***
Слова, которые мы порой употребляем, могут быть неправильно поняты. А ведь мы и не задумываемся, когда говорим, просто знаем, что будем поняты. Да, отчасти так, но далеко не во всех случаях. Некоторые слова так легко спутать. Просто потому что они слишком похожи, а в некоторых и вовсе, разница лишь в пробеле. Как и в слове «насколько». Его легко спутать с «на сколько». А ведь разницы-то, почти что, нет. Только смысл немного другой. Зачем только нужно было его употреблять? Зачем? Он ведь прекрасно знал, насколько Алексу нравятся игры слов. До того, что порой Бэлл не замечает никакого подвоха. Как бы он не был осторожен, всегда появляется какая-то «утечка». Вот и в тот день случилось то же. Как же он корил себя в том, что забыл правила их разговоров. Про то, что любая мелочь будет замечена другим.***
Солнце светило так, словно хотело слепить всех. Именно из-за него над столиками раскрыли зонты, помогающее скрыться от него. Обедать на улице, особенно с видом на, кажется, самый красивый парк этого города, было одним из лучших моментов. За столиками сидели всего несколько человек, в том числе Бэлл и Алекс. Взгляд обоих был устремлён на парк, где они, несколько лет тому назад, посадили иву. Она была как главной раковиной этого парка, как его медаль. Каждый задерживал свой взгляд на её листьях. Многие подолгу не могли оторвать от нее глаз. Владельцы парка даже поблагодарили молодых студентов художественного института. Лёгкая улыбка проскользнула по лицу Бэлла. Он вспоминал тот день с особой трепетностью. Как если бы он мог в любую секунду забыть. Каждый раз вспоминал, смотря туда, прокручивая в голове каждую деталь того дня. Как будто зубришь каждое слово стиха, от которого зависит всё твоё образование. В тот день Бэлл влюбился. В своего лучшего друга, Алекса. Он словно посадил не только иву, но и свою любовь к нему. Влюбился и думал, что Алекс лучший, неповторимый. Так боялся его потерять, что уступал везде и всегда. Правда, он не хотел и не собирался ему признаваться в том, что в любой момент мог бы задушить его в объятиях, целовать губы так, что они бы опухли, на одном дыхании повторять слова «я тебя люблю» на ухо, пока он не почувствует нехватку воздуха. Если бы мог, он бы всегда держал его за руку, всегда поддерживал физический контакт, каждый раз все крепче обнимая и сильнее желая прижиматься, пока не станет больно. Бэлл был не в силах ему рассказать ровно так же, как и не в силах держать себя в руках рядом с ним. Он — гей, Алекс — натурал. По крайней мере, он так считал. — Чего лыбишься-то, как Чеширский кот? — Вывел Бэлла из грёз Алекс. В голосе послышалась усмешка, которая показывала всю беззаботность его характера. Возможно, это было изначальным сигналом для Бэлла, но он лишь сморгнул и перевёл взгляд на своего друга, ответно улыбнувшись. — Ива. Короткий, не совсем понятный ответ заставил Алекса помедлить со своим. Он немного сбился с толку, думая, что Бэлл договорит. Алекс склонил голову в бок, отпив своего кофе, вопросительно изогнув бровь. — И-и-и…? Я тоже горжусь ивой, конечно… Но что ты имеешь в виду? — То, что и сказал. Ива. Я просто смотрю на нашу иву, — начал смеяться Бэлл, замечая недоумевающий взгляд Алекса. — Ого, ну и что же такого в ней заключается, что ты так счастливо смотришь на неё? Ответа не последовало. Бэлл промолчал, так как почувствовал, что если сейчас ляпнет что-то, то прямо здесь и будет брошен.«Если бы ты знал, что я сейчас так хочу тебе сказать…»
— Ты молчишь. Неужели что-то, чего я не могу знать? — Вот только не включай опять своего Шерлока, — Бэлл занервничал, начиная помешивать свой кофе. Он выдавил из себя улыбку, чтобы внушить уверенности словам. Но она была, скорее, кривой, чем уверенной и с усмешкой. — Нет-нет, правда. Ты в последнее время вообще странно себя ведёшь. Всегда, когда я оборачивался на парах, в общественных местах, экскурсиях, да где угодно, я всегда замечал, что ты на меня смотрел. Алекс говорил, скорее, смеясь. Возможно, он подозревал Бэлла, возможно, он просто шутил. Кто может знать? Его слова то и дело толкали в спину Бэлла, который стоял на краю признания. Словно так и намекали на то, что уже пора, что скрывать уже нечего, это бесполезно. — Я влюбился в тот день.«… и захотел тебя. Твоё тело, твой характер, тебя полностью, тебя до кончиков волос, пальцев, всего, чего возможно. Тебя. Тебя, я хочу тебя даже сейчас. Я тебя люблю.»
