Осколки отчаяния

      Густая пелена ночи уже давно окутала этот бренный мир, поглотила его, как огромное облако. Город уснул, погряз во снах, в мечтах, которые на самом деле никогда не исполнятся. В жизни нет и не было смысла, ведь вся она похожа на тень, которая молниеносно промелькнет на свете, и не заметишь. Сначала может показаться, что она бесконечна, но это не так, она похожа разве что на бесконечно повторяющийся цикл: из года в год, из месяца в месяц, изо дня в день одно и то же, все те же формы людей, так похожие на эти скульптуры, что он так любил делать. А потом осколки, просто осколки, которые разлетались по всей комнате. В гневе он себя не контролировал, казалось, что он это не он, а кто-то иной. И все из-за того, что в жизни действительно больше не было смысла, если такое понятие вообще существовало изначально.       День за днем скульптура за скульптурой появлялась в его темной мастерской на чердаке. Сначала каждая индивидуальная, непохожая ни на одну другую, которая впоследствии появлялась на выставке и продавалась за круглую сумму. Порядок на столе, материалы аккуратно выложены вряд, все четко и понятно, именно так, как и было нужно. Джонни делал скульптуры уже достаточно много лет, чаще всего выходило умело и достойно, от чего он гордился собой. Душа трепетала от каждого лестного комплимента, от улыбок гостей и друзей, а главное, от слов того, кого он так сильно любил. Эти слова всегда были для него важнее всего, как самый редкий камень, дорогой материал. Именно о них он думал, когда создавал данные произведения искусства, о том, как потом голубые глаза с интересом устремятся на скульптуру, как хрупкие ноги подойдут ближе, а руки дотронутся, но бережно и осторожно, ведь он знает, что с искусством надо аккуратно.       Теперь же все превратилось в месиво, в рутину. Каждый день одно и то же, днем спать, а ночью предаваться вдохновению, своей пылкой фантазии, от которой уже практически ничего не осталось. На столе грязь, на полу капли воска, не до конца доделанные формы лиц, чужих и противных, которые теперь хотелось выкинуть, забыть где-то на помойке. Глина, воск, бронзовый порошок, инструменты, все это имелось у Джонни в мастерской, но только теперь форма скульптуры всегда была одной и той же, она повторялась из раза в раз, как тот бесконечно повторяющийся цикл, обесценивший смысл жизни. И всегда один исход – ненависть, громкий яростный крик, и вот осколки опять на полу, скульптура разлетелась на тысячу мелких частей. Только что была и все, больше нет.       Запуская пальцы в свои непослушные темные волосы, он каждый чёртов вечер сидел перед из раза в раз повторяющейся формой скульптуры, пытаясь довести её до идеала, до того самого, о котором так давно мечтал, к которому так сильно стремился все эти бесконечные дни, которые на самом-то деле пролетали очень быстро. Юноша с головой уходил в свою работу, пытаясь достичь какой-то невидимой цели в своей жизни. А может и видимой, просто непонятной другим. Хватаясь за инструмент, он в который раз пытался вывести аккуратную линию, дабы создать красивые и выпирающие ключицы, подчеркнуть тонкие плечи и шею, а после этого наконец создать острые до жути скулы, но в эту ночь рука вновь дрогнула от нервов, инструмент выпал, и всё пошло по накатанной.       Лицо парня вдруг поменялось, спокойное выражение резко сменилось на злобное и до жути нервное. Что-то громко прорычав, он взял статую за плечи и оттолкнул её от себя, и та, громко упав, раскололась на множество частей, больших и маленьких, а брюнет устало рухнул перед ней на колени. Дрожащими, грязными из-за глины руками, он взял на удивление неплохо сохранившуюся отколовшуюся голову, внимательно посмотрел в безжизненные и холодные глаза, а следом потихоньку начинал ронять слёзы и крепко прижимать её к груди, что-то бормоча себе под нос. А потом, как всегда, от накатившего отчаяния приподнял ее над собой, кинул в стену и тем самым расколол ещё больше, впоследствии вставая со своего места и без разбора спеша к рабочему столу, дабы взять в руки очередную бутылку спиртного. Он попытался открыть её впопыхах и приложиться к горлышку, чтобы залить в себя дешёвое пойло, какое он еще мог себе позволить.       