***
В красном здании царил настоящий переполох. Из-под дверей — крики, у проходящих мимо ниндзя валились из рук кипы свитков — каждый пребывал в каком-то особенном напряжении, и атмосфера царила необычная — гнетущая, чуть ли не трагическая, и Киба ощущал это каждой клеточкой своего тела. Потому что от каждого второго человека в этом месте пахло страхом. Парень предпочитал идти ближе к стенке, чтобы ненароком не столкнуться ни с кем из бегающих вокруг шиноби, пробираясь всё ближе к кабинету Пятой, как вдруг дверь того самого кабинета резко раскрылась перед его носом, чуть не ударив его по лицу. Киба поднял руки перед собой, Акамару неловко врезался мокрым носом ему в спину и сразу же отпрянул. Двое застыли, боясь попасть под горячую руку: — Передайте мой ответ: пусть готовятся к похоронам! — Цунаде явно выходила из себя и даже не собиралась пытаться контролировать бьющие через край ругательства — Головы им всем поотрывать мало — отправлять такие вопросы птицами! Пусть колотят гробы — для него и его кукол, он бы явно хотел лечь в землю вместе с ними! «Каких, нахер, кукол?» Испуганная Шизуне успела только ойкнуть, прежде чем массивная дверь с жутчайшим грохотом закрылась перед её носом, и она осталась по ту сторону кабинета, рассеянно хлопая глазами. — Шизуне-сан, о ком сейчас говорила Пятая? — тихо спросил Инудзука. — Да там, это о миссии по спасению Казекаге, выяснились кое-какие новые обстоятельства, не бери в голову, — пробормотала женщина, рассеянно отворачиваясь, намереваясь пойти в противоположную сторону. На её запястье сомкнулись цепкие пальцы, царапнув нежную кожу. — О ком сейчас говорила Пятая? — чуть громче спросил парень. Шизуне в недоумении уставилась на собачника, который сжимал её руку чуть сильнее, чем нужно. В его взгляде царило что-то между напряжением, опаской и немой мольбой, он медленно-медленно открывал и закрывал глаза, как будто сам не понимал мотивы своих действий. — Она говорила о Канкуро, брате Казекаге. Он отравлен неизвестным ядом в бою с Сасори, и Цунаде точно не сможет отправиться в Суну к нему на помощь, она как минимум не успеет. Вот и злится — тихо проговорила женщина, отцепив его пальцы от своей руки, — Но там… Парня уже и след простыл, как и его собаки — скорее всего, они сиганули прямо в открытое окно, но женщина договорила: — … Но там сейчас должна оказаться Сакура и успеть к нему на помощь. Шизуне прислонила тыльную сторону ладони ко лбу, устало выдыхая. Она не знает, почему решила всё-таки ему сказать — на самом деле, это конфиденциально, но что-то было такое в его выражении лица, что не могло оставить равнодушным. Кажется, его это действительно волновало, действительно ранило, если не убило. Женщина тряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли, приосанилась и зашагала в нужную ей сторону.***
Он бежал. Он бежал так быстро, как только мог, перепрыгивая с одной крыши на другую, не обращая внимания на лай за своей спиной. В уголках глаз скапливалась влага, и он с усилием моргал, чтобы прозрачные капли не мешали ему видеть. Это от быстрого бега, точно от него. — Акамару, оставь меня. — дрожащим голосом бросил парень, зная, что друг его услышит, но пёс упорно следовал за ним к окраине деревни. — Акамару, я сказал, иди домой. — голос чуть окреп, тон стал чуть выше, но напарник лишь возмущённо рыкнул, отказываясь слушаться, и продолжал перепрыгивать с крыши на крышу вслед за ним. — Акамару, свали, нахер, домой, я сказал! — Киба перешёл на крик, утирая кулаками глаза, не сбавляя скорости — лишь увеличивая темп, прыжок за прыжком. Пёс, услышав брань в свой