flowers on your body

      Когда Мобэй впервые получает поцелуй в щёку — настолько же нежный, насколько неловкий, — он чувствует теплую влагу, оставленную на ней губами Цинхуа, а ещё, совсем чуть-чуть погодя, едва ощутимое покалывание. На месте, в котором совершенно недавно побывали чужие губы, распускается морозный узор — совсем небольшой, но заметный.       Цинхуа говорит, что витиеватый узор выглядит в точности, как какой-то цветок. Он немного хмурится и прикусывает нижнюю губу — он часто так делает, когда над чем-то задумывается или пытается что-то вспомнить, — и через пару мгновений складка меж бровей расправляется, а уста расплываются в скромную улыбку: — Это голубой гиацинт, мой король.       Шан Цинхуа ещё в прошлой жизни, будучи писателем, покорившим сердца нескольких тысяч людей своей, пусть и достаточно спорной писаниной, известным в определенных кругах как Сян Тянь Да Фэйцзи, был достаточно любопытным мужчиной. Как и любой другой человек, занимающийся писательством, а тем более проживающий на деньги, выручаемые с собственного творчества, он находился в постоянном поиске новых идей, муз, сюжетов. Он не раз обдумывал действительно добротные сюжетные ветки, которые, к великому его сожалению, так и не увидели свет, не были внесены в работу. Как и у любого человека творчества в его голове мысли роились подобно пчёлам в улье, и никогда не покидали сознания. В его уме постоянно появлялись хитросплетенные сценарии, которые могли бы сделать историю интереснее, а персонажей «объемнее». И как-то раз, когда нужно было придумать причину для появления в безразмерном гареме главного героя новой сестрички-красавицы, Сян Тянь Да Фэйцзи нашёл действительно стоящий повод её нахождения в нём.       «Ну должна же быть хоть одна девушка с достойной причиной находиться подле всемогущего главного героя?», — именно так рассуждал в то время писатель.       Так и появилась нежная и ласковая героиня, дарованная Ло Бинхэ самими небесами и звёздами. Его личная путеводная звёздочка, способная помочь и направить, дать совет в нужную минуту, предназначенная самой судьбой. Задумка была проста: подарить главному герою родственную душу — самое редкое сокровище, которое только можно встретить. (На самом деле, встретить вообще нельзя было, и этот случай существовал исключительно для Ло Бинхэ, — как и бо́льшая часть событий произведения, — Шан Цинхуа не планировал кому-то ещё сделать подобный подарок). Концепт всей этой затеи был пусть и прост, как строение одноклеточных, но не лишён привлекательности и эстетичности. Была продумана каждая мелочь этой сюжетной ветки: от самой сути концепции родственных душ в этой вселенной до свадьбы новоиспечённых соулмейтов. Но как бы прискорбно не было, даже эта, на первый взгляд прелестнейшая задумка канула в Лету — читатели жаждали совершенно другого, и мало кто желал читать о чувствах, что стоят выше плотских утех. И он попросту забыл о задумке, раз не получилось реализовать её в своей новелле.       Именно поэтому Шан Цинхуа не сразу понял причину внезапного возникновения этого морозного цветка. Пусть и запоздало, потратив пару минут на размышления, но Цинхуа всё-таки догадался почему же распустился столь причудливый узор — это тот самый признак родственных душ, который когда-то давным-давно он сам же и придумал. То самое исключение из правил, что было сделано специально для одного единственного полудемона — Ло Бинхэ — и которое не проявило себя ни разу в этой истории(собственно, как и в оригинальной). Шан Цинхуа даже и не мог предположить, что его идея, так ни разу и не описанная в новелле, когда-нибудь обретёт «жизнь». Но вот он здесь, в царстве демонов, в объятиях Мобэй-цзюня, свидетельствует столь редчайшему событию. Его вереницу размышлений прерывает приглушённый низкий голос: — Голубой гиацинт? И что это значит?       Для того, чтобы правильно сформулировать свой ответ нужно было время. Спустя несколько минут заклинатель всё же нашел слова для объяснения: — Знаете, мой король, по миру людей ходит одна легенда... — Цинхуа пытается привести мысли в порядок, чтобы дать внятный ответ. Ведь на самом деле никаких легенд не ходит, однако выложить всё, как оно есть на самом деле, он тоже не может. — Среди тысяч душ, что слоняются по миру в поисках «себя», есть лишь единицы, способные в полной мере ощутить это чувство единства и целостности. Такие души встречаются действительно редко, поэтому эту практику давно не воспринимают всерьёз и лишь рассказывают детям перед сном в виде сказки, чтобы те быстрее заснули. Однако... — Цинхуа замолкает и на несколько секунд задерживает дыхание, пытаясь подобрать верные слова, чтобы не было никакого недопонимания, — Однако, мой король, души, способные найти эту самую целостность и правда существуют. Это долгий путь, переполненный тернием, пройдя который можно достичь желаемого и для этого необходимо не только недюжинное терпение, но и вторая душа. Только бок о бок с кем-то возможно достичь цели. И те, кто способны на подобное зовутся родственными душами — только обретя друг друга и пройдя длинный путь они познают гармонию. И в качестве подтверждения этому на их телах распускаются цветы — иногда настоящие, иногда... в виде узоров. Они не причиняют боль или дискомфорт, лишь являются напоминанием, — Цинхуа нежно, самыми кончиками пальцев, касается гиацинта на правой щеке Мобэй-цзюня, — и выглядят примерно так же, как тот, что распустился на Вас...       К концу импровизированного монолога голос Шан Цинхуа затихает, а сам он напрягается в плечах, ожидая реакции Мобэй-цзюня. Какие-то несколько секунд молчания становятся для него пыткой(он думает, что в этом случае ожидание даже хуже, чем оказаться человеческой свиньёй). Однако всё напряжение и тревожность рассеиваются, стоит только посмотреть на Мобэя, чей взгляд сейчас непривычно мягкий и устремлён прямо на Цинхуа. Молчание сейчас действительно угнетает, и он уже думает начать извиняться и просить прощения за тот бред, который только что произнёс, но чужая рука притягивает за шею, а губы не дают произнести ни слова, вовлекая в поцелуй. Он получается немного неловкий, но мягкий и нежный; заканчивается поцелуй так же резко, как и начался. Мобэй прекращает целовать Цинхуа, но так и не отдаляется от его лица, лишь прислоняется своим лбом к чужому. — Значит... наши судьбы окончательно сплетены, — заклинатель лишь озадаченно смотрит в глаза напротив, пытаясь понять смысл слов своего короля. — На твоей шее тоже распустился цветок, — Мобэй-цзюнь говорит это и аккуратно гладит большим пальцем участок шеи, на котором теперь красуется голубой бутон. — Видимо, так и есть, мой король.       В этот раз за поцелуем тянется Шан Цинхуа.