Вновь усевшись на полу, он размышлял о том, что добиться идеала просто невозможно. Каждый раз юноше казалось, что он делает что-то не так: то голова слишком большая, то взгляд невыразительный, то пропорции тела не соответствуют реальности. Выходило грязно, неровно, неаккуратно, все неправильно, совсем не так, как надо. И в очередной раз полностью разбив эту скульптуру, Джонни нахмурился, серьезно осмотрел ее и уже было протянул руку словно в попытке собрать ее обратно, но что-то внезапно остановило его, будто невидимые нити управляющего этим миром дернулись и оттянули его, оставив побуждение несбывшимся. Теперь взглянув на осколки с еще большей злобой, парень поднес бутылку, что нашел прежде и все еще держал в руках, к своему рту и хотел опять отпить из нее, но оказалось, что ее содержимое давно закончилось.       — Черт! — парень отчаянно выругался и со всей силы запульнул пустую бутылку в стену. Она разбилась на мелкие осколки так, как все предыдущие скульптуры, такие неидеальные, ужасные, которым просто не было дано увидеть этот мир. Порой брюнет даже специально выкалывал им глаза, а затем бил молотком по неидеальным частям тела, громко ругая их за свои недостатки.       Плохо, не просто плохо, а ужасно хреново. В голове – беспорядок, тело вновь требует алкоголя, а один осколок от бутылки отлетел ему в руку и частично ранил ее. Плевать, все равно на эту кровь. Юноша выходит из чердака и в кромешной темноте наощупь направляется к кухне. За свет он давно не платит, да и зачем? Керосиновой лампы в мастерской ему вполне хватало, жаловаться было не на что. Работы больше не продавались, денег он не зарабатывал. Жизнь кардинально поменялась за последнее время, теперь в ней не было красок, лишь тьма и прозрачная пустота, не то, что раньше. Голые ободранные стены, пустой стол и отключенный холодильник, в котором стоит лишь алкоголь. Властно выхватив столь желанный напиток оттуда, юноша хотел было открыть его и насладиться горьким вкусом, но вдруг его опять будто что-то одернуло, и он упал на колени вместе этой бутылкой, которая чуть не разбилась, а впоследствии лишь звякнула и откатилась куда-то под стол.       — Сколько раз ты ещё будешь пить? — раздался вдруг до жути знакомый и звонкий голос в пустоте, а парень, который к этому времени вроде как пришёл в себя и залез было под стол, чтобы схватить бутылку, весь дёрнулся, невольно ударился головой об стол, выругался себе под нос, а потом сразу же поспешно вылез, слегка воровато оглядываясь кругом и всё пытаясь найти этот неизвестный источник звука. Руки почему-то снова стали трястись, в голове мысли превратились в кашу, но лицо с беспокойного выражения вдруг поменялось на хмурое, а ладони сжались в кулаки. Его упрекают? Да кто вообще смеет ему перечить в его собственном же доме? От этих мыслей становилось почему-то тревожнее, но он не придал этому большое значение.       Решив лишний раз не залезать под стол, Колбая просто отодвинул его и потянулся за бутылкой, а после жадно схватил и попытался открыть её. Но как только парень выпрямился, то его глаза вдруг на секунду встретились с холодными, леденящими душу, голубыми прямо напротив. Невольно отскочив от незваного гостя, который пропал перед его взором уже через секунду, тот шумно сглотнул и судорожно прошёлся взглядом по всей кухне. Никого.       — Сгинь, — прошипел он, пытаясь не подавать виду, что он действительно был сейчас сильно напуган происходящим, — кем бы ты ни был, вали к чертям из моего дома и оставь меня в покое!       Парень тяжело вздохнул, когда не получил ответа, которого на самом деле и так особо не ждал, а после поспешил покинуть помещение, чтобы вернуться обратно к работе, при этом параллельно открывая бутылку спиртного до конца и сразу же жадно прилегая к ней. Он стал заливать в себя напиток, подмечая где-то внутри, что это действительно было то, чего ему так сильно не хватало в последние часов пять, которые он проводил, как сначала могло показаться, за однообразной и монотонной работой.

* * *