адрес, остановился на краю одной из крыш, затормозив всеми четырьмя лапами сразу, тоскливо посмотрел в спину убегающего хозяина, поджал уши и так и сел на месте. Заскулил, больно. «Я чёртов ублюдок.» Киба понимал, что это несправедливо по отношению к лучшему другу. Понимал, что ведёт себя как последняя тварь. Понимал, что он обидел его и ранил. Понимал, понимал, понимал, но — чёрт! Он всё прыгал и прыгал с крыши на крышу, совершенно не разбирая дороги — просто хоть куда, подальше от людей, подальше от самого себя. Больно. Когда людям больно, и они не могут с этим справиться — они начинают причинят боль своим самым близким. Кибе было просто невыносимо. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, и все его внутренности выйдут наружу вперемешку с содержимым желудка, желчью, кровью, потом — со всем, чёрт возьми, что ещё осталось внутри него, потому что по ощущениям — вакуум, пустота, и ничего кроме всепоглощающей боли. Он на автомате добрался до того самого тренировочного поля, до того самого дерева, под тенью которого он сегодня вспоминал лучшие дни. Вспоминал о нём. Вспоминал о них. Киба упал на колени, пытаясь отдышаться, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Месил пальцами землю, бил кулаками по стоптанной траве, поднимая в воздух столпы пыли. Киба выл, как раненый волк, и этот звук эхом отдавался от деревьев, возвращаясь к нему обратно, вторя его боли. Это было невыносимо. Невыносимо даже думать о том, что он умрёт. Думать о том, что они никогда больше не вытянут друг друга из передряг, что он больше никогда не увидит, как ловко он загоняет врага в ловушку своих марионеток, и как самодовольно он ухмыляется, осматривая лужи крови вокруг кукол, и смотрит на него сверху вниз. Сверху вниз. Киба представил, как смотрит на него сверху вниз, на него, лежащего в деревянном гробу. «Нет!» Этого не может быть, этого не случится! Он пытался думать о хорошем, заставлял себя сменить страшные кадры того-что-точно-не-случится на приятные воспоминания, как он всегда делал. Он вспоминал ровные полосы на его бледном лице. Вспоминал, сколько разных оттенков чувств мелькало в его взгляде, когда их глаза пересекались — он видел в ониксе и насмешку, и презрение, и нежность, и облегчение — целую гамму эмоций, и он ощущал то же самое! Он вспоминал уверенную боевую стойку кукольного мастера, когда тот нападает, когда тот прикрывает его своей широкой спиной. Киба чувствовал слишком много и знал, что это взаимно, но они никогда не говорили об этом вслух. Эта лёгкая, невесомая связь между ними — как нити чакры между кукловодом и его куклой. Он знал, что попал в плен, стал очередной марионеткой. И не был против. Сознание парня медленно отключалось в переутомлении. Он дышал медленнее, подавив последние всхлипы. Поджал колени к груди, силясь унять озноб и не чувствовать, что из глаз всё ещё льётся предательская влага. Он просто хотел, чтобы всё это кончилось! В момент, когда остатки сознания покидали его, он почувствовал нос, мягко ткнувшийся в его бок и тёплый язык, скользнувший по его щеке, собирающий последние слёзы. Затем и лапы, накрывшие его обессиленные руки. Друг рядом. Что бы ни случилось — мы переживём.***
