крышки. Жидкость шипит и пенится, холодными каплями стекая вниз по гортани. — Купаться пьяными такая себе идея, — Усачев строит из себя заботливого старшего, почти родителя, умалчивая о том, что сам не редко подтрахивает Поперечного. — Насрать. И таким образом, прикончив одну бутылку на двоих, они залезают в воду. Та довольно-таки тёплая из-за температуры воздуха. Песок проходит сквозь пальцы. И это, пока что, лучшее лето. Петербург – город дождей, депрессии и старых зданий. Вот только за городом этого совсем не чувствуется – дышится легче под треск проводов, шум деревьев и пение птиц. Руслан упирает руки в бока и смотрит, сощурившись из-за солнца – такой весь совершенно-несовершенный, почти как произведение искусства. Ткань шорт немного оголяет светлую, такую желанную кожу на бёдрах, хотелось пройтись по ней пальцами и губами, расцеловывая каждый миллиметр. Травянистый крутой берег заставляет запутаться ступнями в своих оковах. В воду Усачев заходить не спешит – приходится сбивать того с ног под многочисленные ругательства, а затем уплывать как можно дальше. Дело в том, что Руслан любил прелюдии, растягивать удовольствие, а рыжему лишь бы нырнуть в омут с головой. Что он собственно и сделал. Долго под водой парень не оставался: вынырнул, как только почувствовал, что больше никто его не удерживает. А затем и набросился на виновника его подводных приключений. Борьба в воде – что может быть более ребяческим? Да без разницы на самом-то деле. Руслан отстанет, стоит только рыжему отплыть на глубину – потому что на воде он держался не так умело, в отличие от Данилы. Но заметит рядом арматуру и с важным видом полезет на неё, цепляясь за ржавые балки. В итоге ржавым станет всё: от даниной футболки до руслановых коленей. Руслан спрыгнет, но даже под крик юноши «Давай сальтуху!» будет бездействовать. Он ещё не осмелился, не освоился. Вслед за ним заберётся и Данила, чуть не поскользнувшись на обросших водорослями прутьях, тоже прыгнет в воду. Глубина здесь по плечи, но Руслану этого хватает, чтобы не заплывать дальше, в то время как Поперечный спокойно ложится на спину и позволяет воде унести себя немного дальше, сложив руки за голову. Из своих мыслей его выводит настоятельный толчок в грудь, да так, что от неожиданности рыжий начинает тонуть. — Мудак, — обращается он к Руслану, отхаркивая воду. — А если бы я утонул? — Говно не тонет, Дань. Говно не тонет. — Ах ты п- Закончить ему не дали брызги воды прямо в рот, так заботливо созданные Усачевым. Между этими двоими были лёгкие, высокие отношения, полные дурачества, изначально построенные на чистейшей дружбе. Но и та вскоре переросла во что-то больше – смысла сопротивляться не было. Руслан подходит ближе – в воде он почти парит – и пальцами цепляется за ткань футболки. — Зачем она тебе? — Я обгорю. — Ты знаешь, это всего лишь формальности. А если даже и обгоришь, то я буду заботливо целовать твои плечи и мазать их самым лучшим кремом. А теперь сними это, я соскучился. И вот уже такой ненужный элемент одежды колышется на водной глади. Руслан заботливо, но хищно оглаживает плечи, руки, рёбра – всё, до чего только мог дотянуться. Им действительно повезло найти друг друга, как и повезло в том, что на этом берегу никого кроме них не было. Потому что тот вскрик, которым Данила одаряет всё пространство вокруг них, стоит только руслановым холодным пальцам скользнуть по шее и немного огладить покрытую мурашками кожу, нарушает эту прекрасную тишину и, наверное, так некстати привлекает внимание окружающих. Руслан смеётся: — Не кричи. А потом с улыбкой добавляет: — Пока что. Вода создаёт ощущение почти плотного контакта между ними: бедро об бедро, торсом к торсу и лица напротив. И всё же пока что им не стоит целоваться. — Я прыгну, а ты сними это, — Руслан говорит. — Но я не хочу вылезать на берег! — На память. А потом я сделаю всё, что ты захочешь. Давай, пиздуй. И приходится выходить из воды. Потому что если Усачев дал слово – он его выполнит. Его телефон приходится поискать в глубинах карманов, но вскоре долгожданная находка уже лежит в руках юноши. Он быстро вбивает хорошо заученный пароль, открывает камеру и нажимает на кнопку съёмки. Руслану требуется всего лишь махнуть рукой: парень уже залез на балку и топтался в нетерпении. Он немного разбегается, насколько это позволяет длина балки, и вот тёмная макушка находится под водой, в сопровождении брызг. Данила кидает телефон куда-то под одежду и несётся в воду сам. Руслан ещё не выплыл. Стоит юноше достичь того