Несколько слов, из-за которых Бэлл почувствовал, как тело задавило огромными булыжниками. Голос дрожал, в ушах от волнения звенело. В тот же миг, этот груз, что на пару секунд свалился, словно раскололся. Стало так легко, но так волнительно. Что ответит Алекс? Что он предпримет? Обматерит ли? Ответит взаимностью? Эти вопросы были как тараканы. Они разбегались в голове и с каждым разом их было больше. Разум был одурманен, и, если бы только Алекс ответил взаимностью даже одним словом, то Бэлл бы сразу же поцеловал того так, словно это был воздух под водой. — По твоей реакции я уже знаю, что в меня, — начал серьёзнее Алекс, что ему было не совсем свойственно. Эти слова показались Бэллу настолько хододны, что он точно знал: ответ — нет, — Я тоже. Сердце словно остановилось, а лёгкие больше не пропускали воздух. Бэлл был шокирован и счастлив. Неужели Алекс правда не шутил? И правда ли, что он тоже готов был целовать парня? Бэлл не мог поверить своим ушам. Он уставился на Алекса, как на приведение, не верил, не сон ли это. Ужасно хотелось прямо сейчас его поцеловать, но люди дали о себе знать громким смехом. И вновь голос его дрогнул. — Правда…? Ты правда, правда, правда серьёзно…? — Правда, правда, правда. Не смотри на меня как на призрака, — снова лёгкий смех размыл образ серьёзного. — Насколько ты меня любишь? Тот самый вопрос. Тот самый, который задавать не стоило. Ну, либо признаваться вообще не стоило. Бэлл заметил, как Алекс задумался. Он подбирал слова, как бы ему ответить. А Бэлл, с замиранием сердца, ожидал. — До того, пока ива не умрет, только тогда я смогу разлюбить.***
Самым любимым в Алексе для Бэлла были его волосы. Из внешности. А самой любимой чертой характера было упрямство. Он всегда был упрям, и в большинстве случаев, не прав. Но это и забавляло Бэлла. Он всегда улыбался, смеялся, когда он снова торговался с кем-то. Когда в шутку порой грубил, получая за это пощёчину от большинства девушек. Однако, был он не глуп, просто ему не удавалось быть серьёзным тогда, когда можно только смеяться. А как же было прекрасно, когда они оба рисовали… Порой, набрасывая пару штрихов на мольберте, Алекс подходил сзади. Он брал кисть, карандаш, что угодно, из рук Бэлла и начинал добавлять детали, до которых сам Бэлл и не додумался бы. Которые так идеально вписывались в картину, словно парень всегда этого и искал. Словно это было что-то давно забытое, но очень важное. И Алекс всегда дополнял. Они всегда дополняли как картины, так и жизни друг друга. Бэллу нравилось, как кистью Алекс резко, но ровно проходился по поверхности листа бумаги. Резко и быстро, постепенно перетекая в более плавный, медленный темп, как если бы танцевал какой-нибудь изящный танец. Даже ошибки, которые он порой допускал, казались частью характера, личности картины. Краски они смешивали, прямо как свои чувства. Все в одном. Как сумасшествие. Иногда, когда Бэлл выходил на балкон, доставал довольно крепкие сигареты и закуривал, Алекс отбирал их. Он знал, что Бэлл перебарщивал, что он может выкурить больше половины пачки за день, и что это может привести к тяжёлой болезни. Поэтому, поддразнивая, он отбирал сигарету и затягивался сам.«Каждый раз, начиная курить, ты заставляешь курить меня. А ты делаешь это часто. Получается, я тоже под риском. Ну, и как тебе такое, Бэлл?»
