***
Отец, советы которого обсуждению не подлежат, с детства разъяснил ему одну общеизвестную истину: либо ты властвуешь, либо властвуют над тобой. Следующая истина, которую ему доступно разъяснил отец, была ожидаема: Малфои всегда только властвуют. Абраксас свято чтит традиции предков, словно идолу поклоняется их мудрости, стараясь из кожи вон вылезти, но соответствовать им, а то и превосходить в чем-то. Он господствует над Отделом магического правопорядка, с искусностью восточного владыки раздавая нетерпящие промедления поручения и приказы, он господствует дома, прижимая к ногтю французскую кокетку-жену, которая так и норовит вильнуть своим чистокровным задом и завести повесу-любовника, он господствовал среди компании своих чистокровных друзей, всегда был лидером их немногочисленной шайки, пока полукровка-выскочка не отобрал его место... Пока Абраксас Малфой сам не отдал ему главенство, покорно становясь на колени, преклонив голову и обнажив левое предплечье в подобии раболепия. Пока Абраксас Малфой не стал крутиться вокруг этого выскочки, словно ласковая псина, которой ты скупо выделишь каплю внимания, и она навечно привяжется к тебе, вверяя тебе свою судьбу и сердце. Том никогда не просил своих последователей отдавать их сердца. Том вообще никогда ничего не просит. Но сердце Абраксаса само, нахально и без спроса, кинулось под ноги этому полукровке, заставляя своего хозяина стать очередным винтиком в огромной, добротно сделанной машине под названием: "Амбиции и стремления Тома Марволо Риддла". Незыблемо убеждение Малфоя в том, что он сам, руководствуясь ничем не замутненным разумом, выбрал этот путь, сулящий благо для волшебного сообщества. Началось ли это в слизеринской спальне, которую они с пятого курса начали делить на двоих, или за дубовым столом тенистой, по-мертвому тихой библиотеки, в которой Том проводил все свободное от учебы время, но Абраксас Малфой, насмешливый волокита, всей школе известный тем, что не смел пропустить ни одной девичьей юбки, будь та ситцевой, креповой или шелковой, стал дольше обычного задерживать взгляд на нем. Засматриваться на его аккуратно-уложенные волнистые волосы, к которым он бы не посмел даже прикоснуться, страшась нарушить их неоспоримое совершенство, заглядываться на кусочек бледной тонкой кожи, которая виднелась из-под выглаженной манжеты рубашки, ласково обводить взглядом прямой разлет четких бровей и впалые щеки с маленькой родинкой на скуле. Ночной кошмар, спрятанный в оболочке сладкого сна. И он видел тому прямые доказательства, тщательно запрятанные в глубине разума. Он тоже человек, он тоже может злиться и срывать свою злость на других. Например, на никчемном до скрежета в зубах Мальсибере, который в очередной раз не справляется с элементарным заданием. Мальсибер сам виноват. Свирепая дикость во взгляде Тома лишь последствие глупости и бездарности некоторых его сторонников, которым повезло оказаться рядом с человеком, способным привести английское магическое сообщество к начищенной утопии, где нет места грязи. И Абраксас будет стоять чуть сзади, по правую руку, когда Лорд Волдеморт ничком положит магглов перед волшебниками. Малфой никому больше не отдаст свое место — ни нахальному и полубезумному Блэку, ни грозному Лестрейнджу, леденящий душу взгляд которого способен запугать каждого. Потому что это его место. В конце концов, именно он рядом с ним с самого начала. Ведь именно к нему подошел молчаливый третьекурсник-отличник, предложив свою помощь к подготовке к годовому экзамену по Заклинаниям в обмен на небольшую услугу. Наивно-бесхитростную услугу, которую Абраксас, в очередной раз получив сноп искр вместо четкой струи магии, согласился исполнить. Просто познакомить его со своими друзьями? Да он еще больший чудак, чем о нем рассказывал Розье. Если бы он тогда знал... Он бы все равно согласился. Этот чудак нравился всем учителям без разбору, кроме, разве что, Дамблдора. Абраксас поклялся бы, что в учительской на большой перемене только и делают, что поют священные оды "не по годам умному полукровке-слизеринцу". К этому чудаку обращались высокомерные старосты с просьбами найти нужный материал для эссе по зельеварению. А взамен? А взамен Риддл всегда просил маленькую услугу, которую ты должен будешь выполнить, когда он тебя попросит. Сущая мелочь, вроде редкой книги, которые стопками наслаивались друг на друга в пыльных мрачных библиотеках