места, откуда был совершён прыжок, как из-под воды он чувствует щипок за икру. Интуитивно вскрикивает и дёргает ногой, случайно ударяя что-то мягкое. Тут выныривает Усачев – немного недовольный, что получил по заслугам. — Руслан, блять! Совсем сдурел так пугать? Руслан закрывает ладонью чужой (на самом деле нет) рот. — Я же сказал, не ори. А потом накрывает манящие губы своими. Как будто Руслан – продолжение даниного сердца. Они скучали – то было невозможно передать через такие лёгкие, как в подростковой влюблённости прикосновения. Они скучали – оттого губа об губу было мало для них. Руслан был слишком, нет, слишком красив. С его рельефным телом, мокрыми волосами и выразительными глазами наперебой с надбровной дугой. А ещё в данной ситуации его было много. Казалось, что это именно он заполнил всё пространство вокруг Данилы, а не та же вода и раскинувшиеся вокруг цветочные лужайки. — Что ты творишь, — бессильно вопрошает Данила, бормоча, — Что ты творишь, нас могут увидеть, — повторяет он. И все мы знаем, что вероятность быть пойманными только распаляет пламя внутри. Руслан был искусителем, дьяволом, хозяином. А Данила так глупо, наивно, по-детски подался. И на самом-то деле ни разу не пожалел. Этого стоили опоздания на уроки, бессонные ночи, дочиста просаженные на метро деньги. Разговоры не по годам, планы на будущее, недосказанность. Многогранность и разнообразие характеров – как инь и янь, как Сид и Нэнси. Рыжий прикрывает глаза (то ли от удовольствия, то ли от нарочно яркого солнца), и с улыбкой упирается в руслановский лоб. Большой, широкий, глупый. Хотелось быть рядом, хотелось владеть. Но больше – стать с ним одним целым. В этой стране Руслана никогда не будет достаточно – Данила понимал, оттого и проклинал свою родину с начинающим уже впадать в крайности недодиктатором. — Пойдём сушиться, — Руслан шепчет, краешками губ касаясь рта другого. — Посинеешь весь. Стоит им выйти из воды, как прохладный бриз обдаёт распалённую мальчишескую кожу. Данила зябнет, ёжится, пока заботливые руки не накидывают на его плечи махровое полотенце. Он благодарен за появление Усачева в своей жизни, проскакивающее даже в таких незначительных мелочах. Для всех, но не для юноши. На рыжую, бритую копну волос ляжет чужая рука, ероша светлые пряди. Данила накроет её своей ладонью и попросит трепетно, почти не слышно: — Останься со мной. Пожалуйста, хотя бы на секунду, в этом моменте. — Останься со мной. Он достанет сигарету, поджёг фитиль. Тут подтянется и Руслан – как бы не хотелось романтично делить одну сигарету на двоих, но стрельнуть ему придётся. Первая затяжка отдаётся горечью. Вторая – сладостью и, возможно, руслановским поцелуем, о чём Данила никогда не расскажет. Пока что никто из них не хочет снова лезть в воду – повод пригубить ещё немного пива и улечься под палящее солнце. Очень сложно найти тему для разговора из-за такого порядка большого, поднадоевшего промежутка времени: Данила молчит, Руслан не пытается. Они сидят в тишине рядом, нарушаемой только звуками естественной природы и пощёлкиванием электропроводов, и, казалось бы, большего не надо. Юноша встаёт, не докурив, и ковыляет к ромашкам. — Ты куда? — окликает его Руслан. — Сейчас приду, — постоянный ответ на этот вопрос. — Жди. Венки Данила плести не то чтобы умел, но, если напрячь последние извилины и вспомнить детские годы в Воронеже, то, может, и выйдет что-то сносное. Собирая цветок за цветком – самые красивые, в пару Руслану – юноша насвистывал себе под нос какую-то приевшуюся мелодию. Жужжание уже не пугающих его пчёл и благоухание полей – он определённо собирался жить для этого. Для таких маленьких и ценных моментов, наделяя их личным потайным смыслом. И когда в ладонях покоится небольшой букетик, то парой движений, раз за разом, из цветов выходит прекрасная ромашковая корона. Оказывается, руки не забыли. На пледе лежит Руслан, головой переместившись в тень и залипая в телефоне. Вечно у него там какие-то дела. Его губы трогает небольшая, но такая значимая для Поперечного полуулыбка. На тёмной макушке покоится венок. В душе Данилы покоится надежда и любовь. — Мой прелестный мальчик, — он передразнивает. — Позволь мне прокатить тебя на своём коне в волшебное царство. — С радостью, — подыгрывает ему Данила, позволяя теребить себя за щёки. Родной матери не позволял так делать, а Руслану – всё что угодно. — Только если этим конём окажется твой член. — Вечно ты всё портишь, — Руслан вздыхает. — Балда, — ласково, без насмешки и цели оскорбить. А