Улыбка и нежность при произношении его имени. Так тянул, словно обожал каждый раз его называть по имени. Бэллу это очень льстило. Настолько, что он таял на глазах и сразу же слушался Алекса. Так он и стал гораздо меньше курить. Все благодаря Алексу. Их любовь была подобна сказке, которой завидуешь, но как же всё-таки радуешься за них. Порой окружающим, да даже им самим порой казался такой расклад отношений чем-то за пределами возможного. А как же Бэлл благодарил тот день, как же он благодарил Алекса за то, что он решил допросить. Что он поставил его в тупик, который заставил признаться. Для Бэлла Алекс был идеален. Идеален даже тогда, когда порой вёл себя не так, как следовало бы. Когда наглел, когда мог задеть чувства других. Может, не случайно. Всё равно. Для Бэлла, обычного парня-художника. Сигарет с каждым днём он всё меньше выкуривал, ведь знал, что Алекс узнает. По взгляду, запаху. Были разы, когда он не ловил, конечно, но это было скорее удачей. С каждым днём картин было всё больше. Они придавались более тёплым тонам, нежели холодным, как было раньше. Каждый раз, пересекаясь в институте, они умудрялись обмениваться взглядами и улыбкой, понимая, что после пар их ждёт очередной вечер вместе. Очередная ночь. Домашнее задание, день, просмотр фильмов, всех прелестей вместе. Иногда, в выходные они приходили к парку. Оставляя все принадлежности для рисования на траве, оба садились под живой, облокачиваясь о ствол дерева. А после могли долго смотреть друг на друга, смеяться, рисовать. Это были одни из тех дней, которые закрепляли привязанность Бэлла ещё на пару узлов и цепей. И он уже не мог не смотреть в сторону Алекса.«Я тебя люблю.»
***
— Лю-ю-юблю, — с улыбкой, глядя на Алекса, протянул Бэлл. Оба недавно вернулись с пар. И Бэлл решил подразнить Алекса, и ему это удалось. С порога, ещё даже не пройдя в комнату, он прижал Бэлла к стене. Он приблизился к нему, находясь в миллиметрах от губ, соприкасаясь своим кончиком носа. Ему нравилось, когда Бэлл произносил это слово с поддразниванием. С манерой, что была ему непривычна. Так он вёл себя только с Алексом. — Повтори, Бэлл. — Я люблю тебя. Люблю, когда твои руки… — руки Бэлла потянулись к рукам Алекса. Медленно и немного оглаживая их, от чего мурашки пробежались по коже, он спустил их себе на бёдра, — …прикосаются ко мне. Резко, словно с голодом, поддавшись вперёд, Алекс поцеловал Бэлла. Углубляя поцелуй, переплетая их языки, он сжал руки на бёдрах Бэлла. У того пошли мурашки по коже. Давно они не занимались сексом, ведь времени было мало. В основном из-за того, что скоро наступают каникулы, надо было сдать все работы. С такой же страстью и рвением, Бэлл стал отвечать на поцелуй. Сердце бешено заколотилось, словно это было как в первый раз. Адреналин ударил в голову, а вскоре оба почувствовали тесноту. С рвением снимая друг с друга одежду, парни прошли в комнату. Температура тела заметно поднялась, а в лёгких, благодаря поцелуям, не осталось достаточно воздуха. — Выебешь меня, как в тот день моего признания…? — Потом не жалуйся, что не можешь сидеть. Бэлл расплылся в улыбке предвкушения. Он обожал, когда они оба, еле дыша, в порыве выдоха выговаривают подобное. Когда, вроде бы, на слова нет ни воздуха, ни времени, но они всё равно заводят друг друга больше. Даже если уже пик. Алекс толкнул Бэлла на кровать, сам наваливаясь сверху. Затягивая нижнего в очередной, более мокрый развратный поцелуй, рукой он потянулся под матрас. Там Бэлл всегда держал смазку, даже до того, как признался в любви. Потому что каждый раз, развлекаясь с собой, он представлял за место пальцев Алекса. А сейчас, он был прямо перед ним, и делал то же, о чём и мечтал Бэлл. Когда крышка тюбика с жидкостью была открыта, Алекс стал смазывать пальцы. Парень слегка покусывал ухо Бэлла, который прильнул к его шее. Второй не рассчитывал сил, когда кусал немного загорелую кожу, когда оставлял засосы, в силу того, что сознание было застилано пеленой