их особняков. Ненужная ерунда: засахаренные дольки ананаса, набор перьев, дешевое зачарованное колечко или пластинки для граммофона. Иногда Том просил информацию или рассказ о родителях, учителях, старших братьях и сплетнях. Каждый раз взамен потраченному времени он просил такие безделушки, что вскоре все, да и Абраксас, попались на удочку его вечной услужливости и искрящегося добродушия. Все по-гриффиндорски смело в очередной раз вписывали свое имя в его странную тетрадку с черным кожаным переплетом и чертили пером размашистую подпись, не замечая, что Том все реже обратно спрашивает долг. Пока на пятом курсе он не поставил правило. — Близятся экзамены, и я вынужден поставить небольшое условие. Ничего не изменится для тех, кто задолжал мне не больше трех услуг. Но с тех, кто должен мне больше, я возьму долг один раз в полном объеме. Но и выполнить мое желание вы должны без нареканий и сопротивления, уж увольте. Калейдоскоп чистокровных фамилий на любой лад полился тогда изо рта Риддла, когда он начал перечислять всех, кто был ему чем-то обязан. — Лестрейндж, Эдвард и Друэлла Розье, Булстроуд, Нотт, Эйвери, Вальбурга, Альфард, Лукреция и Орион Блэк, Аббот, Малфой, Гойл... Песней лились имена, яркими перезвонами оглушая расслабившихся в спасительном подземелье гостиной. И в этот раз им не отделаться коробкой засахаренных долек ананаса. Они его должники, а долг для чистокровных семей превыше всего. Именно в тот момент все начали уважать Тома Риддла. Не чудака-полукровку, а слизеринского старосту-отличника, получившего власть над всеми ними, чистокровными наивными отпрысками. Именно в тот момент Абраксас Малфой понял, что пол года он делил спальню не с "милашкой Томом", как его прозвали хаффлпаффские вертихвостки, а с ядовитым аспидом-змеем. И они все попали в его хитросплетенную ловушку. Малфою, Блэкам, Розье, Лестрейнджу и Нотту просто повезло оказаться ближе всех к Риддлу. Да, у его ног. Но зато настолько близко, что буквально можно коснуться манящей магии, которая мягко струилась от его тела, и почувствовать на себе его живительную благосклонность. А, может быть, Риддл сам расчетливо выбрал их и приблизил к своему самодельному трону из переломанных проклятиями костей и черного золота. В любом случае Абраксас никогда не смел даже отвести взгляда от его царственного могущества и оглянуться назад. Потому что сзади не было ничего, кроме гнетущей темноты и кучи жалких посредственностей, выбивающих себе теплое местечко в этой жизни. Зато перед глазами были пленительная сила, плескавшееся через край обаяние и крепкая спина лидера, за которым хотелось идти не только самому, но и вести за собой детей и жену. Неоспоримый магнетизм. С годами Том ничуть не изменился, сохранив бледность по-юношески гладкой кожи, густоту волос и едва уловимую припухлость губ, которую никто другой бы и не заметил, но Абраксас, единожды попробовав их вкус, навсегда отложил в памяти воспоминания об их форме. Он заметно состарился, разменял пятый десяток лет и начал замечать уже выбивающуюся из платины седину, которая придавала ему напыщенной солидности.***
К несчастью, у Абраксаса Малфоя все это есть в избытке. Он восхищается Томом Риддлом. Его учтивостью и аристократическим умением держать себя, хотя от аристократии в этом мальчишке только перстень на безымянном пальце. Его интеллектом и холодной расчетливостью, которые в конечном итоге приведут его к головокружительному успеху. Его властностью и умением повелевать людьми так, что они свято верят в то, что их поступки — последствия их желаний. Он так сильно восхищается им, что не замечает, как невинное восхищение перерастает в болезненную разрушительную страсть. Не замечает это, когда ночью вглядывается в темноту, где угадываются очертания соседней кровати, темно-зеленого жаккардового покрывала, из-под которого торчит голая ступня, вид которой почему-то вызывает у него приступ щемящей нежности. Страсть ли? Не замечает это, когда слепым взглядом смотрит на ровную линию волос на затылке, белый воротник рубашки и горловину пуловера, придвигаясь ближе, чтобы аккуратно вдохнуть ненавязчиво-приятный запах его одеколона, которым он не смог насладиться сегодня утром, впопыхах натягивая брюки и мантию. Страсть ли? Не замечает это, когда неосознанно касается всегда теплой узкой ладони, передавая ингредиенты для зелья, и едва сдерживает судорожный выдох. Заметит же. Страсть ли?