её солнечная девочка

      летнее утро облетало манчестер мягкой прохладой и запахом сырой травы вперемешку с машинным выхлопом. температура не поднималась выше семнадцати градусов, но не сказать, что привыкшей к действительно лютому зимнему морозу джоане бианчи было холодно. скорее, неприятно. не более.       последние две недели мисс супер-не-важная-персона-вечно-хочет-спать крутилась как белка в колесе, шатаясь по городу с потрёпанным блокнотом и обгрызенным карандашиком за немецкими послами, работая переводчицей, которую начинают слушать только тогда, когда она, собственно, переводит. служба не пыльная, но и не лёгкая: весь день на ногах чуть ли не бегом за действительно важными людьми выматывает полностью.       в кои-то века правительственное сборище уехало, освободив девушку от такой работы на месяц точно. осталось только перевести несколько статей, и акоста свободна. теперь можно вернуться в свою квартирку и начать дышать, есть и пить тогда, когда захочешь и столько, сколько захочешь. выбросить бы джо этот чёртов график питания из своей головы, потому что он перерос в привычку, с коей трудно бороться, но это не блокнот, из которого вырываешь листы. это дурная голова, впитывающая в себя терабайты информации. бианчи считает её личной мусоркой, будь она неладна.       одна отрада — неплохо платят.       на квартирку и чужую радость хватает.       казалось бы, повседневность некогда слизеринской фурии слишком сера и скучна, безжизненна — как когда-то выразился лукас, потупив свои поблекшие глазки в кружку с остывшим кислючим кофе. «и как ты пьёшь это ссаньё?» — выдал он при самой первой встрече.       потом, что удивительно, привык.       джо же рада была таким посиделкам, потому как другой альтернативы в свободные дни у неё явно не наблюдалось. манчестер встречал фернандеза всегда угрюмо, мокро, безвкусно. иногда, когда он приезжал, друзья сидели безмолвно по несколько суток, попивая до смерти кислый кофе, выкуривая остатки белого кента, что посырели от хранения на балконе. но приятель ехал к ней из дюнкерка на стареньком форде только из-за того, что у самого — кроме неё — никого не было.       тишина скользкого одиночества сжирала сердце по миллиметровым кусочкам, оставляя после каждого укуса смолистый уголь. нутро после этого было похоже на ткань, по одному краю которой провели зажжённой спичкой — так представляла себя акоста. сморщенное гнильё внутри. после магической войны не осталось ничего живого почти у всех. каждый, у кого были на это силы и присутствовало желание, отстраивал себя заново. по кусочку, чувство за чувством, шаг за шагом. лепил ком из новых ощущений, застилая боль прошедших лет поначалу тусклой завесой тяги к жизни.       у джо такого рвения не было.       нет, она не потеряла себя окончательно, хотя у неё было желание уничтожить то, что в ней осталось после падения тёмного лорда. но ей не позволяли люди, которые, кажется, стали тогда тремя единственными дорогими лучиками света в её жизни. пусть и потухшими, вот только слизеринке казалось, что она смогла бы вселить в них желание пылать вновь. ей удалось сделать это с четой бианчи: её родители поняли — время есть, увидев, что их дочь, которую они — господи боже — ещё безумно любили, начала поднимать свой зад и куда-то метаться.       когда джо переехала в манчестер, покинув мадрид с гордо поднятой головой и шлейфом из глубоких рубцов на душе, рубио, до этого тихо зализывающий раны, встрепенулся и последовал её примеру. дюнкерк стал пристанищем для потрёпанного войной мальчика. почему мальчика? потому что образ «мужчины», который из него лепили путём наказов учиться убивать и причинять боль, рассыпался под гнётом этой самой боли и страха. оболочка лукаса испепелилась, испарилась от ненадобности и разрушения убеждений. теперь из-под неё показался тот, что скрылся от мира жестокости и ненависти в душе в глубоком детстве. маленький мальчик, умевший любить и заботиться. увидевший смерть, почти слетевшую с кончиков его пальцев.       рубио захотел жить дальше. и джоане это дало надежду на будущее, нормальное будущее.       война выплюнула из себя детей, оставляя тьме их жестокость.       впрочем, так себя бианчи и чувствовала в двухтысячном — харчой.       