возбуждения. Поэтому, оставались некоторые ссадины, а на местах засосов, кажется, вскоре должны были появиться синяки. Это заставило Алекса шипеть от боли, но в то же время и расплываться в удовольствии. Когда всё было размазано по пальцам, парень приставил один к аналу. Другая рука спустилась к члену Бэлла, немного оглаживая головку, после обхватывая полностью, вызывая томный вдох. Это прикосновение только подкормило желание побыстрее почувствовать в себе Алекса. Приподнимая бёдра, нижний толкнулся в руку, тихо себе под нос простонав. Пару секунд он так и толкался в руку, закрывая глаза и закусывая губы. Эти старания вызвали у Алекса довольную улыбку, а после он наклонился и снова затянул того в поцелуй, одновременно введя один палец до конца. Когда он спокойно скользил внутри, а Бэлл начинал издавать первые, хоть и еле слышные стоны, Алекс добавил второй. В ту же секунду чуть дрожащий голос любимого стал ласкать слух с ещё большим напором. Когда пальцы толкались ровно в простату, тело охватывал секундный ток, а из лёгких выбивался обрывистый, громкий стон. И Алекс бы наблюдал за потугами угомонить хоть немного своё тело вечность, но решил поторопиться, ведь самому уже хотелось вынуть пальцы и резко войти. Даже хорошо не растягивая, специально, чтобы почувствовать, как Бэлл сжимается сильнее обычного. — Этого… Этого достаточно… — шумный вдох на ухо Алекса и руки, обвившиеся вокруг его шеи словно сбили тормоза окончательно. Вынимая пальцы и опираясь руками по бокам от головы Бэлла, он устроился поудобнее меж его ног. Резкий толчок, прямо по чувствительному комку нервов, вперемешку с болью, вызвал у Бэлла лёгкий вскрик. Привыкая к заполненности внутри, он еле, судорожно вдыхал и так же выдыхал. Тело иногда дёргалось, когда происходило малейшее движение, и Алекс был готов отдать всё, лишь бы оставаться в таком положении. Слышать, как рвано пытается вдохнуть Бэлл, чувствовать, как с каждым выдохом он сжимает его, мычать от удовольствия. Он еле не двигался, хотя так хотелось начать вбиваться в тело до потемнения в глазах и упадка сил. Не сдерживаясь, парень стал двигаться, довольно улыбаясь и мыча. Начиная с медленного темпа, наслаждаясь, как тело под ним извивалось, дрожало от удовольствия. Бэлл приблизился к лицу того, с приоткрытым ртом, просяще смотря на губы. Он тихо выстанывал имя любимого, тем самым только добавляя даже не масла, а бензина в огонь. И Алекс понял. Он сначала помедлил, ведь смаковал момент, когда тот выглядел так развратно. А потом поцеловал. Тело Бэлла со всем его желанием вжималось в чужое тело, а губы отвечали на поцелуй, словно это был их последний. Когда стоны с новой силой рвались из горла, он отпустил шею Алекса и сжал изголовье кровати. Когда тот ускорил темп, опуская руки на внутреннюю сторону бедра, Бэлл стал сжиматься сильнее, специально. Пока Алекс с упоением втрахивал Бэлла в кровать, тот стал поддаваться толчкам, желая принять в себя член гораздо глубже. И каждый толчок только подкатывал глаза к верху. Наслаждение достигло пика, когда, сжимая до ссадин и следов от ногтей, Алекс вовсе перестал жалеть тело того, вбиваясь со всей похотью, что была. В комнате могло слышится только тихие попытки восстановить дыхание, громкие стоны вперемешку с мычанием и шлепки. Как только Алекс стал в резвом темпе надрачивать тому, Бэлл чуть не забыл, где находится. Он стал отчаянно выгинаться в спине и извиваться. Пока волна наслаждения до эйфории, до немого стона и судороги в теле, не охватила его полностью. Изливаясь себе на живот, он застыл, на пару минут выпадая из реальности. Вслед за ним, внутрь, излился и Алекс, с протяжным и низким стоном, получая и свою дозу и тоже останавливаясь, чтобы отдышаться. Тепло разлилось внутри Бэлла, что заставило тихо замычать. Алекс вышел из парня и лёг рядом. Он повернул голову к Бэллу, найдя в себе силы легко чмокнуть его в губы и приобнять. Бэлл в ответ обнял его и прижался, закрывая глаза.«Я тебя люблю.»
