***
— Вильям, мать твою! Пелена мрака резко спала и глазам предстали знакомые пейзажи — закатное солнце, заходящее за холм, на котором разместился малость обветшалый трактир, пожухлая высохшая трава вместо поеденного клопами лежака. И его старый друг, соратник и побратим — мастер охотник, правая рука Шефа. — Дьявол в тебя, что ли, вселился?! — негодовал охотник, вытаращившись на товарища. — Вилл, ты обоссался! Он посмотрел на мокрое пятно на штанах, на земле, на трясущие руки с пляшущими пальцами, неуверенно держащими охотничий нож — на ладонях, от глаз проступили вздувшиеся, чёрные вены. — Нет… нет-нет-нет! — ужаснулся мастер. — Всё, конечная, дилижанс дальше не едет, — хмуро выдохнул Вилл. — Пассажиров просьба покинуть кибитку… — Я… — Не надо. Я сам всё скажу. Думаю, у тебя своих забот полон рот… Их вылазки часто занимали не один день и отлучиться по нужде — любой — иногда не было физической возможности, поэтому ходить под себя все привыкли и не считали зазорным; в конце концов, когда ты весь в крови да кишках отродий тьмы, провонялся болотным смрадом и порохом, никого это не волнует. И совсем другое дело — на привале, особенно когда ты опытный охотник, повидавший столько дерьма, что до конца жизни не хватит, а не молокосос необстрелянный. Сначала у тебя недержание; потом недержание гнева, затем кровожадность, а потом ты и вовсе превращаешься в тех, с кем так долго пытался бороться. А главное — наполненные скверной вены набухают, словно гроздья; они не лопнут, обязательно отравят жалкое тело, вывернув наизнанку спящего внутри зверя… Вильям приподнял шляпу, чтобы вытереть проступившие капли пота со лба. Вся кожа горела, его кинуло в жар, как при лихорадке. Это она, горит внутри и гниёт, пожирает его, проклятая скверна; такова плата за спасение мира, за их силу, за возможность уничтожать чудовищ без следа. Каждый охотник знает, что после этого наступает и должен быть к этому готов… Тяжело шагая на налившихся свинцом ногах, охотник проследовал к общей стоянке, в поисках их лидера, их путеводной звезды — Шефа. Означенный охотник о чём-то беседовал с Дьюком, почти половину года назад отправившимся в Корону одиночку. То, что ему уготовлено по сравнению с тем, что пережил бывалый охотник на проклятом холме, казалось сущим пустяком и безобидным ритуалом — лучше раствориться без следа, чем поехать крышей и чувствовать, как буквально из глазниц вытекают глаза. — Шеф, — подозвал его Вилл, — не хочу тебя отвлекать, но… Лидер охотников и Дьюк прервали беседу и синхронно кивнули, не проронив ни слова и не нуждаясь в лишних сотрясениях воздуха. Всё было ясно. — Я подготовлю древо, — сказал Дьюк. — И приемника. — Я займусь последними почестями, — ответил Шеф. — Мы проводим тебя в последний путь, как полагается. Трактир встретил их хмурыми рожами местных. Несмотря на спасение от крупной стаи, жители не жаловали охотников, воспринимая их как «недочеловеков», только и созданных безблагодатно бороться против наступающей тьмы. Только держательница трактира, молодая девчушка Кора Григс, с вечной улыбкой встречала спасителей на надежду на светлое будущее. Вильям уселся за свободный столик, вторгнувшись в личное пространство местных — те привыкли, что охотники трапезничают отдельно, у своих коней и дилижанса, а Шеф отвёл хозяйку трактира в сторону. Сияющая улыбка вмиг сползла с её веснушечьего лица, а голубые глаза стали на мокром месте; Вилл отвернулся в сторону, не в силах на это смотреть — он ненавидел, когда люди из-за него плачут, особенно девушки и особенно молодые. Она принесла из погреба несколько початков кукурузы, хлеб, парочку томатов, запечённую картошку, стейк из говядины и графин с виски, не забыв столовые приборы. Повесив шляпу на спинку стула, грязными пальцами охотник опустил платок с лица на подбородок, чтобы приступить к трапезе. — Мне так жаль… — дрожащим голосом проворковала Кора. — Полагаешь, это твоя вина? — Вилл впился зубами в помидор и капли красного сока упали на тарелку. — Если бы Вы тогда, у могилы отца, не поглотили то чудовище… — Заявила трактирщица. — Тогда бы ты умерла, и куча прихлебателей осталось бы без крыши над головой и в скором времени оказались бы чьим-то обедом, — хмуро заметил охотник, славившийся грубостью и прямотой в общении. — Да и потом, на хрен мы тогда вообще нужны? Чтобы хорошие ребята и девчонки не ввязывались во всё это, отсидевшись по домам. Не расстраивайся. Он потянул за козырёк её берета, надвинув на глаза; обычно он всегда так поступал и подобный поступок вызывал у неё смешанную реакцию — когда злость, когда смех, когда лёгкую обиду. В этот раз он не посмела вернуть головной убор в прежнее положение, не в силах сдержать покатившиеся по щекам слёзы. — Меня достала грёбаная эзотерика МакКлюйя, его слова что мы — отторгнутые, мертворождённые дети бога, но возможно он прав. — Проворчал охотник, затягивая сигаретный дым в лёгкие зажатой в зубах самокрутки. — Спрошу у Него, обязательно… Доев почти всё, Вилл наполнил стакан выпивкой, в один присест влил весь обжигающий, дерущий глотку виски, вдохнул аромат свежей кукурузы и