Сами по себе

По небу плыло облако, похожее на конскую елду. Пораженное размерами конского естества солнце пыталось укатиться за горизонт. Да разве от такого коромысла укатишься! Небесные мудя навевали радость и одновременно лёгкую светлую грусть. Это были приятные чувства, и вообще этот день мог стать лучшим в жизни Томата (с ударением на букву «о», разумеется, ведь на Балканах иначе и не бывает…, впрочем, мы не на Балканах, я наврал, да и какая разница, просто запомните ударение). Именно сегодня, как точно знал Томат, его должны были удостоить чести присоединиться к салату. Что это такое, юный помидор сказать не мог. Весь месяц короткого земного существования он знал лишь упругий стебель, наполненный сладкими соками земли, солнце, воду и Хозяев. Хозяева были добры, и гладили Томата, нежно сжимая упругие бока. Ещё не дозрел, говорили они, ещё рано. Пусть ещё дозреет, а уж потом… За словом «потом» скрывалась волнующая приятная неизвестность. Томат воображал салат как место, куда собираются самые лучшие и послушные помидоры. В салате хозяева пляшут вокруг помидор и поют им красивые нежные песни. Потом поливают чистой водой, отчего стебли наливаются горячей силой и поднимают Томата всё выше, до самого неба, по которому плывут такие интересные облака... Но никакого салата больше не будет. Утром хозяев зарезали прямо здесь, на грядке. Кровь их впиталась в землю, и, кажется, уже добралась до корней Томата. Иначе откуда у него ощущение этой горечи и бесконечной усталости, когда пашешь-пашешь, как проклятый, а потом половину урожая забирают разбойники вашей милости пана Чтобыемукабачоквсраку Миклоша Чаплинского? А если мало дашь, зарежут и тебя, и твою жену на сносях, и даже собаку не пожалели, ироды. Разбойники, то есть, верные панские слуги, приписанные к панскому замку дружинниками, тынялись по разорённой хатке. Рылись в вещах, искали в огороде клад. Эй, остолопы, хотел было заорать Томат, возьмите меня! Возьмите и покажите, наконец, что такое салат! Но, разумеется, он ничего такого не прокричал, ведь помидоры не разговаривают. По крайней мере, пока. Давайте почитаем, что будет дальше. В общем, Томат промолчал. Зато подал голос кое-кто другой, зычный и грозный. Услышав басистый окрик и цоканье подков, панские прихвостни побросали мешки с награбленным и схватились за мечи. — Повторяю, смерды: я паладин Святой Церкви, единственно верной и правильной, жестоко карающей ересиархов и всех, кто уклоняется от уплаты налогов. Призываю вас бросить оружие! Где хозяева? Они задолжали нам десятину! — Хрен тебе в забрало, а не десятину! Хрен, удивился Томат. Какой же вы ему хрен дадите, когда сами вытоптали его, черти? Паладин, тем временем, пришпорил коня, надвигаясь на троицу. Те слегка пригнулись и хищно оскалились. В отличие от бывших хозяев усадьбы, вечно голодных и загнанных, дружинники выглядели сытыми и полными сил. Но и здоровяк в седле тоже оказался не лыком шит. Его огромный меч наполовину высунулся из ножен, и солнце окрасило сталь в оранжевый. Оранжевый, это такой предвестник красного, когда-то и я был оранжевым, вздохнул помидор. Ему не нравилась вся эта суета. Теперь мерин тревожно переступал копытами прямо над головой Томата. Огромный елдак покачивался, как язычок церковного колокола. По ком звонит конский колокол? Кто слышит его мясной звон? Томат не знал, но двух его соседей по грядке уже вдавило в землю копытами. Яркий весенний сок пролился на землю, смешавшись с кровью добрых хозяев. А затем сверху щедро ливануло кровью разбойников, паладина и даже бедного мерина. Просто удивительно, подумал Томат, на верхушку которого вывалилась конская требуха, сколько интересного скрывают в себе люди и животные. Тут и коричневый, и