Чистая совесть

      — Ничего-ничего, давайте, докладывайте! Докладывайте, что «внучка ваша — дрянь редкостная», давайте. Взрослых обманывает.       В тёмно-коричных глазах Ани маленькие чертята поочерёдно танцевали канкан и сальсу, а их обладательница уже готовилась выслушать очередную порцию длинных нравоучений от Нины Юрьевны. При этом отмечая, как супруг пожилой женщины неодобрительно качает головой, опираясь на пластиковую ручку недавно приобретённой деревянной трости. От представления возможной перспективы, Носова чуть стиснула не идеально белые зубы, всё ещё ощущая в душе привычную смесь ненависти, отвращения и раздражения. В который раз у школьницы мелькнула в голове чёткая и короткая мысль о том, что       «вы заколебали со своим надзором»       и ему не место в жизни среднестатистической девятиклассницы, какой Аня всегда хотела быть. Этот тревожный тип отношений являлся не родительским интересом к жизни ребёнка, не элементарным желанием оградить любимую внучку от бед и неприятностей, а самой, что ни на есть, настоящей гиперпротекцией. Она не давала права встречаться с каким-нибудь безбашенным парнем, которого бы Носова с удовольствием (были бы её старики вменяемы) привела на чай с куском бисквитного домашнего торта; свободно оставаться у подруг с ночёвкой, выпивать дешёвое вино в кружках литрами, пока не затошнит и предметы вокруг не станут персонажами из фильмов; носить невообразимо короткие юбки с принтом, вырвиглазный неумелый макияж и выглядеть как рыжая кривозубая проститутка Будилова-       Аня насмешливо фыркнула, стоило ей вспомнить события трёхдневной давности: девушка провела почти всю большую обеденную перемену в коридоре их школы, сидя на холодном, как гранит, изразцовом полу и общаясь со своей неуклюжей во всех смыслах одноклассницей. Носова держала в трубке свой старенький мобильный телефон и едва заметно нервничала, обещая отдать денежный долг как только подвернётся возможность. Когда рядом с ней раздались чужие шаги, а после мимо девятиклассницы промелькнула фигура преподавателя химии — Арсения Дегтярёва, выражение лица Ани стремительно изменилось с обеспокоенного на озабоченное. Она, быстро попрощавшись с Ахмаметьевой, подлетела к мужчине и сбивчиво начала просить его о маленькой помощи. Учитель, немного посмеиваясь над её словами, будто наблюдая за наивным лепетом третьеклассника, согласился ей помочь. В обмен на свои условия.       Носова исправно приходит на дополнительные занятия после уроков, а Дегтярёв прикрывает девушку, пока та, возбуждённая и оглохнувшая от громких басов музыки, пытается переорать концертный зал. День спустя преподаватель выловил девушку в шумном коридоре, когда она уже наматывала старый вязаный шарф на шею и потребовал название клуба. Его вопрос ударился о железные прутья стен раздевалки, мгновенно отлетел эхом и ударился вновь. Это вызвало едва сдерживаемую ярость, поэтому Аня решила соврать. Но закончилась история тем, что химик каким-то образом узнал правду, явился за ней — промёрзший, усталый, и насильно увёл сопротивляющуюся беглянку домой.       Стоя в маленькой, тускло освещённой низковольтной (потому что было некогда купить новую, а эта всё ещё сносно работала) лампочкой прихожей и тоскливо переминаясь с ноги на ногу, Носова ожидала всего, на что можно было рассчитывать от скучного и нудного взрослого человека. Длинного эмоционального повествования от начала до конца про то, где она была, с кем и чем занималась; или пары совсем неброских фраз, которые никак бы не отразились на бриллиантовой репутации Арсения Ивановича       что было бы выгоднее для него, ведь мужчина принимал непосредственное участие в «безобразии»       Но чего старшеклассница абсолютно не могла себе представить даже на одну минуту, так это того, что учитель, растерянно улыбаясь и бегая глазами, будет на ходу придумывать нелепые и странные для любого родителя отговорки. Якобы Аня устала после очередного тяжёлого и долгого дополнительного занятия, и Арсений решил поощрить её за старания, пригласив в злополучный клуб.       