впился в неё зубами. — Спасибо за сытный ужин, — поблагодарил он, бросил объеденный початок в тарелку. Встав из-за стола, он хотел её приобнять напоследок, но подумал, что ни к чему хорошему это не приведёт. — Ладно, прощай. Не скучай, малыш! В место него это сделал Чарльз Хилл, молодой хороший парнишка. Вилл помнил, как они не успели, и опередившая их стая выжрала его хутор под чистую. Он надеялся увидеть в его глазах презрение, торжество, да хотя бы злость; но искренняя жалость резали больнее когтей чудовищ. Не обронив более ни слова, он переступил порог трактира, отправившись в свой последний путь… На пути к древу он шёл молча под взглядом выстроившихся в шеренгу побратимов. Никто не ждал и не собирался закатывать торжественных речей, прощальных панихид, каждый из них знал, на какую участь они обречены и максимум что их ждёт — последние слова перед шагом в пустоту. — Ну, дружище, не скучай там, — Майк как всегда, даже в самой скверной ситуации старался быть оптимистом, отрабатывая свою фамилию сполна — Гудмен. — Все там обязательно будем! — Именно так, — ответил ли Вилл на один из вопросов, на все сразу или вообще пространно пробурчал, осталось неизвестным. — Отец примет нас всех, — бородач Грегори МакКлюй мог бы считаться сумасшедшим сектантом, если бы его эзотерика не работала. — Хотелось бы… — буркнул в ответ охотник. Фред Грин, в отличие от остальных, так же не отличался многословием, больше полагаясь на жесты и короткие фразы; вместо каких-то слов он отсалютовал брату по оружию. И не важно, что в гражданскую они были по разные стороны баррикад. Нет больше синих и серых, все цвета выродились в зловещую радугу, выцветая в мерзкую тьму. И мёртвый, убитый, дохлый, чтоб его, Бог, источающий миазмы и трупный яд, порождающий тьму, скверну и чудовищ… Вилл в ответ так же отдал честь, пусть и на свой манер. — Избранник готов? — спросил Шеф у Дьюка. — Да, — старый охотник слегка хлопнул по спине будущего охотника, заставляя слегка выйти вперёд, — представляю вам, братья мои, Сэма Флайера. У Вильяма едва не случилась истерика — сжавшийся в комочек пацан в слишком большом для него пальто да шляпе, приглашённый на убой за пригоршню серебра да булку хлеба, с отцовскими амулетами и отцовским же ножом. Взять такого на охоту — милосерднее убить, а так и других на дно потянет. В этом и есть смысл жертвы… — Сэм, значит… — Хмыкнул охотник, глядя сверху-вниз на своего приемника. — Да… сэр, — испуганно выдохнул паренёк. Вилл криво усмехнулся. — Запомни, Сэмми — здесь нет сэров, нет графьёв, герцогов, бюргеров, генералов, мам и пап. Мы — братья, охотники. И героев здесь тоже нет — ты или сдохнешь, как собака, с распоротым брюхом, откушенной головой или, излившись кровью; или закончишь как я, но в любом случае твоя кончина будет бесславной. Меньше слушай Майка, но у него хорошо получается разрядить обстановку; и ещё меньше МакКоя, держись ближе Фреда, мотай на ус и держи нос по ветру. — Всё готово, — прервал его напущения Дьюк. — Пора. — Ты не думай, что я со зла, — признался охотник. — Просто меня пожирает скверна изнутри, от которой моя кожа… буквально всё внутри меня горит. Ещё немного, и я повернусь против своих братьев; это недопустимо для любого охотника. Он ещё хотел что-то добавить, однако старый охотник жестом пригласил его к древу, как и новичка. Опустившись на колени, он коснулся ветвей старого, кажется видавшего ещё древних индейцев древа, подсознательно постарался подготовиться, но не успел — терзавший ранее его жар стал всепоглощающе невыносимым, и цветастое пламя вспыхнуло, объяло его полностью; но вместо обжигающей боли он чувствовал подступающий холод и пустоту. Когда пепел разметал его пепел над полем, Вильям Стилхельм не чувствовал более ничего, милосердно принятый тенями в покой забвения…***
Сэм Флайер резко распахнул, поднял несколько мгновений назад неподъёмные веки. Стоило коснуться ветвей древа с обратной стороны столба от жертвенного охотника, как тьма заполнила всё вокруг, а затем перед глазами пронеслась чья-то жизнь быстрее несущейся галопом лошади. Дрожь в руках прошла, не только от пережитых ощущений, но и от волнения перед грядущим. Нарисованные ранее воображением монстры не казались более страшными, теперь они вызывали лишь презрение, омерзение и самую капельку жалости, хотя парень подсознательно чувствовал, что скоро приоритеты в чувствах поменяются. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Шеф, склонившийся над новеньким. По венам бежала не только кровь, но и знания, впитавшиеся через кору. Не нужен был инструктаж, не нужно показывать с какой стороны браться за охотничьи орудия, какие амулеты требуются. — Не хуже, чем раньше, — ответил Сэм. — Хорошо. Готовься, гнедая кобыла теперь твоя. Мы выдвигаемся к Башне Любовников. И ещё… — лидер охотников протянул ему ранее принадлежавший Виллу скарб. — Теперь это твоё. Грубоватые, покрытые мозолями от работы в поле ладони, тем не менее, по-мальчишески малые и слабые крепко сжали охотничий винчестер. Он чувствовал, что готов попытаться спасти этот мир от чудовищ. Или хотя бы от них самих…