почти чёрный, а уж красного сколько оттенков! У меня столько нет... Просто удивительно, подумал уцелевший разбойник, я всё ещё живой и невредимый. Однако, за паладина меня точно повесят, даже панское заступничество не спасёт. Конечно, разбойник жестоко просчитался. Вместо виселицы его на следующий день притащили на это самое поле другие паладины. Раздели догола, немного потешились, как заведено в мужском церковном братстве. Затем разбойнику отрубили ноги. Потом руки. И только затем пришёл черёд головы. Шальная босяцкая кровь снова напитала корни Томата, будто ему и без этого было мало этой солёной и невкусной жижи. Многие помидоры уже завяли, и только Томат с несколькими счастливчиками ещё как-то держались, цепляясь взглядом то за солнышко, то за игривую тучку, то за серую мясную муху Филиппа. — Мммффф--ммммм-вкшшшшшшшна — восхищался красотой покрытого опарышами мяса Филипп. Чёрный, упитанный и наглый он восседал на убитом коне, потирая передние лапки. — Другой мой, это возмутительно! Ещё два дня тому это была милая лошадка, которая щипала травку, нюхала цветочки нежными ноздрями и делала «и-го-го». А теперь ты радуешься... Филип лишь отмахивался от обвинений Томата. Как и все мухи, он был склонен к философским размышлениям, и даже выработал собственное направление. Филипп верил, и активно убеждал других, что накопленные за жизнь грехи высшие существа искупают после смерти, отдавая плоть на пропитании малых сих, к которым относил и себя. Люди и скот только и делают, что жрут-жрут-жрут, так почему бы хоть разик не покормить маленькую бедную мушку? То, что сам Филипп отожрался на кармических харчах до размеров крупного шмеля, крылатый философ воспринимал как тонкую иронию над мещанскими традициями глупых людишек. Или даже как постиронию, если вы сведущи в современной философии детей домохозяек. Дни исчезали, как капли дождя на горячем чернозёме. В усадьбе появились новые хозяева. Забрали в салат остатки овощей, и это оказалось совсем не то, что представлял себе Томат. Совсем не то. Сам он, впрочем, не успел удостоиться этой сомнительной участи. Помешали люди, прискакавшие верхом на лошадях. Кровь новых хозяев, тревожная и нежная, всё ещё не верящая, что такое счастье, как дом с садом и огородом, и всё им, даром и навсегда, уберите, пожалуйста, меч, я уверен, мы можем договориться, поща… Потом появились другие всадники в хороших доспехах. Кровь предыдущих убийц потекла к Томату, однако ничего нового не принесла. Люди с мечами удивительно похожи между собой. Пошёл дождь. Затем снег. С востока, где попирал землю родовой замок пана Чтобыемукабачоквсраку Миклоша Чаплинского, потянуло дымом. Это паладины ставили окончательную точку в спорных вопросах налогообложения. Из столицы на выручку Чаплинскому спешили королевские гусары. Грунтовые воды приносили к Томату всё новую кровь, мысли, надежды, страхи. Снег покрыл Томата по самую плодоножку. Несъеденные товарищи сгнили, и только Филипп не оставлял друга в одиночестве. Другие мухи впали в спячку или погибли в неравных схватках с пищевой цепочкой, но только не единственный постироничный друг Томата. — Фффффифдефффф! Да, хотел ответить ему уже (не)маленький одинокий помидорчик. Именно это слово! Что происходит, почему все эти прекрасные люди убивают друг друга вместо того, чтобы взять и сделать салат. Впрочем, в салат Томат больше не хотел. Всё изменилось весной, когда стаяли снега и кони по брюхо проваливались в грязь. Филипп догрызал пойманного на чердаке хозяйского дома хорька. По небу плыли облака, похожие по форме на чуму, мор и глад. Над макушкой Томата несколько человек решали судьбу этого края и всех его жителей. — То есть нонсенс, пановэ, — вдова Потоцкая, приходящаяся