потом всё постепенно начало налаживаться. знание языков сыграло ей на руку, и уже через три месяца после переезда она нашла себе работу в небольшой гостинице. ресепшен стал её вторым домом. там же она однажды пересеклась с амирой найбет, с которой проработала с неделю бок о бок, если не больше. и кто знает, как девушка там оказалась? за это время они успели выяснить, кто к кому как относится, и даже ни разу не поцапались. да и к чему это теперь, после войны? убеждения рассыпались, добро победило и всё в таком духе. а джо и рада была знать, что амира — человек чертовски отходчивый. и извинения за годы издевательств приняла девушка с яркой улыбкой на лице, отчего у бианчи, проще сказать, отлегло где-то внутри.       через год прекрасно владеющую немецким девушку заметила какая-то значимая персона и предложила работу переводчицей при деловых встречах. так акоста и стала служить при министерстве иностранных дел, что не могло не радовать. хоть какое-то продвижение. рубио тогда очень удивился тому, как шустро она нашла себе место в этом мире. он же ошивался по малобюджетным издательским конторкам, работая газетным фотографом. это позволило ему чудом накопить на машину, при учёте того, что львиная доля его зарплаты уходила на комнату, которую он снимал.       ему она, к слову, о встрече с найбет не рассказала.       на своём стареньком, местами поржавевшем форде рубио катал бианчи в ноттингем, саутгемптон и милтон-кинс на экскурсии, просто потому что ему там самому как-то понравилось.       отрывалась она от работы неохотно, но всё равно времяпрепровождение с родным человеком служило для неё необходимой отдушиной. и они оба это прекрасно осознавали.       серые будни так и текли, если бы не, кто бы мог подумать, кристина сото пена, влетевшая в акостскую рутину. джо тогда чуть не поперхнулась чёрствым круассаном с корицей, когда увидела, кто именно пришёл к ней для нанимания в качестве переводчицы на деловую встречу. лицо её надо было видеть. смесь шока, непонимания и осознания того, что вообще происходит, отразилась в её глазах. крис же эта встреча нисколько не удивила.       гриффиндорка будто вообще делала вид, словно видит бианчи впервые. ну, а что? куда уж ей, мерзкой предательнице этого мира, на равных говорить с почти героиней британии. сото даже смотрела на неё, как на грязь скотского пастбища. ну, джо безумно сильно хотелось так думать.       работа их протекала плавно. крис потребовались её услуги буквально на неделю, пока какие-то шишки-иностранцы из штутгартского музея искусств и прочих культурных заведений гуляли по манчестеру, посещали ратушу, собор и национальный музей футбола. бианчи даже успевала хорошо поесть в перерывах между делами, за что, видимо, надо было благодарить светловолосую бестию, выкроившую для неё личное время. но джоана не спешила.       не хотелось.       не позволяла себе.       всё же, после войны пропало не всё склизкое.       сото только хмыкала вместо простого приветствия каждое утро. вздёргивала по-детски свой носик и топала в направлении выхода из гостиницы, где некогда начинала свой путь харча войны. бианчи за глаза посмела назвать её сучкой. смотря вслед уходящей девушке, маленький комочек разорванной гордости молчаливо вспоминал, зачем ещё вообще живёт на этом свете. вот бы сброситься с крыши какой-нибудь высотки, да вниз головой, да на оживлённую улицу, и чтоб обязательно камеры были. уж что, а шоу бианчи любит. вот только одна проблемка мешала это сделать.       три тоненьких лучика, которые ко второму году свободной жизни обретали настоящих себя. джоана хваталась за них, как за нитки спасательные. как и они цеплялись за неё. три тоненьких волоска, на которых девушка всё ещё держалась.       к концу недели сото сдержанно кивнула джо, видимо, благодаря за проделанную работу, и попросила дать визитку на случай, если вновь потребуется услуга переводчицы. акоста хотела спросить хоть что-нибудь о том, как вообще гриффиндорка сейчас живёт, но осеклась.       не имеет она на это права.       никакого.       