Сломанный мальчик

Впервые за всю жизнь Шелдона мучила такая тягучая и мучительная бессонница. Окна, выходящие на восток, первые в этом городе встречали Солнце. Лиловые пряди утра застилали его комнату, заставляя зрачки сужаться. Он садился на кровати, потирая переносицу, щурясь от света и не зная – а как сегодня сложится его жизнь. Еще совсем недавно все было предрешено: туалет, завтрак, работа, уютный ужин с друзьями. Жизнь состыковывалась с его представлениями о почти лучшем мире – без человекоподобных роботов, правда, но все же. Шелдон мирился с тем фактом, что мир неидеален. До недавнего времени. Лениво натягивая на себя вещи, изможденный и взбешенный вопросами «Шелдон, что с тобой?», он глубоко выдыхал и понемногу признавался себе – первая любовь – она как самая сладкая, самая приятная боль во Вселенной – трогает тебя за грудное дно, заводит в тебе настоящий мотор, словно будит ото сна, а ты… Беспомощный, уязвимый и, к сожалению, гадкий. Он всю жизнь очень хорошо осознавал, насколько «не такой». Лица и люди менялись, требовали от него что-то, а логика – беспощадная и однозначная – единственная четко следовала за Шелдоном всю жизнь. Трогать людей? – Нет. Они говорят о чем-то, и Шелдон старается их понимать… Он очень старается. Быть таким, каким его ожидают видеть. Старается, но видимо, не всегда получается. Иногда на него злится Леонард, Пенни сама по себе странная. Шелдон знает социальные законы и живет по ним. Но все не так просто. Эми в его жизни случилась непредвиденно. Он не планировал влюбляться, тем более – меняться внутри. Но теперь – каждое утро, которое дается ему, как принятие маминой веры в Бога – он тоскливо тащится на работу. «Что случилось, Шелдон?» «Ничего», – говорит он. Но как объяснить человеку, что ты чувствуешь, если он не понимает? Как сказать, что он не способен на большинство тех эмоций, которые испытывает Леонард? Даже пример с противным свитером не помог… Просто представь, дружок, что Шелдон не снимает этого свитера всю жизнь. А Эми только добавляет в нее крапивы. Шелдон не высыпается с неделю – ровно столько времени прошло с последней попытки. Ему тяжело – он точно знает, что влюблен, но по-своему. Знает, что она нужна ему, как успокаивающее, обезболивающее, как система тяжелых элементов, как струны теории струн, как Бернадетт Говарду, как песенка про котенка при простуде… Но Эми – тоже человек. И по-человечески ей нужно больше, чем голова Шелдона способна ему позволить. Из ночи в ночь он думает: «Да что со мной не так?» Касания даются с таким трудом, что периодически даже слезы не удержать. Прямо при ней. Так трудно быть открытым, доступным, веселым. Но Эми понимает – и от этого плакать хочется еще больше. Она никогда не давит, не заставляет, не принуждает. Просто сидит рядом и мягко успокаивает. Эми говорит над самым его ухом: «Ты так далеко зашел. Ты такой молодец и очень мужественно справляешься со всем». Шелдон ненавидит себя за то, что не может пойти дальше. Но каждая вена, перерезающая его шею и лоб готовы взорваться при ежедневных встречах с ней. Он влюбился слишком поступательно – так, что и не заметил, насколько невыносимо стало просто жить, ожидать конвенции, строить теории, играть в игры. Вечером Шелдон приходит к Эми домой. Стучит три раза. Три раза проговаривает ее имя. Ловит свое отражение в зеркале на ее пороге. И тяжело отводит взгляд вниз – от двойника и от девушки. У него, наверное, на лбу вечно будет написано: «Идиот», «Аспергер», «ОКР», «Мизофобия», «Социальная дистанция», «Придурок», «Гик». Шелдон знает все эти слова, и, конечно, они ранят его, как ранили в детстве. Только теперь, слава Богу, есть и Леонард, и Радж, и Говард, и Пенни, и Бернадетт, и… она. Эми сразу ведет его в комнату. Шелдон послушно семенит за девушкой, снимая ветровку. – Сегодня я очень устал, если честно, – неожиданно говорит он. Садится на край кровати к ней спиной. Подбритый затылок дергается – но лицом не поворачивается. – Мы можем просто лечь спать, – тихо говорит Эми с улыбкой. – Я приготовлю тебе какао. Или чай. Ромашковый, – добавляет она. – Любимый. В комнате на секунду повисает тишина. Эми прикусывает язык. Звучит слишком неоднозначно. Надо было сказать «Твой любимый», чтобы он понял, что она про чай. А на глазах Шелдона выступают точки отчаяния. – Ты не представляешь, – вдруг раздается из-за его затылка, – насколько мне жаль. Эми быстро огибает край кровати и садится на колени напротив Шелдона. Она поднимает в воздух руку, почти касаясь его лица. Держит ее около его щеки – будто трогает. Она знает – она понимает – лучше других, что с Шелдоном нельзя по-другому. Только понимание – бесконечное принятие, спокойствие, терпение… Он не виноват в том, что он «такой». Она любит его именно за это. – Все хорошо, – говорит она, улыбаясь. – Ты совсем расстроенный. Думаю, тут