***
На следующее утро небо в Риме проясняется. После дождя город выглядит чистым, умывшимся. У Куроо билеты в галерею Боргезе на час дня, и он решает прогуляться до виллы пешком. Он пересекает широкую, но мелкую реку по бетонному мосту, минует площадь с фонтаном, укрывшуюся за витиеватой каменной аркой, поднимается вверх по пологому склону холма и оказывается в окружающем виллу парке. Парк простирается, насколько хватает глаз; за деревьями Тетсуро различает очертания еще одной арки, на вершине которой возвышается статуя юноши, может быть, какого-то языческого бога. Приглядевшись, Куроо замечает на голове юноши чайку. Солнечный свет искрит золотыми бликами на влажной листве. Куроо поднимает голову, и у него перехватывает дыхание: огромные сосны тянутся раскидистыми кронами вверх, небо за ними подернуто легкими белыми облаками, тонкими, как вуаль; оно такое высокое, что кружится голова. В глубине парка - окруженный статуями пруд. На головах почти у всех статуй сидят чайки, и Тетсуро рассеянно размышляет, догадываются ли птицы, насколько забавные места они выбирают для отдыха, и в чем преимущество каменных голов перед другими возможными насестами. Он огибает пруд по посыпанной гравием дорожке. Людей вокруг постепенно становится больше, Куроо оказывается среди таких же, как он, туристов, спешащих в музей. Сама вилла - невысокое здание из светлого камня; вход в музей прячется за пологой лестницей, ведущей в крытую галерею крыльца. Оглядев до миллиметра симметричную сеть дорожек, разбегающуюся во все стороны от широкой песчаной площадки перед крыльцом, и бросив взгляд вверх на украшенный барельефами балкон на втором этаже, Куроо спускается по каменной лесенке вниз, в полуподвальное фойе, где располагаются гардероб и касса. Получив отмеченный синим бейдж, сигнализирующий, в какой экскурсионной группе он оказался, Тетсуро проходит в отгороженный рядом тонких колонн зал, где уже толпятся в ожидании своей очереди другие туристы. Он оглядывает помещение: развешенные на стенах афиши, каменные скамеечки у колонн, сувенирную лавку за стеклянной перегородкой - и вдруг кто-то врезается в него сбоку, больно ударив острым локтем под ребра. - Ауч! - вырывается у Куроо. Человек, толкнувший его, оборачивается. - Прошу проще… - заикается было он по-английски, но, увидев, кто перед ним, замолкает. Тонкие светлые брови удивленно ползут вверх. - Это что, опять вы, - шипит по-японски Тсукишима Кей. Наверное, думает Куроо, свое черное пальто он оставил в гардеробе: сейчас на нем темно-синий свитер поверх белой рубашки и узкие брюки в клетку, все та же черная маска и очки, медные глаза за стеклами которых сейчас расширились от изумления. Сквозь маску Куроо не может увидеть выражение его лица, но по излому бровей, по крохотным морщинкам вокруг глаз Тсукишимы неожиданно для себя понимает, что тот не сердится. Он удивлен, слегка растерян таким странным совпадением, но не более того. - Простите, - на всякий случай все-таки извиняется Тетсуро. Тсукишима отмахивается. - А вы меня. Я не сильно вас ударил? - Нет-нет, порядок. Эффект неожиданности сходит на нет, Тсукишима сощуривается, и Тетсуро готов поспорить, что его губы под маской сейчас кривятся в усмешке. - Вы что, меня преследуете? - спрашивает он с ноткой издевки в голосе. - Это я у вас хотел спросить, - улыбается Куроо. У Тсукишимы на груди бейдж с синей пометкой, значит, в музее они окажутся в одной группе. - Ах, ну да, точно, ваша жалоба в суд еще в силе, - с притворным сожалением вздыхает тот и неожиданно спрашивает: - Как вас зовут? - Я думал, вы не запомните. - Боюсь, у меня нет выбора. Я застрял тут с вами на ближайшие два часа. - Куроо Тетсуро, - Куроо протягивает руку для рукопожатия на западный манер. - Тсукишима Кей, - говорит Тсукишима едва слышно и воровато озирается, не услышал ли кто. Его ладонь теплая, сухая, он довольно крепко сжимает руку Тетсуро пару секунд, прежде чем, снова оглянувшись, отпустить. - Вы не сильно вчера промокли? - Нет, ваше такси было очень