так и расстались они. сухо, бесцеремонно, как будто и не встречались. но бианчи запомнила эту неделю уж слишком отчётливо. сидя на полу в своей спальне, опёршись спиной о кровать, она хлестала вино из бутылки и нервно чесала предплечье левой руки, где красовалась блеклая чёрная метка. свести бы её, да вот только это не маггловская татуировка. бианчи усмехнулась. она уже слишком давно не вспоминала о существовании магии в своей жизни. ну, если «давно» можно считать два года. да и не хотелось ей браться за палочку, будем честны. джо бы вообще не быть волшебницей… отвратительное слово. джо бы вообще не быть ведьмой, но она таковой являлась. и тут уже ничего не попишешь, дорогая. сиди и радуйся тому, что кролика из шляпы достать сможешь. ах, верно, тебя ведь не учили глупым фокусам, да? причинять боль — вот твои уроки. нет, всё же, сиди с титулом принцессы смерти, носи цепи и лезвия по пять пар в одной руке, мажь густо тёмно-вишнёвую помаду, наноси горькие, нет, даже едкие духи и прячься под мерзкой кличкой «ведьма». пьяный бред, ах, а так хотелось примерить такой образ.       а вот ещё джо бы понять, почему она видит за маской взрослой ж-е-н-щ-и-н-ы маленькую девочку, забитую в угол, почему гордый стан кристины растворяется в её глазах. но, сколько бы она не мучила свою мусорку над шеей, не давалось ей находить ответы на эти вопросы. и всё же, в крис что-то притягивало. и бианчи это жутко бесило. поначалу.       ну, собственно, как кристина сото пена влетела псевдовихрем, так псевдовихрем и вылетела. ни привет, ни пока, ни как поживаешь, джо. плакал её лишний яд на душу, сиди и жди, когда кто-нибудь другой укусит больно. «вернись и выскажись наконец, выдра ты благородная, — хотелось только выкрикнуть той в спину, — чтоб прямо убило нахер, спокойнее ведь станет всем!» но нет же, сото и тут свинью подложила. ну, оно и к лучшему. вообще, акосте не хотелось бы встретиться с ней вновь. свою долю денег она получила, теперь можно и вернуться к рутине, от которой её отвлекли.       слизеринка даже не рассчитывала на то, что светловолосая бестия позвонит ей. ну мало ли переводчиков в манчестере? конечно нет, полно, куда ни глянь. и бианчи благополучно забыла о даденной визитке. теперь министерство, теперь всё тот же неброский блокнотик и уже почти закончившийся карандашик.       прошёл месяц после встречи со старой знакомой. джо вовсю ушла в работу, всё чаще перебивая аппетит белым кентом. сигареты горчили в горле, но помогали, правда помогали. вот от их помощи она никогда не отказывалась. с часу на час должен был прикатить лукас, и бианчи уже откупоривала банку с приевшимся кислючим кофе. между рассказами о прошедшем они вскользь обсуждали то, почему кенийский напиток до сих пор разливается по их чашкам. друзья не раз искали причину, по которой ему на замену не приходил какой-нибудь чай или, раз уж на то пошло, хоть самый дешманский алкоголь. и все рассуждения сводились к одному простому выводу: приелось.       лукас был потрёпаннее прежнего. казалось, словно перед тем, как зайти в квартиру, он трижды попал под колёса какой-нибудь фуры с восемью прицепами с брёвнами. да, именно об этом бианчи и заявила, на что рубио только ухмыльнулся. они приятельски обнялись, и фернандез протопал в гостиную, где уселся на пуф и принялся рассказывать. а рассказы его джо очень любила, потому что этот юноша за свои неполные двадцать три года повидал слишком много. парень говорил о том, как пересёкся пару раз с бельтраном и помбо, пока возвращался навестить мать в магическом мадриде, как ему снова пришлось вспоминать какие-то мелкие заклинания, потому что дюнкерк забрал у него навык обращения с палочкой.       говорит, микель женился на какой-то девушке, с семьёй которой у клементе был договор. теперь весь в домашних хлопотах, восстанавливает свой авторитет, работает в министерстве, один чёрт знает, как его туда взяли. алехандро же отдался всепоглощающему одиночеству, изредка выходя в город. купил себе печатную машинку и давай изливаться лирикой. лукас даже получил несколько рукописей старого друга, ведь «мопс» всё равно писал в стол, а так хоть кто-то ещё увидит это странное чтиво. рубио взял их только из-за того, что это хоть какое-то, но маленькое разнообразие его скучной жизни.       