Девушка, слегка приоткрыв рот в безмолвном удивлении — как если бы она узнала, что вся её жизнь в четырёх стенах советской квартиры была сплошным кошмарным сном, напряжённо наблюдала за своим преподавателем. Дегтярёв выглядел удивительно глупо, когда стоял вот так, не замечая недоумевающее лицо бывшего начальника и пытался изо всех сил нацепить маску добродетели и инициатора. Он выдохнул от облегчения, когда Анатолий Германович расслабил мышцы лица и приподнял уголки своих губ, демонстрируя явные мимические морщины. И точно также застыл, услышав провокационный вопрос. Неудобный вопрос. Слова проникали в воспалённый мозг, обожгли его и заставили переосмыслить всю ситуацию, а после осознать на что Арсений пошёл ради своей ученицы.       Именно тогда какая-то часть души, готовая откровенно распахнуться годика через два конкретному человеку, слегка надломилась. Улыбка сползла с лица молодого человека. Но, «как скучный и нудный взрослый», он не имел права подавать виду. Поэтому, коротко ответив на вопросы Носова-старшего о его бывшем подопечном классе, поспешил удалиться, даже отказавшись от любезного приглашения на ужин.       В эту ночь Ане Носовой спалось до мерзости отвратительно. Точнее, вообще не спалось. Полуоткрытого окна было с лихвой достаточно, чтобы сильный ветер, вперемешку с больно бьющими снежинками, не давал потерять сознание от усталости. Ворочаясь в постели до четырех часов утра, девушка обдумывала прошедший вечер и сумбурное поведение Арсения Ивановича. Было невдомек, почему он за неё заступился. Учителю явно не понравилось то, что девятиклассница решила так нагло его обмануть. Тогда к чему надо было становиться свидетелем цирка с совместным времяпровождением после занятий? Мог бы просто на духу рассказать её деду все детали… С другой стороны, тогда бы химик подставился сам. Ведь Дегтярёв не раз упоминал, что дорожит уважением и доверием Анатолия Германовича.       «Блин, чё за фигня, — возмущалась про себя девушка, то укутываясь одеялом с головой, то раздражённо отбрасывая его к ногам, — вообще не понимаю. Ну отвалил бы от меня, и жилось бы придурку легче. Вечно свой нос суёт в чужие дела. И за свой хреновый шантаж получил по заслугам… Ладно, тогда я переборщила. И исправилась! Что ещё надо? Зачем он продолжает носиться со мной везде, как будто я его дочь внебрачная.»       Ночник начал мигать, и до уха Ани могли доноситься потрескивающие звуки, словно на него воздействовало эмоциональное состояние подростка.       «Бесит! И заснуть не получается," — Аня встала с кровати и закрыла проклятущее окно. Успевшие намокнуть передние пряди волос начали липнуть к её подбородку, словно леденец к языку на морозе, и школьница поспешила юркнуть обратно в кровать.       «Какой-то расстроенный был сегодня. Или мне показалось, — девушка почесала затылок и перевернулась на другой бок, — поговорю с ним… хотя бы. Завтра. Всё завтра. А щас я хочу спать!»       Носова почувствовала, как веки налились свинцом — она, наконец, закрыла глаза и начала проваливаться в спасительный сон.       На самом деле, к концу своего рассуждения Аня испытала странное ощущение. Оно неприятно скреблось в горле, сдавливало его, как тиски, заставляя немного чувствовать свою ущербность. Девушка догадывалась, как именно называется это чувство, но отказывалась принимать тот факт, что это происходит именно с ней.       Носова никогда не умела извиняться. Или же не старалась. В большинстве случаев и вовсе не считала нужным это делать. И сейчас думала также. Жалостливо смотреть собеседнику в глаза, а не смеяться — издевательски, презрительно; искать утешения в мягком, успокаивающем и обнадеживающем нутро голосе: «Ладно, всё хорошо. Ничего страшного.» Девочка не владела этой наукой.       Но почему тогда она была не в состоянии выкинуть из головы печальные, разочарованные (они не могли ей привидеться) глаза химика, его смятение и нервную попытку отшутиться в ответ на тот самый вопрос бывшего директора школы, адресованный Дегтярёву? Почему, уже уплывая в царство Морфея, школьница отчётливо услышала на задворках сознания свою собственную, впопыхах брошенную Арсению Ивановичу фразу перед тем, как убежать на концерт? Заставив того искать хотя бы одного человека из молодёжной эмо-тусовки, чтобы узнать настоящее название клуба. А затем ехать через всю Москву, найти Аню и убедиться, что после мероприятия она действительно пойдёт домой.       Во сне старшеклассница еле заметно вздрогнула.       » — Спите спокойно, Арсений Иванович».

***

      Тик-так. Тик-так. Тик-так.       Время шло, а урок не заканчивался.