      Что же он делает со своей жизнью? Очередная бутылка валяется на полу. Какая она по счету? В мастерской стоит мрак, как всегда, но он совершенно не смущает настойчивого темноволосого юношу, который продолжает текстурировать очередную скульптуру, используя инструменты и свои руки. Он бережно надавливает на некоторые будущие части тела своего произведения искусства, и глина послушно поддается его ловким рукам, еще не утратившим свой талант. И вот в очередной раз на него смотрит худой юноша с хрупким телом, ребра и ключицы слегка выделяются, руки тонкие, как ниточки, острые скулы, а взгляд такой томный и внимательный, такой, что захватывает и заставляет приглядеться, он словно что-то сообщает. Подходя ближе, брюнет даже будто услышал какой-то шепот, который захватил его, стал летать над ушами, пытаясь пробраться в глубины его сознания. Хлопнуло окно, форточка с шумом распахнулось. И вновь стало тихо.       — Нет, все равно не то, тут что-то не так! — он хватается за голову и в агонии чуть ли не рвет на себе волосы, параллельно вышагивая из стороны в сторону по этой мастерской насколько это возможно. — Мне надо увидеть, да! Мне нужно увидеть еще раз, — беспорядочно шепчет юноша себе под нос.       И вот он уже в подвале, в том месте, где все произошло. С того момента в нем особо ничего не изменилось, и старые вещи все так же беспорядочно раскиданы по грязному полу, лишь только осень беспощадно наступала, и поэтому в помещении стало намного холоднее. Бездвижное тело осталось лежать на каких-то ящиках и тряпках, из которых соорудили подобие кровати, в таком же положении, в котором его тут оставили. Джонни осторожно подкрадывается к нему с керосиновой лампой в руках, словно боясь спугнуть неизвестность, тень, что закралась в углу. Бездвижность тела напрягает и, приближаясь ближе к нему, брюнет смотрит на него с надеждой, будто от этого оно сейчас проснется, выйдет из вечного сна и оживет, но нет. На худом лице застывшая навечно маска, тело выражает поразительное спокойствие и покорность, как застывшая скульптура, которую он так долго пытается создать.       Аккуратно прикасаясь руками к чужой коже, к давно уже мёртвой, он с радостью подметил, что тело практически сохранилось в первоначальном виде, ведь не даром в тот злополучный день он отдал достаточно большую сумму только для того, чтобы уберечь его от воздействия всего вокруг.       — Как же противно, — рыкнул неожиданно юноша и выражение его лица в который раз поменялось, когда свет от лампы упал на лицо умершего, где до сих пор красовался большой шрам, оставленный когда-то давно, — как отвратительно!       Темноволосый уже хотел было поднять руку и ударить знакомое лицо, как он привык делать, но вдруг остановился, поймав себя на мысли, что это уже не будет играть большого значения, как раньше. Да и в целом, всё это и правда было бесполезно, по крайней мере теперь казалось именно таким. От непривычки брюнет крепко сжал в руке лампу и отпрянул от тела, когда решил, что уже вдоволь на него насмотрелся. Следом он развернулся и уже хотел было покинуть помещение, но вдруг чужие цепкие руки схватили его за горло и крепко сжали, начиная душить, притягивать к себе, но как только темноволосый нашёл в себе силы вырваться и развернуться назад, то снова никого не увидел.       — Да пошёл ты к чёрту, — крикнул он в сторону тела, после чего быстро подошёл к нему и злобно посмотрел на пустое холодное лицо, которое уже не выражало буквально ничего, — оставь меня в покое, если это всё-таки ты в последние дни пытаешься окончательно свести меня с ума. Я пытаюсь создать идеальную скульптуру! Идеальную, понимаешь? Но без тебя все равно ничего не получается!       Джонни вдруг неожиданно замолчал после своих слов, сказанных куда-то в стену, в пустоту, а после внимательно посмотрел на до сих пор неподвижное тело и, кажется, даже переосмыслил у себя в голове предложения, сказанные им же несколько долгих секунд назад. Если он вот уже который день пытается создать идеал, лучший образец скульптуры того, кто так смирно лежит теперь в этом подвале, кто больше не может подойти, сказать что-то, потрогать творение искусства руками, чтобы оценить, то что-то явно здесь не так. Почему он тут, почему больше не помогает, ведь без него совершенно ничего не выходит, каждый раз провал. Эта мысль почему-то намертво засела в голове у брюнета, и вдруг он понял. До него дошло, что ему просто-напросто требуется это тело, его присутствие, хоть малейшее, ему вновь нужна своя муза, вдохновляющая на создание скульптур, идеала, высшего образа.       — Почему ты мне больше не помогаешь! — Джонни рявкнул это в темноту, но ответа не услышал. Гневно топнув ногой, он резко развернулся и вышел с лампой в руках из этого помещения. Но он вышел оттуда немного другим человеком, ведь теперь-то он знал, что нужно делать.       Вернувшись обратно в подвал спустя несколько недолгих минут, только теперь уже не только с лампой, но со скальпелем и с небольшим подносом в руках, юноша поставил керосиновую лампу неподалеку от бездвижного тела и уселся рядом с ним. Мысленно он радовался тому, как хорошо оно сохранилось, видимо, достойная работа была проделана, не то, что его скульптуры. В полутьме брюнет наклонился к телу и протянул руки к худому бледному лицу. Уродливый шрам смотрел на него, вызывая неимоверное отвращение, нет, это точно не подойдет. Проведя своей свободной рукой по гладкой и чистой части, юноша улыбнулся, а затем, больше не задумываясь ни на секунду, приблизился еще сильнее, чтобы отрезать скальпелем чуть ли не половину лица. Он начал делать это аккуратно, осторожно, используя свой предыдущий опыт работы скульптора в какой-то степени. Сосредоточенно отрывая кожу от чужого лица и глядя на то, как мерзко и противно она сейчас выглядит, следом он кладёт её на поднос, после чего с еще большим отвращением смотрит на то, что в итоге вышло.       — Ты мне теперь ещё больше чужд, чем прежде! Как жаль, что тогда они ничего не смогли сделать, ты ведь был так красив… — протянул он даже как-то слегка мечтательно, положил скальпель на поднос рядом с куском кожи, что снял с трупа, а потом поднялся со своего места, при этом не забывая о лампе, которую он теперь всегда носил с собой уже как какой-то талисман, — а теперь что? Ты стал просто отвратительным.       Окончательно поднявшись и держа нужные предметы в руках, брюнет даже плюнул на пол перед неподвижным телом, а затем стремительно развернулся, чтобы удалиться из этого помещения прочь как можно дальше, в душе надеясь, что больше никогда не вернётся к тому трупу, который уже стоило похоронить где-то под этим бренным домом около недели назад, где всё это, в конце концов, происходило. Поднимаясь по лестнице наверх, Джонни чувствовал, как какая-то неизвестная тревожность охватывает его, и как куча фантомных рук хватает его за одежду и тянет назад, вниз, в эту непроглядную темноту. Но он не сдаётся, все равно упрямо шагает вперёд несмотря ни на что, и в конце концов с мысленной победой, скорее всего над своим же прошлым, окончательно выбирается из подвала, закрывает за собой дверь и оказывается в гостиной. Он больше не хочет возвращаться к тому изуродованному телу, не хочет больше видеть его и даже вспоминать. Теперь от одной мысли, что его муза исчезла навсегда, его бросает в дрожь. Этого не должно было случиться.       Юноша сразу же проследовал в мастерскую, где еще раз с упоением взглянул на кожу, что лежала на подносе, такая идеальная, как будущая скульптура, которую он собирался создать. Решив, что сначала нужно слегка обработать кожу, брюнет уселся на пол и потянулся за бутылками с выпитым алкоголем, лежавшими неподалеку. Он сильно постарался насобирать оставшиеся капли, после чего бережно протер кусок со всех сторон, делая это очень аккуратно, каждый раз боясь испортить, сильно нажать, ведь другого шанса уже не будет. В очередной попытке дотронуться до нее Джонни вновь услышал голоса, которые теперь раздавались намного громче, не так, как в прошлый раз. Они словно обращались к нему, умоляли, просили что-то сделать, но он так и не смог разобрать то, что они пытаются сказать.       — Заткнитесь! — злобно рявкнул брюнет, хватаясь руками за голову и мотая ей из стороны в сторону. Голоса словно вздрогнули и отступили, но на этом все не прекратилось.       