Взрыв

Серёжа часто выводил из себя, иногда устраивал такие истерики, что желание прибить его головой об стенку лишь чудом не становилось реальностью, — возможно, потому что Олег его любил, потому что Серёжу он понимал, и каждый раз после очередной ссоры Волков прижимал это рыжее чудо к себе, слушал чужие извинения, смешанные со слезами. Олег понимал, что Серёже сложно, что он не выдерживает чего-то большого и яркого, терпеть не может чувство страха и беззащитности — и всё это после выливалось в огромный поток агрессии, которую приходилось терпеть. Вот только разница в том, что тогда это были слова, крики и разбросанные по полу вещи. Сейчас же острая вспышка проходит по щеке, ударяя, делая больнее в несколько раз, чем было до. Он смотрит, смотрит, и в его, Серёжиных, глазах нет ни капли сожаления, жалости или страха. Его взгляд горит золотым пламенем, сжигая всё вокруг себя. Он на нервах, он на пределе. Вот только Олег тоже. Он всё ещё стоит с опущенной головой, щека пульсирует. Он сжимает зубы, а в глазах уже появляется огонь злости. Пружина натянута слишком сильно, пора выстрелить. Голову Волк поднимает медленно, как хищник, будто даёт подготовиться к неизбежной смерти. И вот теперь Сергею становится страшно, и золото в глазах утихает, возвращая глубокий синий цвет, он медленно делает шаг назад, пытаясь уйти, спастись, пусть и понимая, что это невозможно. Такого Олега он видел лишь пару раз, когда выводил из себя полностью. От такого Олега можно ожидать всё что угодно. Всё происходит слишком резко, что даже не успеть выдать удивлённый вздох, лишь телом и сердцем чувствуя захлестнувшую волну страха: Олег хватает его за шею, прижимая к стене, и Серёжа больно ударяется затылком, в попытке спастись хватается за чужую руку, пробуя ослабить её, убрать со своей шеи. Он смотрит в пронзительные голубые глаза, стараясь показать извинение и раскаяние всем своим видом, потому что сейчас говорить ему точно не позволят. Вторая рука вытаскивает, буквально вырывает заправленную в брюки рубашку, стоящую не меньше нескольких тысяч, а после грубо проходится по оголённому торсу, оставляя после себя множество мурашек. Олег резко хватается за ремень, притягивая ближе. Сейчас Волков опасен, страшен и так возбуждающе прекрасен, что Разумовский не может сдержать стона, когда его губы накрывают чужие, грубо сминая, кусая нижнюю, больно оттягивая её. Тяжело дыша, Серёжа сглатывает кровь, которая скопилась во рту. Борода проходится по щеке, вызывая ещё больше мурашек; сдержать новый стон невозможно, да и бесполезно, особенно, когда зубы прикусывают мочку уха, опаляя жарким дыханием.       — Знал бы ты, как достал меня, — шепчет Олег на ухо, проводя языком по ушной раковине. — Я, дорогой мой, в отличие от остальных твоих подданных, не буду терпеть все твои закидоны, и если нужно будет, если выведешь — отвечу, даже ударю, если понадобится, теперь, видимо, можно, — он отрывается от уха, заглядывая в глаза, а после на губах расползается хищная улыбка. — А ты, я вижу, кайфуешь. Не знал, что ты настолько мазохист. Олег сжимает руку на шее сильнее, выбивая весь воздух окончательно, слыша довольный стон, и вклинивает колено между ног миллиардера, отчего тот стонет громче, потираясь промежностью об него. В его глазах жажда, страсть — сейчас он готов на всё. Но всё прекращается слишком быстро, рука исчезает с шеи, как и колено между ног, и Сережа падает на холодный пол от переизбытка эмоций, пытаясь отдышаться. Он смотрит снизу вверх на Олега, в чьих глазах пляшут черти, пусть всем своим видом он и выражает холод и равнодушие.       — Вставай. Не говорит — приказывает, что позволяет себе редко в отношении к боссу, но сейчас можно. Сейчас нужно.       — Костюм испачкаешь, — продолжает он, поворачиваясь спиной и направляясь в сторону выхода. А после у двери останавливается, оглядываясь через плечо. — Решил, что я тебя трахну? Обойдёшься. И сейчас лучше промолчать, лучше правда встать и пойти за ним, а после продолжить выяснение отношений уже дома, где легче, где проще. Но Сергей Разумовский не был бы собой, если бы промолчал. Он остаётся сидеть на полу, лишь меняя позу, вставая на колени и говорит худшее, что только мог сказать:       — Что, Олежа, неужто уже не стоит? Крышу Олегу срывает моментально, в два шага он оказывается рядом, грубо хватая рыжие волосы, сжимая в кулаке. Он задирает его голову, чтобы увидеть его лицо, его блядский взгляд.       — Ты конченый мазохист, знаешь, милый, — говорит Волк с ухмылкой на губах. Ответом служит язык Сережи, проходящий по паху телохранителя, обтянутому тканью брюк, начиная вылизывать его, на что слышит звериный рык сверху, а после его прижимают лишь ближе, заставляя действовать усердней. И он слушается, пытаясь полностью захватить выпирающий бугор, пачкая брюки своей слюной. На пару секунд его отрывают от столь увлекательного занятия, чтобы расстегнуть ремень и брюки. Разумовский почти сразу обхватывает ладонью член, двигая пару раз, надрачивая, но чужая рука сжимает волосы сильнее, заставляя начать действовать. Серёжа открывает рот, высовывает язык, начиная вылизывать головку, аккуратно проходясь вдоль плоти, никак не ожидая, что его потянут на себя, заставляя полностью взять в рот, почти во всю длину. Церемониться с ним никто не собирается, задавая сразу быстрый и жёсткий темп. Миллиардер расслабляет горло, убирает зубы подальше, плотнее обхватывает губами ствол и принимается ритмично двигать головой. Его заводит это не меньше. Олег прикрывает глаза, натягивая волосы босса, снова и снова толкаясь в этот податливый рот, и тихо порыкивает сверху — как самый настоящий волк. Носок его ботинка неожиданно начинает давить на ширинку Серёжи, заставляя того захлебнуться стоном, посылая по члену вибрацию, и он начинает тереться о чёртов ботинок, утопая в чувствах и эмоциях. Рыжеволосое чудо расслабляет горло ещё больше, вбирая горячую плоть глубже, до самого конца, и вновь стонет, когда ботинок сильнее давит на пах. Разумовский скулит и извивается, но член изо рта не выпускает, доводя Олега до конца. Кончают они одновременно. Сережа сглатывает сперму, напоследок проходясь языком по члену, собирая всё до единой капли; он застёгивает чужие брюки. Рука Олега всё ещё в его волосах, сжимает их, тянет наверх, заставляя подняться.       — Ну и кто спустил себе в штаны, шлюшка? — игриво, шёпотом говорит Олег, сразу после целуя. Если бы не чужая рука, удерживающая за талию, Серёжа вновь бы упал.       — Когда приедем домой, свяжешь меня? — разрывая поцелуй, спрашивает Разумовский. Олег лишь хмыкает, отвечая:       — А тебе всё мало, да?       — Мне всегда мало тебя.