      Большая стрелка циферблата двигалась как в тысячу раз усиленной замедленной съемке. Сколько осталось до конца урока? Носовой неоткуда было знать. Она никогда не следила за расписанием, не считая учёбу главным аспектом в её существовании. Девушка, подперев рукой щёку и едва удерживая веки открытыми, с недовольным выражением лица слушала англичанку. Крымова что-то рассказывала про временные формы глаголов. То, что они проходят, кажется, класса с пятого. Аня зевнула. Она совершенно не выспалась этим… утром. Фактически разбитая, собирала потрёпанную школьную сумку, пока Нина Юрьевна безуспешно пыталась вручить ей бутерброды с мясом, чтобы «Анечка не голодала». Но сама девятиклассница с удовольствием бы перекусила в ближайшем кафе после занятий. Сейчас же остаётся только ждать, пока очередные шесть уроков подойдут к концу, проклиная весь мир и мечтая о том, чтобы земля под её ногами разбухла. А затем взорвалась, жалящим дождем прилетая обратно на головы людям и ей, умерщвляя «рабов Божих».       как говорила её фанатично религиозная бабушка       «Ещё химика искать», — невесело подумала Аня. Она так и не сообразила, что ему сказать. Вернее, понимала, что надо поблагодарить Арсения — как-никак он избавил её от часовых причитаний, упрёков и сохранил пару тысяч нервных клеток. Как самой девушки, так и стариков. Но разъедающее, словно серная кислота, непонятное чувство, которое уже успело пронизать каждую клетку её организма, не давало произнести простое «спасибо». Она вспоминала, как Дегтярёв спешно жмурился, волновался. И как стремительно покинул квартиру Носовых. Что-то точно произошло.       Пока школьница находилась в состоянии полупрострации, урок подошёл к концу. Класс давно опустел (этому свидетельствовало наступившее молчание), а на Аню неуверенно смотрела Елена Григорьевна. Не успела учительница открыть рот и задать вопрос, как девушка быстро, взяв сумку, буркнула: «До свидания» и выбежала из кабинета, не закрыв дверь.       Находиться в поисках преподавателя химии Ане долго не пришлось. Она встретила его в холле среди толпы беснующихся школьников, несущим плакаты с описанием химических реакций подмышкой. Носова поспешила нагнать Дегтярёва и сравнять шаг:       — Арсений Иванович, здравствуйте!       — Здравствуй, — сухо ответил Арсений, не обернувшись на звук голоса.       — А я Вам хотела сказать спасибо, что Вы меня вчера перед дедушкой, ну… — девушка замялась, не сумев подобрать верного слова.       — Я понял. Всё?       — Я ещё хотела, чтобы у нас были опять дополнительные занятия, потому что мне понравилось, честно, — выпалила Аня и испытующе посмотрела на химика.       Арсений протяжно вздохнул. Не нравился ему этот разговор.       — Ань, я с тобой разговаривать больше не хочу. Отстань от меня, да? — наконец ответил ей Дегтярёв, на секунду остановившись, чтобы потом снова продолжить свой путь.       Носова же осталась на месте. Она, умолкнув и удивлённо моргнув, смотрела вслед уходящему мужчине.       «Ничего себе…»       Грубая реакция, совсем не свойственная преподавателю, вынудила девятиклассницу позабыть о сожалении. На его смену пришёл шок и интерес к подоплёке, которая заставила молодого человека пересмотреть своё отношение к старшекласснице. Аня не верила своим ушам. Фантастические новости! Выходит, он обиделся. Однако, школьница не понимала: на что? Ничего же страшного не приключилось: химик нашёл её аккурат выходящей из здания клуба с подругами, привел за руку домой… Правда, предков обманывать пришлось. Ему, конечно. Но ведь на это и уговор! Что должно было случиться из ряда вон выходящего, чтобы сегодня Арсений Иванович в буквальном смысле послал девушку? Носовой хватило нескольких мгновений, чтобы очнуться и пойти вдогонку за учителем:       — Арсений Иванович, подождите! Арсений Иванович! — Аня кричала чуть хрипловато, мерное дыхание сбилось.       — Аня, я всё сказал.       — Ну Вы чё, обижаетесь? Да все нормально же прошло, — на этих словах Дегтярёв издал тихий смешок.       — Что? Со мной всё в порядке, вон, видите — ни увечий, ни царапинки, — девушка встала прямо перед учителем и осмотрела себя снизу-вверх для пущей убедительности.       