покойному также старшей сестрой, возмущалась и сверкала глазами. Один был зелен, как черенок Томата, другой по цвету напоминал чернозём. Два короля и один епископ смущённо отводили глаза от её колдовского взгляда… и глубокого декольте, конечно. — Нонсенс! Я прекрасно распоряжусь владениями мужа, нечего и беспокоится, тем более перекраивать карты. Что вы придумали, мы же так хорошо жили! Тут все заговорили одновременно, очень красочно и многозначительно. Томат уже знал, что у людей одни и те же слова одновременно могут означают одно, другое или третье. Поэтому Томат, впитавший кровь сотен подобных им, не слушал слова. Он проникал в суть. Деньги, говорил, епископ. Деньги. Это только кажется, что разошли по всему свету оборванцев собирать десятину, и ты уже богач. Обучить, снарядить и прокормить эту прорву тяжелее, чем кажется. А тут ещё и эта ваша феодальная вольница. Королевства! Каждый пятый паладин помирает на первом задании. Ещё столько же погибает на втором. А у вашего владения, глубокоуважаемая сударыня, бумажки не в порядке, ваш покойный муж задолжал Церкви… Да погоди ты, святоша, отвечает один из королей. Тоже мне, документы! Документы разные бывают, и раз уж Потоцкий отправился на небеса вместе со всей дружиной, давайте поднимем архивы. Да, сто лет прошло, и мы подписали тогда все бумаги и были не против передачи наших земель Потоцкому. Но наше королевство на подъёме, поэтому время жечь архивы. Говорите, это ваши земли? А мы и наши пушки говорим, что теперь эти земли опять наши. А второй король смотрел на глазастую Потоцкую. Его рыжие кудри отливали бронзой на солнце. Земли, деньги, власть, говорил он, всё мимолётно. Всё поднимается из праха и в прах уходит, а вот ты, красавица, почему такая грустная? Жизнь идёт, и ты достойна того, чтобы вдыхать её полной грудью, уж поверь мне, своему королю. И, конечно же, короли и епископ говорили друг с другом. Думаешь, ты и твои гусары такие крутые? Думаешь, ты и твои пушки такие крутые? Думаешь, ты и твои паладины такие крутые? А вот давай проверим! А вот давай проверим! А вот давай проверим! Голоса переполняли Томата, ему захотелось заплакать, но глаз у бедного помидора всё ещё не было, и заплакать не получилось. Томат хотел, чтобы все эти люди замолчали, ну, разве что, пусть ещё рыжий немного поболтает с зеленоглазой, но они говорили и говорили… И говорили, конечно же, не о том. Если бы не Филипп, разорвавший глотку одному из королевских стражников, они бы мололи языками до скончания времён, пока солнце не скатилось бы на землю, опаляя всех смертоносным жаром. А так… Это твоя тварь, нет твоя, вы порочные дьяволопоклонники… Кишки епископа изящно обернулись вокруг стебля Томата. Да сколько можно! Кровь дружинников и паладинов перемешалась, и хорошо хоть сами венценосные особы успели скрыться. А некоторые даже обменялись напоследок долгими заинтересованными взглядами. Жаркое майское солнце подсушило землю, ветер принёс запахи разнотравья. Томат вытянулся вверх, окреп, и выбросил новые стебли. Солнце щекотало его ярко-красные бочки. По небу плыли облачка, похожие на покойников, а корни нашего помидорчика регулярно пробовали кровь на вкус. Вдалеке гремели пушки. Иногда через огород проносился взмыленный вестовой, но случалось это всё реже. Филипп говорил, что всему виною дурные слухи об этих местах, но Томат не видел в этом логики. Всё дурное, что здесь случалось, люди приносили с собой. Осенью до корней Томата добралась кровь королей, что спорили над его головой. Сначала одного, затем другого. Горячая кровь вдовы Потоцкой тоже впиталась, но уже ближе к зиме. В отличие от мужчин, женщина умирала измученной, но счастливой. Двое, шептала она в голове Томата. Двое