Милосердные капли дождя

      Произошла эта грустная история очень давно, когда еще Мать-Земля наполняла все вокруг магией и духовной энергией, и защищали ее прекрасные жрицы с волосами, что подобны солнцу, уходящему за горизонт, глазами цвета лунного сияния и с хороводом родинок на чреве. Словно сама природа, они были красивы, неуловимы, непредсказуемы и очень опасны. Живущие поодиночке раз в году собирались все вместе ради священного ритуала. В каждое летнее солнцестояние разносились их дивные песнопения; говорят, если станешь свидетелем их обряда, то закружат они тебя в танце и не отпустят, пока твое тело не вернется обратно к Матери-прародительнице.       — Конлей! Конлей! — хриплый мужской голос нарушал утреннюю тишину.       Зов промчался сквозь деревья прямиком на опушку, ища хозяина имени. Его, к слову, было нетрудно найти: главное, знать, где искать.       — Конлей!       Из кустов малины выскочил мальчишка лет десяти, на его пухлом лице — следы дикой ягоды, что была так неаккуратно съедена. Мальчик прислушался.       — Конлей!       Услышав свое имя, мальчишка зайцем ринулся к дому. Полнота не мешала ему ловко перескакивать через овраги и кусты, поэтому вскоре он оказался у входа в маленькую церквушку, что была ему домом. Мальчик вздохнул: он знал, что его ждет, поэтому медлил. Страшно было заходить.       — Вот ты где, несносный мальчишка!       Первым, что увидел Конлей, было багровое от злости лицо: это был Уолтон, единственный священник во всем городе.       — Что я тебе говорил? — Уолтон больно взял за руку мальчишку, из-за чего тот вскрикнул.       Закрыв за собой дверь, священник поволок Конлея в маленькую комнату, служившую им спальней. Проверив, что никто не последовал за мальчишкой, Уолтон закрыл засовы на окнах, посадил Конлея на их большую, но очень старую и обшарпанную кровать, достал из-под кровати розгу и прошептал:       — Ты опять ходил в тот лес? Я же тебе запретил! Твои ноги вечно несут тебя куда не надо.       — Простите, отец, — Конлей вытянул ноги.       — Там опасно! Завтра солнцестояние, а значит, все ведьмы собираются вместе. Что бы с тобой было, если бы ты натолкнулся на них? — Уолтон ударил розгой по ногам. — Ты, надеюсь, не купался в реке?       Конлей стыдливо отвел глаза, из-за чего священник еще сильнее разозлился и с еще большей силой ударил по ногам.       — Почему ты такой непослушный? А если кто увидел бы тебя?       — Я не снимал одежды, — плача протараторил мальчик.       — Сиди здесь, — сухо сказал Уолтон и ушел из комнаты.       Конлей руками растирал онемевшие от боли ноги. Слезы стекали по щекам крупными каплями, а горькая обида встала комом в горле, не давая дышать. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Куда же он ушел?       Долго ждать не пришлось. Уолтон появился в комнате с таким же суровым лицом, с каким и выходил, вот только в руках его были дрова и лопата. Священник подошел к маленькой печке, стоявшей напротив кровати, и начал разжигать огонь.       — Но ведь сейчас лето, — озадаченно уточнил Конлей.       — Давно пора было это сделать.       — Что сделать?       Мальчик с любопытством наблюдал за действиями священника: разжигать печку летом казалось ему несусветной глупостью, но как только он увидел лицо Уолтона, то все стало на свои места. Лицо, не выражающее ничего, выглядело сурово. Казалось бы, обычное выражение лица Уолтона, вот только глаза священника были полны грусти, еще чуть-чуть, и из них пойдут слезы.       — Это ради твоего блага, — Уолтон подошел к Конлею, осторожно положил руку на его плечо и посмотрел ему в глаза. — Все это ради твоей безопасности.       — Не надо, — Конлей заплакал.       — Прости, сын мой. Я знаю, что твое сердце полно доброты, что ты не предавал слово Божье, молишься как надо, знаешь священное писание наизусть, но другие не знают этого. И ты им никак не докажешь. И я понимаю их страх, но, мальчик мой, этот страх очень велик.       — А если кто спросит?       — Скажешь, упал на печку.       — Тогда еще и грудь обожги, — с неожиданной решимостью произнес мальчик.       Будто испугавшись собственных слов, Конлей побледнел, ужас сжал его быстро стучащее сердце, слезы пошли с новой силой, дыхание стало прерывистым, и неприятные мурашки прошлись по всему телу. Но мальчик понимал, что другого выхода нет. Чем старше и больше он становился, тем заметнее становился след его проклятия. Конлей трясущимися руками стянул с себя рубаху, запихнул ее рукав себе в рот и лег.       В это время Уолтон уже раскалял полотно лопаты. Нагрев достаточно сильно, священник подошел к мальчишке. Конлей лежал на спине, обнажая родинки, выстроившиеся вокруг пупка ровной окружностью. Уолтон нацелился, чтобы за раз накрыть все родинки лопатой, и опустил горячее железо на живот мальчишки.       Очнулся Конлей поздней ночью, но когда сделал это, то тут же пожалел. Болел не только живот: казалось, каждая часть его маленького тельца пылала адским пламенем. Не в силах открыть глаза, мальчик попытался позвать Уолтона. Хриплый стон вырвался из груди и эхом разнесся по комнате, в которой еще стоял неприятный запах обуглившиеся кожи.       В полубреде Конлей почувствовал, как теплая рука отца осторожно подняла ему голову, а другая в это время поднесла к его губам кружку воды. Жадными глотками, словно не пил несколько дней, мальчик иссушил ее. Но живительная влага помогла лишь на миг, пот градом катился по его лицу, одежда намокла, громкий вздох выпорхнул из уст, и мальчик упал в безвременье.       И снилась ему там красивая нимфа, локоны ее длинных волос пылали и искрились, будто накрыли голову покрывалом, сотканным из лучей солнца. Полностью обнаженная она танцевала и пела, купаясь в свете луны. «Кто она?» — подумал Конлей. Словно услышав его мысли, дева посмотрела прямо туда, где стоял мальчик. Она мягко улыбнулась ему, протянула руки в попытке обнять, но не стала подходить. Тогда сам Конлей сделал шаг навстречу, но чем ближе он подходил, тем печальней становилось лицо девушки. Мальчик остановился, в голову закрались сомнения, но невероятная сила толкнула его, и Конлей оказался в объятьях девы. Она закричала, глаза наполнились ужасом и болью, из земли полезли языки пламени, обжигая ноги. Конлей со всей силы толкнул девушку в попытке освободиться, но она лишь крепче его сжала. Охваченные пламенем они начали превращаться в пепел.       Конлей проснулся от собственного крика, но вместо своей комнаты он увидел, что находится в лесу. Эта часть леса была ему незнакома: деревья причудливой формы мешали друг другу потянуться к солнцу, а трава доходила до пояса. Уолтон привел его сюда, или же он сам в бреду забрел в самую чащу?       — Уолтон? — мальчик с опаской посмотрел по сторонам. — Ты тут?       Только птицы защебетали в ответ. Не зная, что делать, Конлей побрел дальше, забираясь еще глубже в лес. Возможно, на этом и закончилась бы история, если бы наш герой не услышал дивное пение. Ангельский голосок бабочкой порхнул на голову мальчика, не давая трезво мыслить. Любопытство двигало ногами Конлея. Раздвигая руками кривые ветви странных деревьев, Конлей набрел на горную речушку, а в ней полоскала свои ноги девочка его возраста, напевая при этом мелодию, что сковывала сердце мальчика.       — Спой еще раз, — сказал Конлей, когда девочка замолкла.       Она резко обернулась, испугавшись, от чего плюхнулась в воду. Мальчик тут же ринулся на помощь.       — Не подходи! — девочка толкнула Конлея, и он тоже упал в воду.       — Да я помочь хотел, дура! — мальчик был разозлен.       — Тебя здесь вообще быть не должно!       — Это чего вдруг? Твой лес, что ли?       — Ну нет, — пробубнила девочка.       — Дура! — Конлей брызнул на нее.       Завязалась драка, хотя дракой это было сложно назвать: дети брызгали друг на друга и бултыхались в воде. Спустя минут десять они заметно устали и решили все же заключить перемирие и погреться на берегу.       Только сейчас Конлей рассмотрел незнакомку. Мокрые волосы смешными завитками падали на лицо, пухлые губы девочки недовольно сомкнулись, а большие серо-голубые глаза зло косились на мальчика.       — Ну, — она неловко откинула волосы назад. — Не хочешь объясниться?       — А должен? — не понял Конлей.       — Конечно! Ты разбойник?       — Нет.       — Лесоруб?       — А ты видишь у меня топор?       — Тогда зачем ты здесь?       — Я, — мальчик запнулся. — Я не знаю.       — Дурак, что ли?       — Сама дура! Нет, ты ведьма!       — Что? — девочка боязливо посмотрела по сторонам.       — «Что-что». Глухая, что ли? Твои уродливые волосы как огонь, а глаза цвета утренней луны.       — Утренней луны?       — Ну знаешь, когда есть и солнце, но луну все еще видно.       — Оу.       — Значит, ты уродливая ведьма! Я все скажу Уолтону! Он с такими, как ты, быстро разберется!       — Стой-стой! Я не ведьма. У меня нет родинок!       В доказательство своих слов девочка начала раздеваться, что заставило Конлея густо покраснеть. Он быстро схватил руки девочки, не давая ей продолжить свои безрассудные действия.       — Я верю! Не надо раздеваться. Ты же все-таки будущая невеста.       — Больно и хотелось. Тебя как вообще зовут?       — Конлей.       — Я Илинн. Приятно познакомиться.       — Приятно, — мальчик задумался. — Слушай, а у всех ведьм родинки в форме круга на животе?       — Конечно, волосы — это их символ служения солнцу, глаза — символ их покорности ночи, а родинки на чреве — символ их любви к Матери-Земле. Ведь женщины несут своего ребенка под сердцем, а именно в чреве.       — Ты много знаешь о ведьмах.       — Ну… У меня есть кое-какие познания.       — А у мужчин могут быть такие родинки?       — Скажешь тоже. Мужчин-жриц не бывает.       — Ну ты точно ведьма. Жрицами они только друг друга называют.       — А ты в честь чего спросил? — не осталась Илинн в долгу. — У самого такие родинки, да?       — Нет! — резко крикнул Конлей, но взяв себя в руки продолжил. — Я вообще на печку упал, так что у меня там ожог, но родинок там и до этого не было.       — На печку? О Боже! Больно? Покажи.       Мальчик поднял рубаху, показывая большой ожог, покрывающий весь живот и левую часть груди.       — Бедный, — девочка чуть ли не плакала.       — Эй, ты чего? Рева-корова?       — Сам такой, — Илинн смахнула слезу. — Тебе разве не было больно?       — Мне? — Конлей задумался. — Ни капельки!       Ни один десятилетний мальчишка не упустит шанса похвастаться, какой он сильный и храбрый, перед девчонкой, и Конлей не был исключением. Хотя его несколько волновало, что сейчас и вправду ничего не болит, он даже в реке смог порезвиться.       — Врунишка, — Илинн засмеялась.       Ее звонкий смех эхом отозвался сначала в голове, а затем и в сердце Конлея. Он рассмеялся в ответ. Потом они пошли гулять по лесу, собирая ягоды и болтая о разных глупостях. Мальчик не замечал, что день близился к концу, пока не услышал:       — Конлей!       — О Боже! Это Уолтон!       — Кто это? Твой папа?       — Что? Нет. Уолтон мне не папа. Он нашел меня, когда я был еще младенцем.       — Это разве и не называется папа?       — Не совсем. Священникам нельзя заводить семью. Я могу называть его отцом, но это другое.       — Священника? — испуганно прошептала Илинн.       — Конлей! — голос Уолтона с каждым разом становился все злее.       — Для священника он слишком злой. Ладно, мне пора.       Конлей удивился, что, гуляя, они нечаянно оказались на той самой опушке с кустами малины. Удивительное совпадение. И вот он собирался побежать со всех ног к Уолтону, как резко обернулся и сказал:       — Илинн, давай еще погуляем?       — Давай, — робко улыбнулась та.       — В это же время в этом же месте.       — Хорошо.       Получив желанный ответ, Конлей ринулся к Уолтону. Дома его ждала взбучка, но это мелочи. Он был счастлив. Илинн — ведьма, иначе как объяснить, что всего за день ей удалось заполучить его сердце и душу? День, которого он опасался всю жизнь, день летнего солнцестояния стал для него самым счастливым днем. День, когда он встретил ее. День, когда он встретил свою Илинн.       — Я же сказал тебе не ходить в лес! — Уолтон был очень зол.       — Простите, отец.       — Стоило мне отвернуться! Тем более, куда ты убежал, когда у тебя такая рана?!       — Прости, Уолтон. Уже совсем не болит. Правда-правда.       — Верится с трудом, но ладно, у нас мало времени.       — Что-то случилось?       — Тебе повезло, что у нас дело. Собирайся. Нам удалось поймать ведьму.       — Правда? Не лжешь?       Конлей забежал в спальню, переоделся в чистую льняную рубаху, завязал кожаный пояс, быстро вернулся к священнику и залез в телегу. Уолтон хмыкнул и натянул уздцы. Старая кляча не спеша тронулась.       Через пару минут они прибыли в центр города, где уже собралась толпа народа. Уолтон привязал лошадь к забору и сказал:       — Время суда.       — Мне правда можно посмотреть?       — Конечно, ты же давно хотел, так что ты должен быть благодарен, что я вернулся за тобой.       — Ура! Отец Уолтон, Вы самый лучший!       — Определись на «ты» меня зовешь или на «Вы», — улыбнулся священник.       Они вошли в мэрию города, что служила и зданием суда. В главном зале было необычайно шумно. Все уважаемые жители города собрались здесь. Уолтон подошел к столу, где сидел мэр с его помощником, и сел справа от мэра, а Конлея он посадил подле себя.       В зал привели связанную девушку с огненно-рыжими волосами и желтыми, как луна в полнолуние, глазами. Она свысока смотрела на присутствующих, от одного ее взгляда бросало в дрожь. По телу Конлея пробежали мурашки.       — Я зачитаю состав преступления, — сказал помощник мэра. — Волосы цвета закатного солнца, глаза цвета полной луны, круг родинок на чреве, наведение порчи на семью Уайтов, из-за чего умерли все мужчины в доме, порча на фруктовые деревья города, а также служение Сатане. Признаете свою вину?       — Глупцы! Жрицы оберегают Мать-Землю! А вам лишь бы упиваться грязной властью и танцевать на крови невинных, — женщина гордо подняла подбородок.       — Ведьма! — закричал кто-то.       — Сжечь ее! — подхватил другой.       Все собравшиеся начали кричать на женщину, Уолтон читал молитву, и только Конлей заметил, что ведьма смотрела прямо на него, внимательно изучая, хищно улыбнувшись ему, она засмеялась, что повергло в шок всех присутствующих.       