Терпение химика не выдержало оказываемого давления. Оглядевшись по сторонам, он заметил лестничный пролёт, и, приблизившись к нему, подождал, пока его ученица проделает то же самое.       — Носова, с тобой ничего страшного не случилось по одной-единственной причине: я узнал, где проходил ваш концерт и пришёл за тобой. Мы договаривались, что ты сразу идёшь домой. Решила меня подставить? Аня, я предупреждал тебя, чем эта затея может кончиться.       — И чем она кончилась? Правильно, ничем. Что Вы выдумываете-то, я не пойму? — девушка к тому времени успела нормализовать респирацию и начала повышать голос, совсем не замечая, как прозвенел звонок на следующий урок.       — Тебе на занятие пора.       — А Вы от ответа не увиливайте.       Школьница напоминала маятник: то, раскачиваясь, заводилась от самого простейшего вопроса, то, замедляясь, возвращалась в более-менее умиротворённое состояние. Химик увидел её самодовольный и решительный взгляд и сдался:       — Кончилось всё тем, что мне пришлось опять врать Анатолию Германовичу! А я его уважаю, между прочим. И его уважение потерять не хочу, — мужчина опирался свободной рукой на перила лестницы и старался говорить безапелляционным тоном. Но у него не получалось, потому что Арсений Иванович злился третий раз за все свои двадцать пять лет.       — Да чё Вы заладили вечно: «врать деду», «уважаю его»?! Можно подумать, Вы всё это время помогали мне, потому что…       Носова осеклась, выпрямившись по струнке. Ей до этого момента не приходила в голову возможная истинная причина его участия в решении некоторых проблем девушки. Она замерла, ощутив, что время остановилось и вместо собеседника перед ней стали появляться флешбеки.       Когда-то Аня своей однокласснице Вере Ахмаметьевой сказала, что химик — самый нормальный человек во всей школе. Что все остальные дебилы и придурки. Арсений Иванович пытался договориться с её семьёй о переводе Ани в другую школу, где работает его мама; он не стыдил девятиклассницу за бездельничество на дополнительных занятиях, водил в кафе и покупал ей пирожные. Искал её по всему району, когда та не пришла ночевать домой.       (почему?)       Носова вспомнила, как все свои действия химик обговаривал с её дедушкой. Божился и клялся, что сам найдёт девушку и приведёт её домой. Обещал Носову-старшему накормить Аню в кафе после занятий, набрать старику и доложить, что всё в порядке и беспокоиться её деду не о чем. И вдруг, ответ пришёл сам собой.       Явился, пробивая рукояткой мотыги её, и без того крошечную, слепую наивность. Расколол её на тысячи кусочков поблёскивающими на свету трещинами. Ей совсем не захотелось пустить слезу — это был третьестепенный повод, но обрушилось призрачное ощущение, будто ввели в кровоток отрезвляющий препарат. Было… довольно неприятно и как-то странно саркастично осознавать, что на деле Арсений помогал вовсе не ей. Даже на просьбу «прикрыть» ученицу, пока она веселится в клубе, Дегтярёв отреагировал не просто с неохотой, а с неприкрытой опаской. Может он и про фотографии не хотел Анатолию Германовичу рассказывать, просто потому что боялся ухудшения состояния пожилого человека?       Как только все фразы и соответствующие им изображения из прошлого сложились в один большой фрагмент, девятиклассница отмерла и снова увидела перед собой преподавателя.        — …Вы боитесь.        — Чего?       — Боитесь, — Носова подняла негустые накрашенные брови, сделав акцент на слове, — что перестанете быть таким хорошеньким перед моим дедом. Друг семьи, на выручку нам прибегаете. Говорили, что и мне помогаете… Короче, харе врать, Арсений Иванович. Единственные люди, которые Вас заботят — это мои предки. А чё? Анечка никого не слушает, сбегает из дома. Кто-то же должен поставить зарвавшуюся тварь на место.       Химик не проронил ни слова, замечая привычное хамство в речи своей ученицы. Но, зная Аню, он был уверен: девушка чувствует себя очень скверно. И думал, что ответить и как успокоить обиженного (или?) разъярённого человека, чтобы навсегда выбить из неё эти дурные выдуманные факты.       — Чё, молчите? Угу, всё с Вами ясно, — Аня развернулась и хотела уже направиться в класс.       — Аня, подожди, — Арсений успел взять её за плечо и попытался притянуть девятиклассницу обратно.       — Руки уберите!       — Ань…       — Да отпусти!       — Послушай ты меня, — Дегтярёв, всё-таки выпустив плечо Носовой из рук, поставил плакаты на пол и продолжил, — думаешь, у меня нет других дел? Да, я дорожу доверием Анатолия Германовича, но это далеко не единственная причина, почему я тебе помогал. Я за тебя переживаю.       Опустив глаза в пол, он устало потёр лоб. Арсений не был уверен, насколько корректно в стенах школы могла прозвучать эта фраза. Ему было совсем нелегко: вот он, по глупости самой Ани, сидит в учительской и под галдёж встревоженных не на шутку коллег обвиняется в домогательстве к несовершеннолетней. Вон он, сидя в кабинете директора, слушает о том, как Носова «Извинялась, плакала. Да, плакала, говорила, неправда это всё» и просит не назначать ей наказания.       В помещении, в котором на данный момент находились оба персонажа, была осыпавшаяся побелка на стенах и спёртый воздух — от него       (или от волнения)       кружилась голова. Но мужчина был убеждён: если стоит острая необходимость развеять чьи-либо сомнения, человек должен взять себя в руки и превратиться в оловянного солдатика.       — Я понимаю, что все твои поступки не из-за плохого характера. Что у тебя есть проблемы, которые надо решать… — преподаватель ненадолго замолчал, шмыгнув носом. Раздумывал, озвучивать ли ему то, что крутилось на языке всё утро, — Вчера твой дедушка спросил меня, зачем мне всё это надо… Ань, если бы я думал только о себе, я бы всё уже давно всем рассказал. Про то, как ты заживо Носова похоронила. Про фотографии эти… В конце-концов, я бы не стал никого вчера обманывать. Особенно после того, как ты попыталась меня самого провести.       Носова, скрестив руки на груди, задумалась. С одной стороны, ей хотелось громко возмутиться и заявить, что за неё переживать не надо. И пусть лучше мужчина займётся своей личной жизнью. Но с другой… не для того Аня мучилась бессонницей всю ночь и продолжала себя изводить на уроках — словно спасаясь от чего-то неизвестного и мешающего никчёмно существовать дальше, чтобы просто поистерить после его заявления. Тем более, в нём есть железная логика. Когда-нибудь, с натяжкой, махнув рукой, она признает, что у неё появился первый на свете человек - который способен, а самое главное, пытается понять девушку. А прямо сейчас, снова сгорбившись, школьница оттает. На тридцать процентов из ста.       И скажет фразу, давно рвущуюся наружу:       — Ну, Вы… Вы меня извините, Арсений Иванович… Ну, хотите, я пообещаю, что больше не буду делать глупостей?       Учитель поднял на неё глаза. Взгляд школьницы чуть сожалеющий, выжидающий.       — Хочу.       — Я обещаю, что больше не буду чудить, — ответила Аня, опустив голову. Она шаркнула левой ногой, отбрасывая кем-то забытую аптечную резинку на полу.       Арсений кивнул и усмехнулся.       — Так чё, Вы меня прощаете?       — Да, Ань. Рад, что мы договорились.       Пару секунд они стояли молча. Каждый из них в меньшей или большей степени надеялся, что с этого самого момента больше не будет прежней недосказанности, разногласий, недоверия. Но время неумолимо шло, а дела ждать не будут.       — Арсений Иванович, я пойду, — взор химика стал озадаченным, — звонок уже был, как бы.       — А… да. Я тебя провожу. Какой у вас сейчас предмет? — Дегтярёв решил временно оставить старые бумажные плакаты на плитке. Они в любом случае никому не нужны. Равно как и всё школьное имущество вместе с самим образовательным учреждением.       — Лит-ра, — Аня заметила, что Арсений не шутил. Немного понизив тембр от недоумения, спросила, — нафига меня провожать?       — Чтобы тебя с урока не выгнали за опоздание. Скажу, что задержал.       — Опять врать будете? — посмеиваясь, не смогла удержаться от подколки девятиклассница.       — Тебе во благо, Носова, — полусерьёзно ответил химик. Его серо-зелёные озера едва заметно потеплели, а на душе мужчины поселилось приятное послевкусие после недавно прошедшего разговора. При иных обстоятельствах, будь его ученица старше и будь они в близких дружеских отношениях, Арсений бы обязательно посмел добавить: «И если ты меня попросишь.»       Аня не поёжилась от озвученной фразы. Теперь она была почти уверена, что ей есть к кому обращаться. И, в случае чего, Носова обязательно попросит об ещё одной услуге.