к вечеру того же дня кофе был благополучно выпит, пуф просел под жопой фернандеза в привычном положении, а джо зарядилась живым общением, чтобы дальше работать машиной-переводчицей. лукас, до прощания слёзно попросивший джоану нарисовать его, получил многозначительное «посмотрим» и уехал сразу же, поскольку нашёл себе какое-то новое местечко, где его взяли фотографом на постоянной основе. что ж, хотя бы у него какое-то продвижение.       дни шли тягучей серой массой, цвет которой придавало только красное полусладкое, налитое в надломанный сверху бокал. джо крутила его в руке, осматривая, и делала вывод, что всё в её «новой» жизни теперь такое же — неполноценное, как и она сама. и неизвестно, почему именно это слово она выбрала. манчестер медленно уходил в дремоту, затихали дороги, затухали огни в окнах. бианчи смотрела с балкона на фонари в парке аттракционов, выкуривая очередную сигарету, зажатую меж тонких пальцев. мурашки шатались туда-сюда по позвоночнику, от холода девушка съёживалась — слишком лёгкий халат для одиннадцатиградусной температуры, но в квартиру заходить не спешила.       но у джо были на то причины. например, дрожь в теле, указывающая на то, что организм всё ещё борется за её благополучие.       ну не хочет он страдать потом от болезни какой-нибудь, защищается, согревает себя сам, как может. а вот безрассудное желание подтвердить свою жизнедеятельность, проявляющееся в голове у одинокой девушки, оставляет желать лучшего.       акоста делает последнюю затяжку, наблюдая, как ветер развевает юнион джек на здании напротив. пора заходить в квартиру. дверь балкона толкает девушку внутрь сквозняком, ударяя по затылку. ничего нового. ан нет. раздаётся противное пищание мобильного. мимолётный взгляд на часы, и джоана раздражается ещё больше. «поздно. грубо», — думает она. мобильник валяется на дне старенькой сумки, джо роется секунд десять, пока экран не гаснет. «незнакомый», — мелькает в её голове, когда она видит номер. тут вдруг писк раздаётся вновь.       — бианчи слушает, — сухо проговаривает она, пытаясь не звучать слишком пьяно.       — это кристина. ты нужна мне в следующую среду. у тебя работы нет? — слышится по ту сторону.       джоана несколько раз моргает, пытаясь прийти в себя, прежде чем осознать, какого чёрта сото звонит ей в час ночи и говорит мерзко звучащее «ты нужна мне».       — бианчи, ты там уснула что ли? — снова этот голос, до боли противный и столько же… странно добрый? джо трясёт головой, вытягивая из памяти график работы. среда? следующая неделя? да у неё весь месяц свободен. как будто она дохера занята.       — найду время.       — отлично, об остальном напишу. не планируй ничего, — и сбрасывает. как прекрасно. девушка стоит посередь комнаты, вспоминая, что она хотела сделать до того, как ей позвонили. «лёд», — осознаёт она, когда затылок начинает ныть.       всё время до среды бианчи таскается по манчестеру в поисках какой-то вшивой книги для повышения квалификации в немецком. и чёрт её дёрнул это сделать, но назад пути нет, всё равно по городу она редко когда гуляла. так и посетила она те места, в которых бывала с делегациями, чтобы прочувствовать их самостоятельно. и, сказать честно, оно того стоило. в один из дней она получила смс от светловолосой бестии, как, собственно, и забила её в контактах. там говорилось о месте и времени встречи, о том, какие чины встречаются и к какому диалогу готовиться.       вот девушка и решила действительно приготовиться. этим она и занялась, когда чёртова книга была найдена.       встреча прошла на ура. джоана не ударила в грязь лицом, работала исправно, за что мысленно хвалила саму себя. к вечеру среды она была немного измотана, но щедрые двести баксов, которые вложила в конверт сото, были для акосты чудесным поощрением. за всё время переговоров слизеринка сделала несколько пометок в новеньком блокноте с принтом одного из любимых ею произведений франсиско гойя: «слишком серьёзна и деловита», «она нервничает», «трогает волосы», «в ней что-то есть». каждая из этих фраз полноценно была понятна только ей самой. джо смело называла это оборванным портретом. пусть странно, ну и что?       