потом дует в лицо, не давая сказать. — Додик. А потом они в очередной раз целуются. И всё как впервые. — Я немного полежу. Ты со мной? — Не знаю. Может ещё покурю и перекушу. — Ладно. Как всегда, сохраню тебе место под боком. Руслан знал, ох, он прекрасно знал. Знал о Даниле всё. Казалось, знал всего Данилу. Ему не составило бы большого труда с закрытыми глазами и на ощупь дотронуться до эрогенных зон. В магазине они взяли немного черешни и персиков – почти что романтический ужин во Франции, только перенесённый в суровые русские реалии. Фрукты с ягодами нужно промыть, пусть даже в такой дерьмовой озёрной воде, цвет которой так и отдавал ржавчиной. Поперечный вновь закуривает и принимается за работу. Он чувствует себя уже не совсем трезвым, ну и пусть. Сладостный плод за сладостным плодом – всё это поглощалось даниным ртом с необычайной скоростью, но всё ещё не доходя до того сладостного плода, который он желал больше всего. Ведь всё самое лучшее мы оставим на конец, да? Косточки одна за другой летели в ближайшие кусты – мусора здесь настолько много, что, казалось, хуже уже не будет. «Надо бы оставить немного черешни Руслану» – мелькает в мыслях юноши, когда в пакете осталось уже меньше половины. Зрительно проверив спит ли парень – тот лежал, прикрыв локтем глаза, поэтому было не понятно в каком состоянии тот находился – Данила усмехнулся, очищая ягоду от косточки и беря её в рот. Усачев не обращает внимания ни на резкий контраст мокрой ткани даниных плавок с его торсом, ни на что-то, придавившее его сверху. Это даже обижает – Данила тянется к его лицу, сталкиваясь носом о нос, проталкивая черешню в чуть приоткрытый рот. Ох, и будет же неловко, если их увидят. Руслан убирает руку – по виду он не то чтобы спал, и уже добровольно тянется за поцелуем, без всяких там крайностей и романтики. Живо, чувственно, обаятельно. — Я думал, что ты спал, — признаётся Данила. — Следил за тобой. Давай отдохнём ещё немного? И вместо ответа рыжий ложится просто рядом, носом утыкаясь куда-то в ямку ключицы. Так проходит минут пятнадцать, может – в два раза больше, Данила не блистал талантом определять время. Руслан, что-то промямлив, поднимается на локтях, разминает затёкшее тело и идёт к берегу. Данила лишь успевает протереть глаза, как на воде уже плывут круги – парень опять прыгнул. И Поперечный за ним. Так и проходит этот день: незаметно за пару часов у них кончается пиво, сигареты, да и солнце пересекло свой зенит. И им пора домой. Собираться не особо хочется: неохотно они сваливают гремящие бутылки с окурками в пакет из продуктового. Они искупались, казалось, десяток раз. И это не надоело даже на последний. Они ещё обязательно сюда вернутся, а пока что остаётся только выбросить мусор и смотреть на уходящие из вида поля за стеклом автобуса. Людей заметно прибавилось – как-никак конец рабочего дня. У Руслана мокрые волосы, с них стекает вода, но почему-то именно Даниле за шею. Тот морщится, пинается, но не отодвигается. Оповещение о станции метро «Парнас» вывело из транса. Вроде бы он задремал, судя по расплывчатому лицу Руслана. Тот немного беспокоится, но больше – смеётся. На них мокрая одежда, потому что даже сменные вещи они умудрились утопить. — Пойдём ко мне переоденемся. — А остаться можно? — Всегда можно. Набрав матери какую-то отговорку по типу «Я у Руслана на ночёвке» и выключив телефон, чтобы не поступало возражений, Данила был подхвачен под руку и направлен в сторону очередной, ничем не отличающийся от остальных многоэтажки. И вот уже третий этаж. Руслан жил почти что один: иногда мать приезжала к нему прибраться и наготовить еды, но так по уши была в работе. Поэтому свобода действий, а – самое главное – громкости им обеспечена. — Я в душ, — бросает юноша, прежде чем скинуть рюкзак на пол руслановской комнаты. — Нет, — его хватают за предплечье, настоятельно и требовательно. Но больше всего – умоляя. — Нет. Я скучал, я так скучал. И вот, не особо сопротивляясь, Данила оказывается за бёдра притянут и прижат к паху парня. Он знал, что это произойдёт, прекрасно знал. В большинстве случаях Руслан был непредсказуем, но, быть честным, так банален. И страстен. Всем нужно немного теплоты, ощущения, когда ты понимаешь: ты дома. Почему-то рядом с Русланом ощущение стен крепости не покидало, окутывало, обволакивало. Позволяя опрокинуть себя на спину и подмять, он соглашается на что-то большее, почти подписывает сделку с дьяволом. Человека согрел человек поцелуями ниже шеи. И этой ночью они теряются друг в друге.