***
«Я тебя любил. Эти несколько месяцев стали для меня не временем, в котором вечность хлыстали дожди, а вечностью, где не было осени и зим, где было только тёплое лето и весна, во время которой все цветы расцеватали с немыслемой скоростью. Я не знал, что это может быть возможно, мой разум отказывался верить. Я каждый раз ловил себя на мысли: вдруг всё это — сон? Вдруг я проснусь, не увидев твоих часов на прикроватной тумбе, не увидев твоей неопрятно сложенной одежды на краю кровати? Вдруг я проснусь, а тебя уже не будет рядом? Что, если тебя не станет? Что будет больнее: потерять тебя навсегда, зная, что ты любил, или же наблюдать, как интерес в твоих глазах пропадает и они становятся подобны зиме? Я бы не представлял своё будущее. Мои картины — всего лишь набросок, закончить который мог лишь ты. Твои руки, которые так много раз прикасались ко мне везде, где только можно. Каково это: потерять того, благодаря кому ты не замечаешь и не думаешь о том, что скажут другие? Я бы мог вечность сидеть с тобой под той самой ивой. Я бы мог вечность рисовать, сидя на траве под листами этого прекрасного дерева рядом с тобой. Если бы у меня было одно желание, я бы хотел, чтобы эта ива жила вечность. Ровно так же, как и мы, наша любовь, молодость. Вся жизнь впереди. Столько планов, столько дней пролетело… И мы даже и не думали о том, что никогда не будем моложе, чем сегодня вечером. Я люблю ровно так же, как и рисую. Пока мои руки целы, я буду писать картины. Пока я живу, я буду тебя любить. Ответь мне… Неужели жизнь ивы — твой предел?»
Острые металлические зубцы начинают резать ствол дерева. Точно так же они задевают и Бэлла. Он просто наблюдает со стороны, положив руки на ограду. Даже слёз не нужно было, чтобы понять, как ему было дурно в тот момент. Ещё хуже было то, что Алекс сам его позвал. И стоял рядом с ним. По реакции нельзя было сказать, что он слишком расстроен, в отличие от Бэлла. Бэлл был не просто расстроен, а разбит. Он прекрасно понимал, почему Алекс его позвал, почему стоял рядом и не говорил не слова. Почему не обнимал, не собирался шептать на ухо успокаивающие слова, как делал это раньше. Игры слов — вот что. Ещё в самом начале. — Тут будет стоять отель для туристов. Бэлл сглотнул. Эти слова были только предлогом для того самого «ты знаешь, что я имею в виду». Взгляд поднялся на Алекса, хотелось обнять и не отпускать. Лучше бы вообще не признавался. Так он бы сохранил хотя бы дружбу. Трудно было поверить, что все, что было между ними, появится и исчезнет из-за одной фразы. — Ты знаешь, к чему я клоню, Бэлл, — он положил руку ему на плечо. Он завёл пряди его волос за ухо, как буд-то ухаживал за игрушкой. — Ты должен был понимать, что если я что-то говорю — я точно знаю, что оно так и будет. — Это действительно твой предел? — Да. Удачи на каникулах. Под шум бензопилы, сваленного дерева, Алекс поплёлся в сторону своего дома. Это точно было последнее, что он сказал бы на каникулах. Бэлл смотрел ему в след. Стоял он долго, несколько минут.«Я тебя любил.»