Закончив этап обработки кожи, он в очередной раз бережно взглянул на нее, восхищаясь, какой идеальной она теперь стала, даже намного лучше, чем при жизни. Следом юноша приподнялся с пола и приблизился к глиняной статуе, что так томно смотрела на него своими холодными глазами. При виде ее брюнет поморщился, руки инстинктивно хотели потянуться к ней и толкнуть, но тут через уже полуоткрытую форточку в комнату влетел ветер, он зашумел, прошелся по материалам и инструментам, заставил зашелестеть старые пыльные книги по лепке, лежавшие на полке, а следом вылетел, захлопнув за собой форточку. Джонни лишь вздрогнул, раздраженный тем, что ему помешали, а следом аккуратно прислонил кусок кожи к лицу статуи и зафиксировал его там, а после приготовился сразу втирать сухой порошок бронзы, чтобы затонировать лицо именно под этот материал.       Почему-то перед тем, когда он вдруг слегка докоснулся инструментом до скульптуры, ему на мгновение вдруг показалось, будто она ожила. И холодные глаза её вдруг посмотрели прямо на него, пытаясь пробраться в самую душу. Но все же кареглазый был слишком неприступный, поэтому вскоре все болезненные воспоминания исчезли из его головы, и он наконец-то смог сделать нужное движение, чтобы создать то, к чему он так стремился всё это время.       — Да, да, да! — вскрикнул он, когда втирал бронзу и пытался придать лицу те очертания, в которых он сам отчаянно нуждался, которые виделись ему во сне. И к счастью, у него даже получалось это, всё выходило плавно, аккуратно. Он никак не мог оторвать глаз от того самого чуда, которое у него получается, — это то, что мне нужно, определённо!       Он еще раз прошёлся именно по той части лица, которая не получалась у него с самого начала, и поэтому сейчас он был преисполнен радости и гордости за свою безумную идею, которая на удивление дала спелые плоды. Но ему пока что было мало. Вдохновившись тем, что у него вышло, он пошёл дальше и создал идеальную и аккуратную шею. Тонкие и хрупкие плечи получились именно такими, какими он хотел их видеть, но непослушные волосы и явно выпирающие хрупкие ключицы он никак не мог сделать, из-за чего только больше злился с каждым разом. Потом кареглазый плюнул на всё это, отпил ещё спиртного, которое на удивление еще осталось в одной бутылке, стоявшей поодаль, и вновь отправился вниз, на этот раз снова с подносом и скальпелем, надеясь, что все обойдётся без лишних галлюцинаций. Хотя уже на подходе к чёртовой двери, за которой была лестница, что вела вниз, он услышал тихий плач оттуда, а когда и вовсе подошёл к ней ближе, то внезапно кто-то яростно стал в неё стучаться.       Парень даже слегка испугался и сначала отпрянул назад. Некоторое время стук не прекращался, и Джонни остановился в нерешительности как вкопанный, сомневаясь, открывать дверь или нет. В конце концов стук все же резко оборвался, мелкие шаги отдалились и даже плач уже не был слышен. Резко открыв дверь с ноги, юноша буквально влетел туда, держа скальпель наготове перед собой в руках и сразу же оглядываясь по сторонам, протягивая лампу вперед, пытаясь осветить темное пространство перед собой. Никого.       Он спустился, несколько раз чуть не споткнувшись от того, что ступеньки словно расплывались у него под ногами, превращаясь в растопленный воск. В один момент Джонни даже почувствовал, словно его нога действительно наступила на что-то горячее, но это ощущение вскоре испарилось, будто его и не было. Наконец спустившись в подвал, юноша обнаружил, что находится в лесу, в какой-то непроглядной чаще. Он стал раздвигать ветки, отталкивать их от себя, но они хлестали его по телу и лицу все сильнее и сильнее, оставляя царапины и занозы. Но добраться до нужного места сквозь эту чащу все же удалось, и Джонни наконец вышел на какое-то призрачное свечение, как свет в конце тоннеля, указывающий путь. Труп все еще лежал тут, нетронутый после последнего раза. Темноволосый облегченно вздохнул, обнаружив, что лес позади него исчез. Усевшись на корточки, Колбая оценивающе взглянул на тело и, недолго думая, сделал надрез чуть выше груди, после чего отломал ключицу, которая с характерным звуком поддалась его сильной руке. Впоследствии он также бережно отрезал несколько прядей волос и положил их себе в карман.       