Глаза Бога

      Лоулайту теперь, казалось, невозможно было прожить хотя бы мгновения без того, чтобы не искать на себе взгляда ореховых глаз.       Бог смотрел на него. Без укора, без покровительственных ноток, без милосердия. Его взгляд не прошибал до глубины души, не заставлял проникнуться высшей целью, не побуждал идти с флагом в бойню, чтобы отстаивать новые истины.       Он взирал на него со вселенским спокойствием. Он обволакивал его душу, словно опять заворачивал его сонное тело в тёплое одеяло, закрывал своим плащом, таким длинным и тяжёлым, от града пуль на мостовой, пока его телохранители отстреливались в ответ, аккуратно надевал маску на его лицо и прятал чёрную копну волос под кепку, скрывая от всякого лишнего взгляда.       Во время их пряток в неприметных квартирах, когда он отгонял от себя всех, кроме него, он позволял себе снять закрепившуюся за именем Бога сплошную маску с прорезями для глаз. Тогда Лоулайт видел лицо, не искажённое ни праведным величием, ни превосходством победителя. Он выглядел слегка постаревшим и, отчасти, усталым. Он смотрел на него. Глаза горели и были похожи на раскалённые угли. Глаза были живыми и обещали защиту и неприкосновенность, вечный покой. Вечное ограждение от любых посягательств и тихую, ничем не тревожимую смерть. Это единственное, отчего даже он не мог защитить.       А все, кто имел возможность приблизить его, Лоулайта, кончину, были уже мертвы, либо умирали прямо сейчас.       Бог проводил пальцами по его волосам-губам-щекам-рукам, прижимал к своей груди, выдыхал в макушку, шептал что-то тихое на ухо, вслушиваясь в его голос, когда он отвечал, баюкал на руках его тело, оглаживал вечно холодные ступни. Из-за него Бог переходил ту границу, за которой терял право называться Богом.       Бог разговаривал с людьми. Его голос был властен, но он не упивался контролем. Уже нет. Раздавая указания, хорошо заточенные слова танцевали на его языке клинками, делая чёткие выпады, попадая ровно в цель, без отклонений, с любой дистанции. Он не резал ими, лишь приковывал, как мушку булавкой, к нужной ему точке. Его цели жужжали, шевеля лапками и дребезжа крылышками, но его это нисколько не волновало.       Бог смотрел на них и в его глазах в прорезях маски не было той жизни, что видел Лоулайт, когда они оставались одни. Бог не должен жить, иначе он не может быть Богом.       И Эл был последней, маленькой причиной, почему Ягами Лайт оставался человеком.