колыбельная

Ночью ветер был особенно сильным. Пронизывающим, холодным. Он ловко пробирался под одежду, обнимал скользкими щупальцами кожу, ласкал губы щекочущим прикосновением, да проносился дальше. Даже плотные, казалось бы, стены дома не защищали от холода, ведь потоки воздуха как-то просачивались меж досок и в щель под окном. В само окно бы, может, тоже, но для предотвращения этого его снаружи прикрыли не то плотной тканью, не то холстом, неясно. Но только всё равно выдающийся среди своего поколения заклинатель спал беспокойно, крутился, то и дело просыпался. Вот так уже неделю. Неделю он не мог уснуть от холода и от кошмаров, также донимавших молодого человека. В учебный корпус Лань Сычжуй приходил всегда с привычной всем улыбкой, но даже она не могла скрыть засевших под глазами теней и усталости в вечно добром взгляде. Что же с ним не так? Ответ на этот вопрос крылся чуть глубже… Цюнлинь уже десять дней как отсутствовал в Облачных Глубинах, потому что заклинатели небольшого ордена попросили помочь с зачисткой нечисти. Для него время летело почти незаметно: десять дней на фоне долгих лет скитаний как-то меркли, да и к одиночеству он тоже привык. Но в последние же дни мысли мертвеца отчего-то были далеки от тёмных тварей, которых он уничтожал скорее рефлекторно, чем осознанно. А в памяти всё всплывали добрая улыбка племянника, его тихий сдержанный смех, глубокие глаза, которые, казалось, видели всё, но лишь относились с пониманием (взгляд его был отчего-то похож на Сичэня, такой, же теплый и ласковый, словно летний легкий ветерок). Дни да ночи, бесконечной чередой событий, порой — однообразных, а временами невероятно интересных. Кто-то из адептов притащил на урок собаку, пару учеников опять читали неподобающую литературу на уроке, а кто-то весь день пропадал на рыбалке за территорией. У Вэнь Нина же малость скучнее: тварь какая-то необычная, на редкость симпатичный мертвец, а какой-то дух звал некую Дульсинею в своих жалобных завываниях. Об этом они расскажут друг другу, но это потом, всё потом…

***

      Пока Сычжуй вертится во сне, съёжившись под довольно тонким одеялом, дверь его домика тихонько скрипит, открываясь. На полу расползается белесое пятно, а после уже на нём вырисовывается тень. Силуэт. Широкие плечи, сильные руки, растрепанная ткань одежд. Ступает в темноту неуверенно, вглядывается в пустынные комнаты. Затем закрывает за собой дверь, тихими ловкими шагами подбирается к самой кровати, а после — присаживается на пол рядом. — Вот и я, А-Юань… надеюсь, что ты скучал, ведь я — очень-очень… — с легкой полуулыбкой шепчет Цюнлинь, накрывает откинутую в сторону белоснежную ладонь заклинателя своей. Сычжуй же словно и не чувствует мертвенной прохлады, лишь созданный расшалившимся и истосковавшимся сознанием фантом тепла, и жмется ближе, успокаивается, прислоняется лбом к чужой руке, да спит дальше уже без кошмаров. Призрачный Генерал улыбается едва заметно, несколько одеревенело, и тихо напевает песню. На грани слышимости произносит слова, вспоминает, как эту же песню ему пела сестра. Давно, ещё в детстве, когда она не была так занята, а он ещё не был совсем зажатым и просто веселился с другими детьми… Удивление юноши было тем, ради чего стоило задержаться. Цюнлинь внимательно вглядывается в лицо ошарашенного почти Сычжуя. Отмечает то, как смущенно он смотрит на сплетенные пальцы своей и чужой рук, как всё же лучезарно улыбается, щурится, а после — бросается с объятиями, смеётся звонко, счастливо. — А я думал, что мне уж приснилось, — заявляет Лань Юань, охотно принимая легкие поглаживания по немного растрепанным после сна волосам. Он скучал. Скучал по всему этому: по ласковым объятиям с утра, по редким, но полным любви улыбкам Вэнь Нина, по тихому пению ночью и по прохладе мертвых рук. А ещё по аквамаринового цвета глазам, которые хоть и лишились особого живого блеска, но сверкали драгоценными камнями каждый раз, когда молодой человек пересекался с мертвецом взглядом. Им не нужно было порой говорить, чтобы понять друг друга. Достаточно было просто быть рядом и никуда не уходить. Так и сейчас в идеальной тишине они сидят на полу. В руках мужчины гребень, которым он плавно водит по шелковистой шевелюре заклинателя, трепетно расправляет каждую прядь, а после — собирает в высокий хвост на затылке. Да, времена ученичества давным-давно минули, но прическа оставалась прежней, из-за чего юношу часто путали с адептами (по этому поводу было также много подколок от Цзинъи). Но Сычжуя, будем честны, это волновало в меньшей степени, ведь именно благодаря этому хвосту каждое утро он получал такую приятную и порой жизненно необходимую заботу. — Ты сам волосы завяжешь или это сделать мне? — интересуется Вэнь Нин, расправив уже все пряди. Обычно А-Юань сам завязывал лобную ленту и, соответственно, волосы. Конечно, Цюнлинь знал об особом значении лент, а потому никогда не обижался, но сейчас отчего-то решился спросить, словно интуиция подсказывала. — Думаю, я слишком сонный, чтобы делать это самостоятельно, — уклончиво отвечает юноша, а после — протягивает края ленты, которая уже ровной полосой лежала на лбу. Мертвец даже удивляется такой покорности, но после улыбается. Он осознаёт, что позволить кому-то коснуться собственной лобной ленты для членов ордена Гусу Лань было очень важным шагом (правда, в подробности он не вдавался), а потому лишь радуется этому… Пока они идут по тенистой аллее, позади раздаются тихие шепотки. Молодой заклинатель, гордость ордена идёт по территории Облачных Глубин с живым мертвецом, приспешником Старейшины Илин, и того не скрывает. Да, конечно, они давно свыклись с фактом, что он есть, но видеть его собственными глазами, да ещё и таким неприкрыто-счастливым было почти отвратительно. Только вот после пары холодных взглядов в сторону особо наглых заклинателей количество сплетников резко снижается. По пустой уже тропинке идут двое, а на ходу ведут неторопливый диалог. — А-Юань, скажи… А какое значение имеют лобные ленты вашего ордена? — всё же этот вопрос съедал изнутри уже долгие годы, а полученная сегодня вольность лишь подогревала интерес. — О, тут всё просто, — Сычжуй говорит с легкой улыбкой, оставаясь почти невозмутимым, но едва заметно заалевшие скулы выдают некоторое смущение, — к лобной ленте имеют право прикасаться только спутник на тропе самосовершенствования и дети. Мысли сначала сплетаются в один тугой комок, роятся в голове, а после резко остаётся одна лишь звенящая пустота, которая отдаётся писком в ушах. Потом же приходит осознание. Ребенком Цюнлинь явно не был, значит ли это, что?.. — Спутник на тропе самосовершенствования… Но я мертвец, А-Юань. Между небом и землёй, не живой и не мёртвый. Ты уверен? — переспрашивает тихо, но не может сдержать предательской дрожи. В конце фразы голос срывается на гортанный хрип. Казалось бы, до чертиков приятно, но он не сможет дать ему всего того, что даст живой человек. И осознание этого било под дых, уязвляло, словно безжалостное «Не достоин ни любви, ни ненависти, ни даже смерти». Ответом же становится бережное прикосновение губ к щеке. Сейчас Сычжуй стоял на носочках посреди тропинки и улыбался ему, едва отстранившись. Уверен.