извини

— Если мой член окажется в тебе, извини, — Дебильный пьяных смех едва раздражает слух, потому как музыка вокруг ебашила настолько громко, что до глухоты, казалось, рукой подать. Марат головой трясет пьяно и таким же дебильным смехом отвечает, потому что пьяный Бурков — это пиздец. Без шуток, без преувеличения, но в том и была вся фишка редких, но метких совместных попоек — никогда не знаешь, что Илья выкинет в следующий момент и в какой момент тот окончательно вырубится. Но, как говорится, чем бы дитятко не тешилось, главное, чтобы не блевал мимо унитаза. И не лез своим членом в сомнительные дырки, мысленно добавляет Газманов. — И ты меня прости, если что, — Тяжелая рука с глухим хлопком ложится на острое плечо и Бурков давится алкоголем из-за очередного смеха, который, честное слово, хочется заткнуть. Но Марат, вероятно, привык к этой специфической манере, из-за чего смеется тоже. Пидорские шутки — дело житейское, разве кто-то не знал? Житейским делом являются еще некоторые моменты, за которые обычно на утро стыдно, но вспоминать те через пару дней все равно весело: Марат пыжится, кальяном забивает свои легкие и дым выпускает густой прямо по столу, ставшим танцевальной площадкой для Буркова, который пояснить решил и за рейв, и за детей, и за чью-то мамашу. Марат давится, кашляет до слез и заваливается на пол под крики Ильи, который спрыгивает со стола не самым грациозным способом и валится в момент приземления — чертит лицом по полу и упирается коленями в мягкий ковер, начиная угорать под продолжающийся кашель Газманова: — Брат, держись до конца, я еду, — И это почти идиллия. Пить четыре дня подряд, впрочем, тоже. Просто Сок Кебаба приезжает редко, а Илья любит его как братишку с диагнозом, хотя сам не так далеко ушел. Только их компания постепенно мельчает, а алкоголя становится все больше и больше: в глотки тот заливается как вода да прямо с горла и до половины стеклянной бутылки. Бурков смеется, вытирает мокрый рот ладонью и глазами горящими смотрит на Марата, мол, хули сиськи мнешь? Газманов смотрит в ответ с недоверием, мол, а хули ты еще не сдох после такого? Но бутылку забирает и упрямо допивает до самого конца, потому что в Питере, как говорится, хуярить до беспамятства. Илье не стыдно потом удалять тиктоки — их блокируют за нарушение правил сообщества; Марату откровенно плевать, за какой диван завалился его телефон, потому что он не собирается выходить на связь еще несколько дней. Он лежит на полу и думает о том, что вертолеты на полу слишком реальные для обычной попойки; он лежит на полу и понимает, что вертолеты — ноги Буркова, который танцует возле него и орет что-то про банду и то, как ахуенно ему сейчас. Первый удар по ебалу с пятки лишает Марата очков, а второй случайный заставляет его громко заорать от того, что больно, вообще-то: — Блять, Маратик, какая сука тебя обидела, — Илья рядом оказывается, смотрит с искренним беспокойством в помятое лицо, а затем начинает ладошками бить по щекам, чтобы очнулся Газманов, чтобы хоть нахуй послал, а не молчал, — Ты не воняешь смертью, я же чувствую! — Трясет за плечи, требует хоть чего-то, но Марат перестал чувствовать лицо и ковер под собой: — Ща блевану, — Резюмирует коротко. Достаточно, чтобы Илья от него отстал с хохотом и вновь вернулся к своим танцам, которые больше похожи на припадок сейчас. Пора бы им с алкоголем заканчивать, иначе Марат обратно не уедет, а Буркова заблокирует и инстаграм тоже. На том они молча соглашаются, когда не идут за добавкой, а валятся на диван под какой-то тупой разговор ни о чем: Илья обсуждает какие-то неебические темы, а Совкобабс только слушает низкий голос и заплетающийся язык, который путался в словах до смешного нелепо. А затем и сам татарин голос подает, словно очнулся впервые за четыре дня: — Что ты там про член говорил? — Бурков хмурится по-началу, не понимает как связаны член и томаты черри, от того моргает часто и готов уже задать вопрос, мол, ты че, братишка, а потом до него доходит. И на губах ухмылка понимающая, какая-то острая. В конце концов, они действительно не собираются выходить на связь еще какое-то время, чтобы до них никто не доебался, а, значит, беспокоить их точно не будут минимум до завтрашнего дня. Для пьяного сознания этого много, но для людей, которые скоро разъедутся по разным городам снова — как-то маловато, честно говоря. Поэтому разговоры обо всем откладываются на второй план, потому как ртом можно не только говорить. И каждый из них докажет это на своем личном примере. * * * — Бля, а че так жопа-то болит? — Я извинился заранее.