с той поры сото часто обращалась к ней за услугой переводчицы. хрен её знает, что за должность гриффиндорская сучка занимала, но внимание бианчи больше утягивало другое. что за блядский интерес проснулся в ней? как будто теперь она ждала этих звонков. чертовщина какая-то. ей бы сбежать уже куда-нибудь, чтобы не видеть этот вздёрнутый носик и строгий женский костюмчик на привлекательной фигурке, но деньги, которые она получала от этой работы, заставляли отбрасывать какую-то подобную ненужную ересь прочь. всё же, джоана нехило теперь зарабатывала.       когда рубио приехал спустя полгода, он сильно удивился, узнав, на кого работает его подруга. и хотел даже подколоть её на этот счёт, пока не передумал. джо слишком воодушевлённо рассказывала ему о семинарах, на которых теперь присутствовала. радовалась, как маленькая девочка, которой дали конфетку. и рубио в душе улыбался её небольшому ребяческому восторгу, поскольку уже довольно давно не видел того, чтобы огоньки в её глазах так ясно и ярко пылали. примерно в то же время джоана вручила ему его портрет, выполненный почти в стиле гойи. фернандез чуть головой потолок не пробил от радости, потом осёкся и притупил пыл. но улыбку до ушей не убрал.       следующий его приезд был намечен на март две тысячи четвёртого. за это время бианчи знатно выросла в его глазах, стала серьёзнее, немного разбогатела, но переезжать из маленькой квартирки так и не решилась. полученную оплату труда она отсылала родителям, которые перебрались в шотландию и купили дом в анструтере. это была старенькая, можно даже сказать, детская мечта, которая стала возможна благодаря стараниям их единственной дочери. а джо просто ничего не оставалось, кроме как помогать своим родителям, ведь деньги больше девать было некуда. на себя ей тратиться не хотелось, а пары у девушки не было. так что именно это стало пинком для помощи матери и отцу. в этом же году джо изредка переговаривалась с кристиной о делах предстоящих. бианчи это взаимодействие тогда вполне устраивало.       в феврале две тысячи пятого девушки уже во всю болтали по поводу и без. кажется, в ней вырос реальный энтузиазм, потому что к живым беседам с рубио добавились столь же живые диалоги с светловолосой бестией. джо и думать забыла о том, какие сомнения и стоп-рычаги в ней раньше были. слизеринка находила в крис прекрасную собеседницу и интересную личность. но оставалась только одна вещь, которая беспокоила её с самой первой встречи.       коллекция масок, которыми сото умело жонглировала. сегодня она улыбается одними краешками губ при встрече на работе, а завтра и не посмотрит в сторону джоаны. как жаль, что бианчи держит там стабильный доход и отсутствие старой доброй наглости, а то бы ушла она уже давно куда подальше, лишь бы забыть светлые волосы и ягодный шлейф, который они оставляли за собой.       в один из ноябрьских вечеров акоста попала под ужасный ливень и спряталась под навес у оптики рядом с работой. собственной машиной девушка так и не обзавелась, а потому ей пришлось дожидаться окончания дождя, ведь до автобусной остановки было далековато. но, видимо, промокшей до нитки, ей не могло «повезти» лучше, чем в тот момент, когда крис на своей ахуенной, будь она проклята, мазде проезжала мимо. конечно, она не позволила себе не предложить подчинённой любезно подвезти её, иначе джоана точно назвала бы гриффиндорку конченой. но она ошиблась.       джо в любом случае назвала бы её так.       видимо, в их взаимоотношениях этот момент стал переломным. спустя два или три дня сото снова предложила бианчи свою машину. «лучше бы себя», — уже тогда пролетало слизеринской «мусорке». дни снова утекали со страшной скоростью, и вот уже декабрьское рождество приближалось ускоренными темпами. джо планировала ничего не планировать на этот день, чтобы просто отдохнуть головой от всего, что на неё навалилось. и вот, в канун рождества она уже абстрагировалась от мира сего, закупившись какой-то хренью из продуктового под домом, засела на кровати и достала недавно купленный ноутбук из чехла, чтобы посмотреть фильм, как звонок в дверь нарушил идиллию. и каково было удивление помятой из-за выходного джоаны, когда на пороге она увидела ту, что занимала почти большую часть её мыслей вот уже добрые два года.       на предложение прогуляться она ответила неоднозначно. поначалу вообще встала в ступор, пока крис лучезарно ей не улыбнулась и не прощёлкала пальцами перед её носом. что ж, делать всё равно нечего, подытожила она, и, ни слова не сказав, закрыла перед носом сото дверь. секунд семь её не было, и кристина уже развернулась и вызвала лифт, как вдруг дверь распахнулась, и из квартиры вылезла заспанная фигура, готовая к декабрьской прохладе.       