Дальше происходила полная неразбериха: все куда-то бежали, готовили костер, кто-то что-то орал, в ведьму кидали камни и яйца, крича при этом разные оскорбления. Женщину привязали к столбу, а в ноги кинули грязные тряпки. Ведьма плюнула наземь, расхохоталась и, прежде чем ее поглотили языки пламени, сказала:       — Я проклинаю вас! Любовь священника и жрицы станет началом конца. Дитя их обречет вас на гибель. Вся магия, что оберегали жрицы, жарким пламенем обрушится на город, и всех жителей охватит пламя ярости нашей Матери, и тогда дождь снизойдет с небес милосердным потоком во благо нашего успокоения, а остальные люди, что презирали магию Матери-Земли, остаток своих дней проживут без нее, и тогда произойдут войны, что погубят миллионы, грязь наполнит океаны, а лес умрет, оставив вас ни с чем!       Вот и все. Ведьмы не стало. Люди возликовали: наконец их город освободился, коровы будут доиться, дети перестанут умирать от порчи, но были и те, кого взволновали последние слова ведьмы. Проклятие — дело серьезное. Уолтон одними губами беззвучно сказал Конлею, что отныне дорога в лес ему закрыта.       Солнце село, летние сумерки туманом накрыли дивный лес: из нор повылезали ночные звери, не любящие солнечный свет; цветы сладко заснули под чудесное пение маленькой девочки. Мелодия жемчужной росой оставалась на травинках и наполняла воздух благоухающей свежестью.       — Здравствуй, Илинн.       Из-за деревьев грациозно выплыла стройная женская фигура, солнечные зайчики сверкали на ее огненно-рыжих волосах, глаза ее были желты, словно полная луна, а лицо излучало холодную красоту, свойственную только аристократкам. Если кто увидел бы ее, без сомнений назвал ведьмой и умчался прочь.       — Мама! — Илинн радостно обняла мать.       — Опять ты резвишься рядом с людьми.       — Прости, мам.       — Обычный люд опасен. Они не понимают нас и нашу магию. Будь осторожна, моя птичка.       — Да, но не все такие. Конлей не такой.       — Кто? — волосы жрицы поднялись вверх от злости.       Темные грозовые тучи начали заполонять небо, сильный ветер сносил кусты и маленькие деревья. Илинн заплакала:       — Ты вечно так поступаешь! Я просто хочу иметь друзей! Что в этом плохого?       — А ты вечно меня не слушаешь! Я о тебе беспокоюсь. Люди эгоистичные, жадные и злые!       — Он не такой! Ты его не знаешь!       — Конлей… Я, кажется, слышала о нем. Это тот самый сын того поганого священника? Это он не такой? О, глупое дитя, это ты ничего не знаешь.       Яростный ливень иголками вонзался в лицо, от холода и ветра ноги подкашивались. Илинн заплакала еще сильнее — мать победила.       — Прости, мамочка! Я больше так не буду! Я больше никогда не уйду далеко от нашего дома.       Буря стихла, на небе ни облачка, а в воздухе повеяло теплом. Жрица обняла дочь, взяла ее за руку и ушла в самую глубь леса.       — Сегодня был важный день. Ты пела, как я тебе наказала? — строго спросила жрица.       — Да, с самого утра до полудня, — сухо ответила Илинн.       — Хорошо.       Илинн обернулась. Обещанию, что она дала Конлею, не суждено сбыться. Только сейчас девочка поняла, почему он ей так понравился. С ним она чувствовала себя обычной девчонкой, с ним она была свободной. Этот мальчишка своими глупыми шутками сделал ее по-настоящему счастливой. Илинн верила, что их встреча не была случайной, и когда-нибудь они встретятся вновь.       Шли годы. Конлей, что раньше был пухлым мальчиком, вытянулся и возмужал: его волосы цвета ржаного поля были коротко стрижены, его курносый нос, сломанный когда-то деревенским мальчишкой, приобрел горбинку, а черная сутана подчеркивала окат его широких плеч. Все девушки города были без ума от него, но священникам нельзя жениться, и это знал каждый.       — Мне тут Анетт в любви призналась. Знает, что я не отвечу ей, но решила быть честной, — рассказал Конлей, при этом продолжая латать крышу.       — За глупостью идет любовь, а за любовью — похоть, а похоть — страшный грех. Одним словом, любовь — это проклятие, которого нам с тобой надо опасаться, — серьезно ответил священник. — В твоем возрасте быть у кого-то на уме легче легкого.       — А вы, отец, когда-нибудь любили?       — Любил.       Их разговор неожиданно прервал прискакавший на лошади помощник мэра. Вид у него был весьма взволнованный.       — Отец Уолтон, у нас беда. Ведьма снова в городе.       — Что? О Боже! Что случилось?       — Весь скот подыхает, словно чума какая.       — Порча, — прошептал Конлей.       — Надо разыскать эту тварь, — помощник выжидающе посмотрел на священников.       — Настало время очищения. Эти ведьмы совсем отбились от рук, — кивнул Уолтон. — Конлей, приведи лошадей.       Прибыв к центральной площади, Конлей увидел мертвых свиней и коров, над которыми кружили мухи, дети исхудали и ослабли, многие жители заболели.       — Точно порча, — ахнул юноша.       — Мы, мужчины, должны взять на себя ответственность и покарать виновников наших несчастий! — торжественно объявил мэр города.       Люди одобрительно закивали и засвистели, крепкие мужики схватили топоры, мужчины помельче схватили вилы, а Уолтон и Конлей вооружились крестом и Библией. Началась охота. Целая армия устремилась в лес, но, казалось, сама природа мешает им. Начался ливень с грозой, деревья росли так густо, что пришлось спешиться, неудивительно, что совсем скоро жители потеряли друг друга.       — Это все проделки ведьм, — недовольно буркнул Уолтон.       — Мы скоро ее поймаем, и тогда все наладится, — попытался подбодрить того Конлей.       Вдруг молния ударила в дерево, отчего то упало и воспламенилось. Пожар. Он распространялся так быстро, что люди в отчаянии побежали обратно. Конлей и не заметил, как потерял из виду Уолтона. Он бежал и бежал, но человек никогда не сравнится с огнем. Окруженный языками пламени, юноша прижал крест к сердцу, упал на колени, закрыл глаза и начал молиться, но, приблизившись, огонь не тронул Конлея и начал медленно потухать.       — Это невозможно, — легкий шепот дошел до ушей юноши. — Почему ты просто не сдох?       Он открыл глаза и увидел перед собой прекрасную девушку с огненно-рыжими волосами. «Ведьма», — подумал Конлей. Он вытянул крест перед собой и начал читать новую молитву.       — Зря стараешься. Это не сработает, — с ехидством произнесла девушка.       Тогда Конлей встал, шагнул вперед и стал читать громче, но, подойдя ближе, он увидел прекрасные глаза грешницы. Сердце бешено застучало, крест предательски выпал из рук, а губы растянулись в беззвучном крике.       — Сердце прихватило, что ли? — недоуменно произнесла ведьма. — Знаешь, вы, люди, вечно обвиняете в своих неудачах нас, жриц. Вы не умеете признавать ошибки.       Юный священник осторожно начал подходить ближе.       — Я что, настолько страшная? — весело спросила девушка.       — Нет, ты прекрасна, — ответил на полном серьезе Конлей.       — Ты очень странный, — ведьма отшатнулась.       — Я и не думал, что настолько скучал по тебе, Илинн.       Воспоминания резко ударили в голову девушке. Тонкие брови поползли вверх от удивления, ладонями она попыталась унять бешено стучащее сердце, на глаза проступили слезы.       — Так это ты? Ты так изменился, — тихий шепот, словно шелест листьев осенью.       — Это я.       — Конлей! — девушка прыгнула в объятия юноши.       Казалось, что все стало на свои места. Именно друг друга им всегда не доставало. В сердце больше не было той пустоты, что была раньше, словно они нашли то, что потеряли давным-давно. Не искавшие любви они поняли, что всегда любили. Они предначертаны друг другу самой Матерью-Землей.       Забравшись дальше в лес, влюбленные разговаривали, пытаясь восполнить все время, что они росли друг без друга. И вот они снова у той речушки, что свела их когда-то. Священное место для обоих. Они легли на высокую траву, скрываясь от посторонних глаз.       — Хоть у меня и нет родинок и глаза цвета утренней луны, а не полуночной, я все же жрица, ведьма, как вы нас называете, — девушка посмотрела юноше прямо в глаза.       — Знаю и уже давно, — пожал плечами священник.       — Не слишком ты и предан Господу.       — Это сложно. Порой мне кажется, что я что-то упускаю. Я не знаю, как это объяснить.       — Когда все кажется сложным, ответ всегда находится очень рядом.       — Ты не только красива, но и умна.       — Можно ли считать житейский опыт за мудрость?       — Определенно.       — Это так странно. Мы знакомы всего-то два дня, но я уже готова отдать тебе свое сердце, — прошептала Илинн.       — Мое сердце принадлежало тебе в ту самую секунду, когда я услышал твое пение, — Конлей наклонился над лицом ведьмы и поцеловал.       Самый первый и самый прекрасный поцелуй в их жизни. Конлей страстно поцеловал шею Илинн, затем начал сыпать поцелуями ее ключицы. Отстранившись, юноша стянул с себя всю одежду, небрежно откинув ее в сторону. Илинн же в спешке начала снимать платье и развязывать корсет, обнажая свою прекрасную грудь, соски, словно розовые жемчужины, манили. Конлей забыл, как дышать. Он нежно поцеловал ее между грудей и горячими пальцами погладил сосок, боясь причинить боль девушке. Илинн томно выдохнула на ухо возлюбленному, поглаживая его спину. Конлей спустился ниже, легонько укусил внутреннюю часть бедра девушки, поцеловал ее живот.       — Ох, Конлей, — ахнула девушка, когда его язык проскользнул в самую сокровенную часть ее тела.       Почти достигнув пика наслаждений, Илинн схватила волосы Конлея, что еще больше распалило его, он отстранился, аккуратно положил ее ноги себе на плечи и вошел в нее. Громкий стон вырвался из губ Илинн, что напугало юношу.       — Я в порядке. Мне хорошо, — Илинн ласково погладила по щеке Конлея. Сначала Конлей двигался медленно, все еще боясь сделать больно, но потом мысли помутились, стало невыносимо жарко, движения стали быстрыми и хаотичными. Казалось, весь лес слышит их стоны, их грешные звуки.       — Конлей, я люблю тебя, — выдохнула Илинн.       В ответ Конлей взял любимою за руку, приобнял и начал клясться в вечной любви. Священник и ведьма слились воедино, их души стали одним целым, а сердца забились в унисон.       — И что же нам теперь делать? — спросила Илинн, пока Конлей помогал ей завязывать корсет.       — Может, нам убежать? Далеко-далеко, туда, где нас не найдут.       — Прости, любимый, я привязана к этому лесу. Мой долг, как жрицы, оберегать магию, что скрыта в нем.       — Тогда мы спрячемся на какое-то время.       — На какое? На вечность? Они не перестанут искать, ты и сам это знаешь.       — Тогда выбор один.       — Конлей, твои ожоги, — жрица обеспокоено указала на живот любимого.       Ожоги затягивались на глазах, постепенно исчезая совсем. Чистый юношеский живот, что есть у каждого, за одним исключением: появилось то, что пытался скрыть Конлей всю свою жизнь. Хоровод родинок на чреве, как у жриц, поклоняющихся Матери-Земле.       