Sacrilegious

Цель каждой миссии была проста - истреблять демонов и стараться выжить, чтобы завтра продолжать сражаться снова. Это было просто до того момента, пока их лидера не убили в подготовленной засаде. И священный венец пришлось спрятать, чтобы демоны не добрались до него и не использовали во имя Зла. По праву венец должны были передать следующей монахине, но в итоге он был бесцеремонно отдан неизвестной мертвой девчонке. Сестра, ответственная за хранение священного артефакта, была убита после того, как перенесла его в тело девушки. И теперь, когда новая монахиня-воин исчезла, а венец пропал, вероятно, бродя по улицам Испании, сестрам было поручено найти девушку и вернуть ее в орден. План состоял в том, чтобы найти девочку по имени Эйва, привести ее в орден, а затем обучить. Теперь она Избранная. Ничего сложного, ведь так? Если бы не внезапно возникшая привязанность к новой монахине-воину. Это неправильно и греховно. Беатрис знает, что не должна влюбляться в Эйву, но с каждым днем, с каждой новой встречей, Беатрис оказывается все более эмоционально вовлеченной, чем необходимо. Во-первых, она преданная монахиня, во-вторых, она поклялась служить Богу и только ему, и в-третьих, не должно быть никаких чувств к другому человеку, независимо от пола. И Беатрис знает, что она должна остановиться, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля. Она уже достаточно страдала, когда родители отправили ее в школу-интернат, и полностью вычеркнули из своей жизни только потому, что она не оправдала их ожиданий. Ей не нужны очередные проблемы, но Эйва мешает ей сделать это. С ней легко и свободно, даже в те моменты, когда открываются старые раны, которые Беатрис так старалась оставить прошлом. Она считает невозможным то, как кто-то, кого она знает всего несколько дней, может вызвать в ней чувства. Как Эйве удается вселять ощущение надежности и безопасности, дать понять, что это нормально быть иногда разбитым, чувствовать себя неправильной. Вероятно, причиной служит легкомыслие присущее Эйве. Но Беатрис знает, что у девушки есть собственные шрамы, скрытые за нелепыми ухмылками и ребяческими шутками. Возможно, причина кроется в том, что рядом с Эйвой, Беатрис может позволить себе быть беззастенчивой и веселой. В окружении других сестер, она чувствует себя комфортно рядом с монахиней-воином, но все меняется, стоит им остаться наедине. По непонятным причинам возникает ощутимое напряжение, будто воздух вокруг них тоже накаляется. Но Беатрис снова отказывается это признавать. Она не определилась кто она или кем может быть. Девушке никогда не разрешали даже задумываться об этом и теперь исход вещей пугает ее. Пугает то, что Эйва сумела разрушить стены, которые она строила в течении долгих лет. Ты же прекрасна. Она вспомнила слова сказанные Эйвой, когда она плакала после прочтения выдержки из дневника монахини-воин, которую Камила настояла им прочесть. Сестра убеждала, что это может помочь - помочь с чем? Помочь наконец принять свою сущность, которую Биатрис усердно старается скрыть? Она настолько очевидна? Все началось с объятия, когда Эйва искала утешения и рядом оказалась Беатрис. Она плакала после обвинений Матери Настоятельницы за совершение величайшего греха - самоубийства, хотя Эйва никогда не смогла бы убить себя, даже если бы захотела. Беатрис еще никогда не чувствовал себя настолько необходимой воительнице, как в тот момент. Она даже пошла против приказа о переводе и вернулась в орден, чтобы защитить Эйву от безжалостных сестер Кардинала. Вероятно, когда Беатрис ломала голову над тем, как остановить кровотечение у Эйвы, Камила что-то поняла и ее тайна перестала быть таковой. Но была ли она когда-либо тайной? О, Господи! Она помнит, как хотела поцеловать Эйву. Облегчение, охватившее ее, когда монахиня-воин смогла пройти сквозь стену толщиной в двадцать футов. Беатрис бы поцеловала девушку прямо там, в ту же секунду, если бы не было никаких "но". Ей пришлось сильно постараться, буквально, оторвать себя от Эйвы. Иначе... иначе она бы позволила своему желанию взять контроль над разумом и изложить очевидное, желательно, с помощью губ, языка и рук на чужих бедрах. Предоставится ли еще подобный шанс? Шанс выложить всю правду на стол, не заботясь о данных ею клятвах, преданности ордену и обо всем, что свято для нее.