вас, милые мои детки, берегите друг друга, любите друг друга и будьте счастливы... Новая зима не принесла снега, зато беженцев случился полный урожай. Оборванцы, пропахшие дымом сгоревших домов, жались к краю огорода, не решаясь подойти к Томату. Какой огромный, шептались они, больше тыквы. А может больше коровы? Жаль, мы так давно не видели ни тыквы, ни коровы, одна варёная человечина. Хорошо хоть котёл успели унести… А это что за страшилище?! Интересно, он кусается? Разумеется, Филипп кусался, да ещё как. Беженцев сразу стало заметно меньше, да и те предпочли покинуть гостеприимный хутор. Впрочем, надолго Томата одного не оставили. — Ну и елдовина вымахала! Это что, помидор? Гусар сплюнул на промёрзлую землю. Товарищ поддержал его: — Дык, ёптыть, нечыста сыла, гивна ей в сраку! Гусары шли по следу беженцев, однако нашли лишь одну охромевшую девку, которой побрезговал сытый Филипп. Вояки сноровисто изнасиловали бедолажку и закололи. Затем поели, и теперь лениво наблюдали за Томатом. Помидор загорал под февральским солнцем, размышляя о том, что скоро весна, прилетят ласточки, и хорошо бы Филипп не сожрал бедных птичек, как в прошлом году... — А давай его саблей чикнем? Эге, подумал Томат, чего придумали! Саблей! Я же просто лежу здесь, никому не мешаю! Но его, конечно не послушались. Ведь люди не умеют читать мысли, они и говорить-то, будем откровенны, не слишком способны, и сами понимают лишь язык грубой силы. — ОТСТАНЬТЕ, — рявкнул Томат и с удивлением замолчал. Раньше его слышал только Филипп, что позволяло крылатому другу периодически ударяться в солипсизм и дразнить Томата плодом своей мушиной фантазии. Но теперь голос прорезался. — Говорящий помидор! — Шаблями його! Гусары вытащили из ножен кривые стальные клинки, похожие на зубы Филиппа, только чуть-чуть длиннее. Это уже никуда не годилось, поэтому Томат выдернул из земли корень и обвил шею одного из вояк. Второй гусар в три удара сломал саблю о прочный корень и заплакал, глядя как умирает его друг. Не в силах слушать, как страдает человек, Томат из милосердия задушил и его. — Ввжвжжжжвжвжжж я ниффффего не фрофустил? Ох, милый мой Филипп, вздохнул помидор, не дадут нам покоя на этом уютном огородике. Люди в принципе не предназначены для того, чтобы с ними было спокойно. Они постоянно убивают друг друга, потом страдают, потом снова берутся за железо. Сколько бы раз зима с летом не сменяли друг друга, ничего не изменится. — Спешите, граждане! Спешите на пир, который наш добрый и теперь наконец-то единственный король этих земель устраивает для подданных! Всем дадут поесть и разрешат посмотреть на праздничный рыцарский турнир, соревнование пушек разных мастеров и торжественные казни. Спеши… Выскочивший на огород глашатай замер, открыв рот. Его глаза, маленькие, похожие на крохотные гнойнички, уставились на выбирающегося из земли Томата. Бедняга так и стоял, пока Филипп не подлетел к нему с тыла и не откусил голову. — Ф-ф-ф-фкуфна! Мой друг, ф-ф-ф-фолете-ли на пф-и-и-р! — Полетели на пир, — вздохнул Томат, — нужно поздравить нового короля и попросить оставить наш маленький уютный огородик в покое. И они полетели, помидор верхом на мухе. Маленькие пассажиры большой человеческой истории. Воздух из-под крыльев Филиппа сбивал снег с деревьев, корни Томата цеплялись за верхушки сосен, ломая дерево легко, как лошадиный хребет или кирасу. И это не простая метафора: друзья сделали в дороге привал, увидев отряд кавалеристов. Филипп пообедал. В замке у нового короля царило веселье. В праздничных виселицах весело болтались сторонники проигравших королей. Простолюдины, пришедшие за краюхой хлеба, бегали по двору, оглушительно визжа. Томат методично отрывал головы стражникам и