Собрав нужные элементы, брюнет развернулся и собрался подняться обратно в мастерскую, но прежде зашел на кухню и взял с подоконника бутылку с водой, оставшейся для поливки цветов, которые уже давно погибли. На этот раз все обошлось без приключений. Вновь расположившись на полу, юноша сначала обработал кость, просто обмыв ее водой, а затем сделал то же самое с волосами. Исход его вполне удовлетворил, и тогда Джонни приподнялся с пола, подошел к скульптуре и уже приготовился убрать немного глины, чтобы вставить ключицу, но тут услышал музыку. Откуда? В его доме давно нет электричества, ничего не работает, да и пластинки он тем более не слушает. А звук словно раздавался из граммофона, такой глухой и тихий, как в старину. От этих спокойных звуков джаза юноша замер и остался так стоять в ожидании. С каждой секундой мелодия все приближалась и приближалась, а в конце концов и вовсе чуть ли не залезла в его уши, она ускорилась и стала какой-то исковерканной, неправильной. Звук совсем испортился и теперь больше походил на беспорядочные крики. Парень чуть не выронил материалы из рук, и поэтому быстро отложил их на стол, закрыл уши и протяжно закричал, умоляя музыку прекратиться.       — Это ты виноват, ты!       В очередной раз вдруг раздался слишком знакомый голос, и музыка пропала так же внезапно, как и появилась, из-за чего брюнет чуть ли не упал на колени перед собственной скульптурой, настолько резко сменилась обстановка вокруг. Ноги юноши стали ватными и подкосились. Прорычав что-то снова, парень помотал головой, приводя себя в порядок, а после продолжил свою работу. Каждое его движение было аккуратным, утончённым. Да, они не соответствовали его внешнему виду, характеру, но это не мешало его рукам создавать произведение искусства, выводить тонкие линии. Он снова погрузился в свою работу и настолько сильно увлекся ей, что в который раз забылся, потерял счёт времени, утонул в том, что делал. Джонни предался этому всей душой и телом, каждый раз выводя всё новые и новые линии, зигзаги и выступы, поправляя ненужную глину в одних местах, следом обмазывая ее вокруг ключицы, а потом втирая в неё бронзу снова и снова. Но как только он почувствовал, будто его снова кто-то хватает за тело и тащит куда-то прочь от места работы, а голоса в который раз обволакивают его со всех сторон, то рука юноши вдруг инстинктивно сжалась в кулак.       — Отвалите от меня, — звонко крикнул темноволосый, и они отступили. И крики их перешли на шёпот, а после и вовсе исчезли, сливаясь в один тихий голос. На стенах вокруг неожиданно появились разные слова и надписи, которые явно обращались к нему, к тому, кто сейчас сидел и работал над единственной действительно важной работой в его жизни, но какой коварной, какой губительной она была. Порой всё-таки даже не следовало прикасаться к ней, не стоило это делать хотя бы ради того, чтобы не ворошить прошлое. Но темноволосого это не колышет, его не волнует сейчас ничего, совершенно ничего, кроме этой чёртовой статуи, которую он так стремился закончить, стремился достигнуть идеала. Кареглазый даже не обращал внимания на то, что голос тут был всего один, и что он лишь повторялся много раз, и пытался заглушить сам себя, забыться, исчезнуть. Но ничего не получалось, сколько бы раз он не пытался уйти прочь отсюда, сбежать из этого кошмара, он никак не отпускал юношу.       Вещи вокруг почему-то неожиданно оторвались от земли и стали парить в воздухе, а потом, поднявшись до какой-то определённой высоты, упали, создавая огромный грохот по всему дому и заставляя хозяина отвлечься от своей работы. Он наконец осмотрелся кругом и снова услышал тихий плач где-то совсем рядом с собой, но стоило ему протянуть руку куда-то вбок в поиске источника, как тот плач сразу замолк, а чей-то голос вдруг закричал:       — Не трогай меня!       И юноша, словно ошпаренный кипятком, отдернул руку назад, прижал ее к своей груди и в очередной раз громко выругался себе под нос. Исподтишка он взглянул на скульптуру, будто хотел найти в ней ответы на свои вопросы, но глиняная фигура до сих пор выглядела такой, какой он ее и оставил. Кажется, безумие временно прекратилось, и темноволосый смог закончить недоделанную работу: поместить волосы на положенное им место, закрепить их, затем аккуратно провести по ним своей шершавой ладонью, поглаживая того, кто теперь восстал перед ним в виде такой своеобразной формы, уже больше похожей на идеал. Следом темноволосый покрыл и эту часть бронзовым порошком, отошел немного поодаль, чтобы взглянуть на свое творение издалека.       — Этого недостаточно! — лицо статуи словно видоизменилось и ожило, она произнесла это злобно, буквально вбивая этот звук в чужие уши, который разнесся по всей мастерской, чуть не оглушив кареглазого, который вновь скорчился и приложил руки к своей голове. Следом опустив их и потерев глаза, юноша огляделся и заметил, что статуя опять же на своем месте, цела и неподвижна.       — Сгинь! — загробный голос эхом раздался в ушах Джонни.       Что-то определенно было не так, не доставало еще одного элемента, последнего, но какого? Темноволосый точно знал это и, услышав голос в своей голове, который продолжал что-то шептать беспорядочно, он тут же вылетел из своей мастерской и вдруг оказался в спальне. Раньше эта дверь вела в коридор, и парень даже немного опешил, потряс головой и развернулся обратно к той двери, которая вела в мастерскую. Открыв ее и пройдя вовнутрь, он внезапно оказался на кухне. Голова закружилась, казалось, он уже напрочь потерялся в пространстве. Звонко крикнув в пустоту, Джонни стремительно бросился вперед к еще одной двери, которая ранее вела в кухонную кладовку, но она вывела его в спальню. Далее круг повторялся: он бежал вперед и только вперед, не видя ничего вокруг, беспорядочно распахивал дверь за дверью. Кухня, ванная, спальня, чердак и опять кухня. Комнаты бесконечно менялись в совершенно нелогичным порядке, и парень теперь никак не мог попасть обратно в подвал, чтобы забрать то, в чем так отчаянно нуждался.       Что он делает не так? Почему вокруг так всё резко поменялось, что он такого сделал, что теперь, казалось, появился в бесконечном лабиринте собственного же дома, который вдруг почему-то решил сыграть с ним такую злую шутку или вероятнее всего поглумиться над своим же хозяином, показать, кто на самом деле здесь главный. Разозлившись на эту неизвестность, брюнет вскоре догадался, в чём дело. В какую-то из попыток ему все же удалось вернуться в мастерскую. Нехотя подходя к собственной же скульптуре, он схватил ее за плечо, а другой рукой вдруг резко ударил её несколько раз, делая так, чтобы в груди образовалась дыра.       — Теперь ты мне позволишь, чёрт тебя побери, попасть туда, куда мне действительно надо? — в который раз рявкнул Джонни, смотря на то, как все предметы вокруг него успокоились, перестали дрожать, а все надписи, которые прежде образовались на стенах, стали постепенно исчезать, словно сливаясь с темнотой, которая подступала к нему со всех сторон, но почему-то именно около статуи вдруг останавливалась, не позволяя самой же себе поглотить тут всё и всех, кого только могла. Тяжело вздохнув, кареглазый снова взял в руки скальпель, а также ножницы так, на всякий случай, которые прежде нашёл на столе. В который раз он поднял с пола керосиновую лампу и открыл дверь. На удивление сейчас лестница вела прямо вниз, сразу же в злосчастный подвал. И на этот раз юношу даже не смутил такой быстрый переход в другое, но нужное ему место. Только вот трупа теперь не было на месте.       Парень ошарашенно огляделся по сторонам, и в этот момент он даже не испугался, он больше был удивлен произошедшему. Звенящая пустота пугала его, ужасно злила, и Джонни беспомощно крикнул в нее, словно ожидая услышать ответ. Крик его ударился об стены, и они завибрировали, задрожали, бесконечный поток голосов вновь устремился в его уши, затуманивая разум юноши, буквально шатая его из стороны в сторону. Вдалеке вновь заиграл граммофон, послышался протяжный плач, перебивающий надоедливую мелодию. Музыка ускорялась и ускорялась, казалось, она сейчас разорвет этот прибор для воспроизведения звука, сломает бесконечно повторяющуюся пластинку на тысячу мелких осколков, но внезапно все прекратилось. Темноволосый моргнул несколько раз и направил лампу вперед перед собой: труп снова лежал на месте.       — Ты! — юноша яростно кинулся к нему, сделал еще несколько импульсивных надрезов прямо у груди и, практически не раздумывая, со злостью запустил туда руку и вытащил сердце, мертвое, бездвижное. На мгновение темноволосому даже показалось, что оно засветилось, как что-то идеальное, высшее, недоступное обычному человеку. Следом Джонни поднялся и стремглав вылетел из помещения, чуть не забыв лампу. Уже через мгновение он вновь стоял перед практически законченной статуей.       Аккуратно поставив орган туда, где он по идее и должен быть, парень начал наспех крепить его внутри, соединяя проволокой. А после он поспешно закрыл сердце глиной и начал покрывать ее бронзой, будто опасаясь, что статуя вновь вернется к своему изначальному виду. Колбая взглянул на неё и восхищённо вздохнул, понимая, что осталось ещё совсем немного, и он превзойдёт сам себя, создав лучшее, самое идеальное творение на свете. Никто никогда не сможет повторить такое или переплюнуть его. Все это время водя руками и инструментами по ненастоящему телу, он вкладывал в эти движения всю аккуратность, всю свою жизнь и душу, казалось, настолько бережно он это делал, настолько сильно углубился в свою работу с головой, что даже не обратил внимания на то, как кто-то поёт ему над ухом, а пианино где-то внизу в гостиной играет само по себе.       Отойдя от своего творения, он не заметил, как всё потемнело вокруг, а на душе вдруг стало тяжело. Его взгляд был полностью направлен на это произведение искусства. Как только оно было закончено и предстало перед ним, то он сразу же почувствовал небывалую лёгкость, а вся тяжесть, что присутствовала ранее, вдруг исчезла. Чужое пение прекратилось.       — Вот оно, я... создал идеал, — начал было Джонни, желая подойти к статуе, но внезапно около неё появилась до боли знакомая фигура, а эти холодные голубые глаза, заполненные слезами, смотрели на него, не выражая никаких эмоций.       — Ты, ты предал меня… — раздался тоненький голос юноши, из глаз которого продолжали ручьем течь слезы и следом капать на пол, но только он от этого не становился мокрым. Казалось, капли эти исчезали и растворялись в воздухе. — Это ведь ты убил меня, замучил своим бесконечным абьюзом, ты во всем виноват! — настойчиво продолжил парень, так не дождавшись ответа.       — Заткнись! — яростно рявкнул темноволосый, подскочил к еле видимому образу и ударил его ладонью по лицу, но только рука его ударилась о воздух, не задев ничего, разве что пустоту. И это еще сильнее разозлило Джонни, — Ты не идеал, посмотри на себя, а потом на это! — юноша указал рукой на статую, которая неподвижно стояла, такая совершенная, идеальная, что ничего лучше нет в этом бренном мире, — Она прекрасна, на нее можно смотреть вечно, не то, что на тебя, на этот ужасный шрам на твоем лице. Я тебя ненавижу, мне противно на тебя смотреть, урод!       — Но и она не идеал, — слабо и как-то печально улыбнулся голубоглазый сквозь слезы, а после начал медленно растворяться в полутьме.       Статуя внезапно исказилась: лицо вдруг сначала искривилось и поплыло, уродливый шрам вновь появился на том же месте, где был у юноши при жизни, и остался таким же. Руки приняли непонятную форму, а после уменьшились, стали тонкими, как ниточки, прежде идеальное тело стало худым до невозможности, впоследствии постепенно осыпаясь, как песок. Запаниковав, темноволосый бросился сначала к статуе, но потом, испугавшись ее нового ужасного облика, вскрикнул и отпрыгнул в сторону, опустился на колени, лихорадочно пытаясь обнять растворявшуюся дымку, настоящий образ голубоглазого парня, который на тот момент уже практически исчез, не оставив от себя ничего. И тут Джонни все понял, он вспомнил свои необдуманные жестокие действия по отношению к Роме, слова, неосторожно слетевшие с языка и ранившие чужую душу глубоко, вонзавшиеся в нее с каждым разом все сильнее и сильнее.       В жизни когда-то был, но сейчас уже действительно не было смысла, ведь теперь вся она похожа на тень, которая молниеносно промелькнет на свете, и не заметишь. Темноволосый юноша, что сидел на коленях на полу, беспорядочно водя руками по воздуху, все еще пытаясь обнять невидимый образ, вдруг остановился. Сделав один из последних вздохов в этой жизни, Джонни схватил с пола скальпель и, совершенно не обдумывая свое решение, так как заранее зная, что оно верное, резко воткнул его в сонную артерию. Первая секунда, вторая, сердце остановилось.