и это тоже стало переломным моментом в их общении, поскольку после этой прогулки сото захаживала всё чаще. акосте только хотелось спросить, откуда гриффиндорка узнала её адрес, но что-то всё время отвлекало. ну и чёрт с ним.       так продолжалось ещё полгода, пока джо не разглядела сквозь завесу кристиновых масок горечь и боль, спрятанную глубоко внутри. «открывается», — обрадовалась тогда она. разговор по душам впервые произошёл у них где-то летом две тысячи шестого. тогда сото позволила себе показать истинные эмоции. она — как потом сама считала — позорно разревелась на слизеринском плече, пока брюнетка поглаживала её спину. тогда джо и узнала, как именно бывшая соперница попала в манчестер, почему распалась их золотая компашка и куда подевался малыш рубен из её жизни. оказалось, что этот ублюдок таковым действительно являлся. после года совместной жизни крис познала все тяготы домашнего насилия, по причине чего ей пришлось бежать туда, где он бы её точно не достал из-за своей работы в аврорате. а аврорское дело парниша не бросил бы ради какой-то девушки, которая «портила ему жизнь».       таким образом бестия попала сначала в белфорд, а уже оттуда отправилась в манчестер в поисках новой жизни. к родителям она возвращаться не стала, поскольку у неё просто не было сил выдерживать их грустные взгляды. да, они очень любили свою девочку и любого бы порвали за неё, но… было что-то, на что сама крис не смогла дать ответа. но оно, как ни крути, было. и джо нашла тогда ещё одно сходство между ними. они обе не желали возвращаться к прошлому в надежде, что оно примет их обратно. потому что прошлое — ступень к старой боли. именно этого и хотелось избежать.       боль была их спутницей практически от рождения. у каждой своя, но такой похожий след оставляла, что выть хотелось. теперь джоана знала, через что прошла эта девочка. бианчи захотелось её от всего уберечь.       после того дня джо стала чаще зазывать свою подругу на прогулки и посиделки.       в конце того года крис и вовсе осталась у слизеринки на ночь.       это был третий переломный момент, после которого они начали встречаться.       когда рубио довелось узнать об этом, он поперхнулся кенийским кофе, пролив добрую половину чашки прямо на белоснежную рубашку. парень тогда с неверием посмотрел на девушку, пока не понял, что она абсолютно не шутит. «с чем чёрт не играет», — отчеканил он, бросая полушёпотом заклинание очищения.       бывшие серыми дни сменились на нечто более светлое. кажется, каждое утро теперь засияло особенно ярко. по крайней мере, именно так его сейчас воспринимала джо. склизкое одиночество исчезло, когда сото переехала в её маленькую квартирку. и как бы акоста не настаивала на том, чтобы приобрести что-то побольше, светловолосая бестия категорично отказывалась. джоана сдалась, уступая, ведь почему-то верила, что так и правда будет лучше.       весна две тысячи восьмого подарила бианчи возможность встретиться с маритой рубио и лукасом в дюнкерке, куда мать друга перебралась в поисках спокойствия. их разговор растянулся на пять часов, пока каждая не выговорила всё, что накопилось за десять лет, а ведь когда-то они были очень близки. ещё годков в тринадцать, когда джо и лукас сильно сблизились, девочка стала частой гостьей в фернандез-мэноре. и действительно желанной гостьей. марита подолгу беседовала с ней об искусстве, потому что джо на удивление прекрасно разбиралась в живописи. и сейчас это встреча стала для обеих особой отдушиной.       летом, когда бианчи вернулась в манчестер, она с кристиной посетила тот парк аттракционов, что виднелся из окон их квартиры. чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее мисс у-меня-куча-масок открывалась перед ней. и тогда, когда поистине прекрасный детский смех вылетел из уст гриффиндорки, джо лучезарно улыбнулась и прошептала:       — девочка-солнце.       