— Киба-кун! — парень услышал обеспокоенный голос и почувствовал чьи-то ладони на своих плечах. — Киба-кун, очнись, пожалуйста! Хината мягко потрясла его за плечо, затем удивлённо ахнула, заметив, что он наконец-то приоткрыл глаза. — Я так волновалась за тебя… Меня привёл Акамару… — сбивчиво проговорила девушка, помогая парню прислониться к стволу дерева. Он был обессилен и двигал только зрачками, позволяя управлять собой, словно куклой, пока сокомандница вытирала его исцарапанные руки и обрабатывала костяшки мазью, которую всегда носила с собой. — Оставь меня, Хината… — на выдохе прошептал парень — Пожалуйста… Девушка проигнорировала его слова и продолжила обрабатывать ему руки. Акамару поджал уши и издал неопределенный звук, ложась возле своего хозяина. — Хината. — голос Инудзуки приобрёл еле заметный оттенок стали. Как-будто он не хотел помощи вовсе. Хотел страдать, и в страдании находил своё утешение. — Я вижу, ты не в курсе последних новостей? — вопрос был больше риторическим. Парень сжал челюсти до боли, выпустил воздух сквозь сжатые зубы и сдавленно прорычал. — Я всё знаю, я встретил Шизуне. — Да, а потом провалялся без сознания пару дней на тренировочном поле. — голос Хинаты звучал на удивление твёрдо. — Так что я повторю: ты не в курсе последних новостей. Как будто ему было до них дело. Как будто ему вообще было дело до чего-нибудь в этом мире. В чёртовом несправедливом мире. Он отвёл взгляд в сторону и продолжил молчать, отбросив попытки к сопротивлению, перестав возражать. Казалось, сейчас воздух не пах ничем кроме его собственной крови и его собственного страха. — Наруто и остальные вернулись с миссии в Суне. Казекаге спасён. — девушка обратила внимание, что энтузиазма её слова не вызвали, затем добавила - и брат Казекаге, кстати, тоже спасён. — Постой, что? Киба так резко повернул голову, что мышцы шеи отдались тупой болью, что разрядами распространилась по всему задеревенелому телу. — Казекаге Гаара, спасён Наруто-куном и его командой. — Нет-нет, не это, дальше что? — прохрипел он, пытаясь прочистить связки, которые успел перенапрячь пару дней назад. — Брат Казекаге, Канкуро, тоже спасён. Парень резко подвинулся к ней, оставляя между их лицами меньше десятка сантиметров. Его глаза пылали нездоровым, лихорадочным огнем, а руки как будто снова затрясло в ознобе. — Как? — прошептал он. — Его вылечила Сакура, — в тон ему, чуть ли не шёпотом, ответила девушка — Она сразу, с дороги, бросилась собирать компоненты для противоядия, провела сложнейшую операцию и буквально вытащила его с того света. Парень, чуть пошатнувшись, встал на ноги, отряхнулся и, не оборачиваясь, спросил: — Где она сейчас? — Как раз должна выходить из здания Хокаге после подробного отчёта. Киба бросился вперёд, бросив рассеянное «спасибо». Хината чуть придержала Акамару за загривок, кивнула ему, и медленно отправилась в сторону деревни вместе с псом, который чуть было снова не последовал за хозяином в самый неподходящий момент.***
— Сакура! Эй, Сакура! — девушка удивленно обернулась, услышав голос Кибы за спиной, но остановилась. Киба остановился за метр до неё, опёрся руками о колени и чуть отдышался, выпрямляясь обратно. Выглядел он измождённо — особенно сильно стали выделяться кроваво-красные знаки на бледных, впалых щеках, под глазами залегли тёмные круги, да и в принципе, парня как-то болезненно шатало. Девушка сделала мысленную заметку о том, что надо бы пригласить его на обследование. Она встретилась с ним взглядом — тёмно-карие против изумрудных. В её глазах — вопрос, в его мутном взоре— усталость и облегчение. Он протягивает к ней чуть дрожащие руки, делая шаг навстречу, обхватывает хрупкие плечи, сжимает их, упирается подбородком в острые лопатки и сдавленно выдыхает. — Спасибо. — прошептал Киба, резко открыв глаза, неспешно подняв взгляд к закатному небу. Туда, где сливовая ночь провожает алый закат, где оттенки смешиваются, рождая самый прелестный подтон. Туда, где сливовый, чёрт возьми, смотрит сверху вниз на алый.