запихивал им же в задницы. Филипп ел. Филипп ел. Филипп ел. Филипп ел. Филипп ел. Томат запихнул королевскую голову в королевскую задницу. Филипп ел. Филипп ел. Филипп ел. Простолюдины обезумели и катались по замёрзшим лужам крови, будто по катку. Некоторые носили солдатские кишки, как ожерелья. Сверху на разрушенный замок опускался долгожданный январский снег. Филипп доел королеву. Из загончика со знатными преступниками, которых не успели казнить до прилёта неразлучных друзей, смотрели дети. Мальчик и девочка. Рыжие папины волосы, мамины глаза, изумруд и оникс. Дети держались за руки и улыбались — им тоже не нравился бывший новый король. Томат задержал на них взгляд собственных глаз, огромных и красных, видевших всю кровь этого мира. — Филипп, мы, кажется, немного увлеклись с тобой, нет? Озверели так, что ещё немного, и в людей превратимся. — Ввжжжжжжж-ффффф-хщщщщщ-наверное ты прав, друг. — Давай поможем этим детям убрать игрушки в этом домике. — Х-х-хороф-ф-ф-ф-ф-о — И, может быть, какое-то время присмотрим за ними? — Ф-ф-фа-чем? — Просто, чтобы убедиться, что они больше не будут драться. Что вырастут хорошими людьми. Присмотрим за ними… за ними всеми. ============================================================================= Газета «Весёлые, добрые и очень милые новости», 2035г. №4 от 20 апреля. СКАНДАЛЬНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ЗАВОЕВАЛ СЕРДЦА ЧИТАТЕЛЕЙ Роман-эпопея «Сами по себе» Сильвиана Острослова удостоился почётной ежегодной премии Томата. Серия книг, бросивших вызов обществу и породившая сразу несколько протестных флеш-моб-петиций, всё-таки будет издана. В следующем месяце полтора миллиона цифровых копий «Сами по себе» поступят во все электронные библиотеки планеты. В следующем номере нашей милой газеты выйдет огромное интервью с автором «Самих», Сильвианом. Который, кстати, вместе с публикацией получил право на обслуживание без очереди в столовой по месту жительства. Не забывайте своевременно продлевать подписочку в своих айфончиках, наши добрые читатели. Ведь мы и дальше будем знакомить вас с самыми успешными людьми нашего мира. Для тех, кто пропустил культурный шторм, сотрясавший нашу планету весь прошлый год, даём справку. Роман-эпопея «Сами по себе» рассказывает об альтернативной Земле, где помидор Томат не появился на свет, и Человечество развивалось не согласно великому Плану, а подчиняясь хаотичной последовательности полуслучайных событий. Автор на примере истории одной семьи показывает немыслимые эпидемии, голод, две (!) мировых войны, сексуальную революцию, случайно спровоцированный ядерный Апокалипсис и последующее сексуальное порабощение остатков человечества разумными собаками-мутантами. Книга полна насилия и жестокости. В ней встречается не только нарушение правил дорожного движения и жестокое обращение с животными, но и драки, убийства, спонтанное занятие сексом, свободные демократические выборы и даже рыночная торговля. «Сами по себе» дают прекрасный ответ на вопрос, что бы мы делали без наших старших друзей. И, конечно, этот ответ многим показался оскорбительным, хотя нашлись и те, кто смело посмотрели в лицо отражению в зеркале. Мудрейший и добрейший друг, советник и скромный председатель планеты Земля Томат нашёл время, чтобы прокомментировать эти книги нашему корреспонденту. ВСЁ ВЕРНО НАПИСАНО, ВАМ ТОЛЬКО ВОЛЮ ДАЙ, ЖИВОТНЫЕ ГЛУПЫЕ, ПОУБИВАЕТЕ ВСЕХ ВОКРУГ И СОЖРЁТЕ. ГЛАЗ ДА ГЛАЗ ЗА ВАМИ. А ветрокрылый повелитель мух и пожиратель плохих людей, да растёт его мускулистое тело вечно, Филипп Серый выразился ещё более ярко, коротко и, не побоимся этого слова, остро: ФФФФФИЗ-С-ДЕФФФФ! =============================================================================