и теперь каждый день играл новыми красками. белый кент давно лежал нетронутым, а вино перестало покупаться. сезон за сезоном, месяц за месяцем, день за днём бианчи узнавала свою девушку всё больше и больше. и всё сильнее влюблялась в неё. хмурые недели наполнялись ягодным шлейфом, нежными объятиями и поцелуями, а также приторно-ласковыми пробуждениями. лукас поверить не мог, что сама джоана бианчи акоста стала настолько сентиментальной дурочкой, искренне влюблённой идиоткой. и он так был рад за неё, что, улыбаясь, переставал дышать, когда видел девушек вместе. сам же с кристиной особо не контактировал, но у них была своя идиллия, которая устраивала обоих.       все праздники они справляли вместе. к ним впоследствии присоединился и алехандро, что странствовал по миру в поисках особой музы. благодаря наводке рубио парень забрёл в манчестер и остановился в небольшом частном домишке, что сняли для празднеств джо и крис. спустя неделю после приезда бельтрана у их дверей показалась найбет. сото тогда чуть шею не свернула старой подруге, всё же, они слишком долго не виделись с тех пор, как отстроили хогвартс. лукас и амира сдержанно кивнули друг другу, а вот с джо она легко обнялась, поскольку когда-то им пришлось сотрудничать вместе, и они тогда уже потеплели.       дни протекали без происшествий. почти тридцатилетние люди, состоявшиеся, статные, скакали по дому в забавных пижамах и кигуруми, во всю веселились и болтали кто о чём. расскажи им об этом в школьные годы, что они таким составом однажды соберутся и будут творить херню, каждый бы рассмеялся в голос. но, видимо, судьба — штука странная, иначе… никто не знал, как всё так вышло, но оно вышло.       в феврале две тысячи девятого почти каждый из компании распрощался друг с другом. алехандро, нашедший их встречу весьма ощутимым плеском холодной воды, ободрился и сердечно обещался приехать в следующем году. после проведённого вместе месяца все остались довольными. джо и жабка, как брюнетка её тогда начала называть, вернулись домой и снова принялись работать. отпуск закончился, теперь у обеих наступили весьма рутинные сутки. но совместные ночь, утро и вечер каждого дня стали некими глотками свежего воздуха.       каждое мгновение, проведённое рядом с кристиной, джоана безумно ценила.       тот год был наполнен бесконечным числом свиданий, прогулок, походов в кино и совместных развлекательных программ. и джо была рада тому, что всё это никак не сказывалось на её трудоспособности. под конец октября бианчи попала (почти случайно) на курсы по повышению квалификации, после чего практически не появлялась дома по вечерам. сото часто засыпала без девушки, но неизменно готовила перед сном поднос с ужином и записку, на которой всегда было написано что-то излишне ванильное, приторное. но джо это так нравилось, что после трапезы она сидела на кухне ещё по добрых десять минут и думала о том, насколько ей сейчас хорошо. затем мыла посуду и неслышно шла в спальню к видевшей, наверное, двадцатый сон крис, чтобы невесомо поцеловать ту в лоб, убрать с её лица светлые пряди, лечь рядом и прижать к себе, шёпотом обещая никогда не отпускать.       утром же бианчи вставала чуть раньше будильника — уже не проклиная свои биологические часы, как делала это, когда жила одна — и топала на кухню готовить завтрак. затем девушка будила кристину нежно-нежно, как только умела, потому что теперь, после всего, что они пережили, джо просто не смогла бы повести себя с ней грубо.       не имела она на это права.       никакого.       в две тысячи десятом джоане громко — вечеринку надо было видеть — стукнуло тридцать. рубио, наблюдая за ней, не мог сказать, что этой ж-е-н-щ-и-н-е уже четвёртый десяток пришёл. она стала ярче улыбаться, а те самые огоньки в её глазах, которые лукас заметил очень давно, сейчас играли пуще адского пламени — в хорошем, конечно, смысле. бианчи только хмыкала на его смех, пока не выдавливала из себя единственно верное предположение: её солнечная девочка сделала джо такой.       и теперь, нащупав, наконец, своё сердце, что стало биться сильно-сильно каждый раз, когда девочка-солнце целовала её, джо, делая глоток приторно-горького кофе, одними губами взяла персиковую дольку, посыпанную корицей, взглянула на огни излюбленного парка аттракционов и, сжав крепче белокожую ладонь своей возлюбленной, впервые за двенадцать лет поняла, чтó есть настоящее счастье.