нужен горячий шоколад. Она игриво дергает бровями, но как только встает, тяжелый голос Шелдона останавливает ее: – Нет, давай попробуем еще раз. Эми сглатывает и тяжело переводит взгляд. Шелдон снимает обувь и расстегивает рубашку. Убирает ремень со штанов. Она знает границу – и сегодня он ее нарушает. Под рубашкой нет привычной майки. На штанах расстегнута пуговица, что обычно не допускается. – Я бы хотел, – спокойно говорит Шелдон, ложась на кровать глубже, – чтобы количество расстегнутых элементов на твоей одежде было пропорционально моему. Эми остается в лифчике и домашних штанах. Ложится напротив Шелдона. И впервые за вечер он смотрит ей в глаза. Напряженный взгляд, легкие мешки – совсем замученный чудик-шизик, в которого ей довелось влюбиться, выглядит сосредоточенно. Эми знает – его голова далеко не лучший друг. Гениальный интеллект – не союзник, когда хочется просто поцеловаться. Шелдон внимательно смотрит на нее. Думает: «Насколько далеко я смогу зайти сегодня?» Прикасается кончиками пальцев к ее щеке. Смотрит на ее лицо с закрытыми глазами – идеальный мир все-таки существует. В нем Шелдон обычный парень без социальной неловкости и страха. Там Эми счастлива с ним, спокойна и свободна. Ее ресницы дрожат, пока он ведет пальцами вдоль по скуле – так волшебно. Подушечками он касается ее губ – на несколько секунд, а затем – легко надавливает, заставляя рот приоткрыться. Эми слегка открывает глаза – чего он хочет? Шелдон аккуратно, как будто задувает свечу, легко целует Эми. Так нежно, что здоровому человеку не понять. Снежинки с севера не так легки и хрупки, как этот поцелуй. Эми послушно отвечает – дает ему вести весь процесс. Обеспечивает полный контроль над ситуацией – то, без чего он, наверное, рехнется. Шелдон углубляет поцелуй, не совсем понимая, как правильно требовать ответа в таком случае. Эми касается кончиком языка его губы. На мгновение Шелдон широко открывает глаза – как всегда это делает, когда касается ее языка. Но затем глаза закатываются, чувство растекается по телу, как лиловый свет с утра в его комнате. Он осторожно кладет свою руку на ее талию, и Эми придвигается к нему ближе. Поднимает руку вверх, к расстегнутой рубашке. Застывает на секунду, раздумывая, – справится ли он?.. Шелдон прерывает поцелуй, почувствовав тепло в районе солнышка. Взгляды встречаются. Эми беззвучно спрашивает: «Мне убрать руку?» и он отрицательно дергает головой. Тонкие пальцы гладят его бледную голую кожу. Тело не покрывается мурашками, Шелдон не испытывает никакого удовольствия – он терпит. Мужественно и спокойно. Как терпит прикосновения врача. Только тут несколько другое… Шелдон думал, что поцелуи с Эми будут противными и неприятными – как и всякие другие поцелуи, которые он когда-либо переживал. Но спустя несколько секунд оказалось, что мало вещей могут с этим сравниться. Когда Эми впервые касается его обнаженной груди, он тоже ждет несколько секунд – а вдруг это отторжение пройдет? Она не делает ничего, что могло бы его взбесить – только легко касается кожи. Через полминуты Шелдон снова возвращается к прямому взгляду – «все хорошо», словно бы говорит он. Наконец, он начинает ощущать теплоту ее тела, преодолевая свои барьеры. И вот сейчас – он решается – еще секунда, и Шелдон глубоко целует Эми. Как прыгнуть в ледяную прорубь – он зажмуривается, проникая языком в ее рот, прижимаясь своей грудью к ее, обнимает ее цепко – впервые так, как можно назвать «по-мужски», и гладит по спине, получая в ответ крепкие объятия. Эми непривычно дрожит в его руках – такого они еще никогда не делали. Так страстно еще никогда не целовались. Глубоко внутри него поднимается волна возбуждения – не удивительно, ведь тело его здорово. Но когда рука Эми нежно дотрагивается до его ширинки, он вдруг резко отстраняется и громко говорит: «Нет». Эми вспыхивает, приподнимается на локте и быстро говорит: – Прости, прости, Шелдон, я не хотела, прости меня, прости… – Все в порядке, – отвечает он, глядя на собственную ширинку, которая стала значительно больше в объеме, – просто не сегодня. – Конечно. Тяжело дыша, они оба ложатся обратно. Шелдон смотрит ей в глаза, гладя волосы, трогая бретельку на лифчике, обводя контур груди – как бы ему хотелось коснуться ее кожи без этой ткани. Но как буквально его суставы выкручивает, когда он представляет, что это доступно на практике… Эми периодически получает нежные и глубокие поцелуи от него. Она тихо гладит его по груди. Очень быстро Шелдон привыкает и иногда целует ее руки. Каждый его взгляд говорит: «Прости, что я такой». Каждый ее взгляд говорит: «Я тебя так… Ты не представляешь». Эми не знает, как долго будет продолжаться этот этап. И смогут ли они его когда-то преодолеть. Но сегодня она засыпает на его плече, спокойная и счастливая. И Шелдон, наконец-то, тоже.