Возлюбленные посмотрели друг на друга и поняли, что не только Конлей изменился. У обоих глаза стали сияющими, бледно-желтыми, как полная луна в самую темную ночь.       — Как так? — ахнула Илинн.       Неожиданно из-за деревьев начали выходить люди. Это были жители деревни, чья охота подошла к концу. Конлей прижал Илинн к себе, в попытках защитить, но люди накинулись на них, насильно разделили возлюбленных, ударили Конлея рукояткой топора по голове и начали беспощадно пинать его в живот и плеваться на лицо.       — Признавайся, ты трахался с ней, да? — спросил один из мужчин.       — Ты хотел, чтобы твой паршивый ребенок убил нас? Ублюдок! — возмутился другой.       — Нет! Вы за это заплатите! — заплакала Илинн.       — Стойте! — из толпы выскочил Уолтон. — Он ни в чем не виноват! Это она его околдовала и прокляла! Смотрите, что она сделала с ним!       Илинн перевела взгляд с Конлея на Уолтона. Мужчина верил в то, что говорил, и это был шанс.       — Вы, жалкие людишки, не остановите меня! — зло закричала Илинн. — Скоро вы все будете под моими чарами!       — Мерзавка! — один из мужчин дал ей пощечину.       — Ведьм берет лишь огонь! — крикнул другой.       — Сжечь ее!       Когда Конлей открыл глаза, рядом сидел лишь Уолтон. Посмотрев прямо в глаза священнику, из глаз юноши хлынули слезы. Конлей ударил кулаком по носу Уолтона и закричал:       — Что ты наделал? Почему? Лучше бы умер я!       — Знаешь, Конлей, я немало грехов совершил за всю свою жизнь, но я ни разу не жалел об этом. Помнишь то проклятие девять лет назад? Если быть точнее, то это было пророчеством. Твоя мать — могущественная жрица, а я — твой отец. Ты то самое дитя, Конлей. Беги, может, успеешь к своей любимой.       — Отец, ты всегда ошибался. Любовь — это не проклятие. Любовь — это дар, — сказав это, Конлей умчался в город.       Времени хорошенько подумать над словами Уолтона не было. Словно заяц, он перескакивал через овраги и кусты, ноги несли его сами. Птицей пронесся он мимо церкви. Через мгновение оказался в центре города, где уже привязанная к столбу Илинн ждала своего часа.       — Илинн! — крик из самого сердца.       — Конлей! — ведьма заплакала от счастья.       Юноша растолкал толпу, в один прыжок оказался у жрицы и обнял ее.       — Я люблю тебя, — вместе признались они и поцеловались.       В тот же миг, подобно лучам закатного солнца, заалели и заискрились их волосы, а из-под земли поднялись столбы огня и дыма. Весь город превратился в огненный цветок, не знающий пощады. А священник и жрица продолжали целоваться под крики умирающих людей, пока сами не обратились в прах и души их не вознеслись на небо.       — Вот и конец, — заплакал Уолтон.       — Разве ты не этого хотел? — из тени деревьев вышла жрица.       — Я любил нашего сына. А ты любила нашу дочь, Ерлин? Ты даже не захотела спасать ее, а это было в твоих силах.       — Это их предназначение, и не тебе говорить о любви, Уолтон.       — Вы, жрицы, только пользуетесь нами. Хорошо, что теперь кроме тебя никого не осталось. Магия исчезла, Мать-Земля заснула, а ты умрешь в одиночестве.       Священник закашлял, его время тоже подошло к концу. Он лег на землю и прошептал:       — Я никогда не жалел о своих поступках и о встрече с тобой тоже никогда не жалел.       И Уолтон заснул, чтобы на небесах встретиться со своими детьми. Ерлин села рядом, положила его голову себе на колени и впервые за все столетия ее холодное каменное лицо дрогнуло. Она заплакала, а вместе с ней и все небо. Словно слезы на землю падали милосердные капли дождя.