кстати, спасибо. А вы? - Нет, я на автобус сел, все хорошо. Они стоят рядом в ожидании своей очереди. Куроо думает, что, наверное, со стороны они смотрятся как типичные азиаты - всегда вместе, всегда особняком. Тсукишиму, кажется, устраивает такое положение дел: рядом с Куроо он привлекает к себе не так много внимания, как в одиночестве. Тетсуро одолевает неловкость, он очень хочет нарушить молчание, но никак не может придумать достаточно нейтральную тему для разговора. Однако Тсукишима возобновляет беседу сам. - Вы один здесь? - интересуется он негромко. - Со мной должен был лететь мой лучший друг, но его задержал тайфун в Калифорнии. - Вот как? Очень жаль. - Я надеюсь, у него все-таки получится долететь. Тсукишима согласно кивает. - Он по работе в Калифорнии? - Ага, - почему-то оказывается гораздо легче говорить о Кенме, чем о чем-то более личном, так что Куроо с энтузиазмом продолжает, - он программист, видеоблогер, киберспортсмен, все дела… Глаза Тсукишимы за стеклами очков расширяются от удивления. - Только не говорите мне, что ваш лучший друг - КозуКен. - Да, так и есть, - Куроо довольно улыбается, наблюдая за реакцией Тсукишимы. - Не может быть! - у того в глазах - восторг с ноткой зависти, и Тетсуро ловит себя на мысли, что, оказывается, и знаменитости могут быть заядлыми фанатами. - Вот, глядите, - Куроо отыскивает в телефоне их с Кенмой селфи, сделанное перед отъездом Козуме в Калифорнию. - Сколько еще знаменитостей вы знаете, Куроо-сан? - шутит Тсукишима, разглядывая фото. Тетсуро хочет обсудить с ним последний стрим Кенмы, но в этот момент в зале появляется их экскурсовод - харизматичный итальянец с темными кудрявыми волосами и щетиной, как в рекламе какого-нибудь Giorgio Armani, и приглашает группу следовать за ним.***
Они поднимаются по широкой лестнице с низкими пологими ступенями. Куроо окидывает взглядом украшенную богатой лепниной галерею, картины на стенах, статую в дальнем конце возле арки дверного проема и, наклонившись к Тсукишиме, шепчет: - Вы смотрели "Двенадцать друзей Оушена"? Тсукишима бросает на него скептический взгляд. - Почему-то я так и думал, что вы фанат таких историй, Куроо-сан. - Каких это "таких"? - Фильмов-ограблений, - Тсукишима невинно пожимает плечами и добавляет как бы невзначай. - Вы ведь про танец с лазерами вспомнили, так? - Великолепная работа, скажите? - Да, Винсент Кассел профессионал. Мне кажется, его Ночной Лис был чудо как хорош. - Ну… - с сомнением тянет Тетсуро. - А вам наверняка больше всего понравился Бред Питт? - Не угадали, - довольно улыбается Куроо. Тсукишима недоверчиво вскидывает брови. - Неужели Джордж Клуни? - Не-е-ет. - Мэтт Деймон? Тетсуро поднимает вверх ладонь. - Джулия Робертс. Тсукишима беззвучно смеется. - Ну разумеется. - Это как в "Глобусе". - Простите? - Ну, знаете, как в "Двенадцатой ночи": мужчина играет женщину… - ...притворяющуюся мужчиной, а Джулия Робертс играет... - ...играет женщину, притворяющуюся Джулией Робертс. Мне кажется, это идеальный пранк.***
Они минуют галерею, и в следующем зале экскурсовод останавливается и начинает рассказ. Куроо и Тсукишима замолкают, пряча улыбки. Они следуют за гидом из комнаты в комнату, периодически обмениваясь короткими репликами об увиденных экспонатах. На скульптуры Бернини Тсукишима смотрит с вежливым интересом и только один раз, когда гид рассказывает им о Давиде, Тетсуро замечает в его взгляде, остановившемся на скривившихся от усилия губах статуи, какой-то новый огонек. - Прощайте, идеальные древнегреческие лица, - шепчет Куроо. - Пигмалион бы позавидовал, - негромко откликается Тсукишима. - Кстати, а вы знали, - продолжает Тетсуро, когда они вслед за экскурсоводом не спеша идут в следующий зал, - что Бернини гонялся по всему Риму за своим братом за то, что тот закрутил роман с женщиной, с которой он встречался? А сама эта дама была замужем, поэтому, когда все всплыло, ее посадили в тюрьму за измену мужу. - Прекрасная история, - фыркает Тсукишима. - Как думаете, надо разделять творчество человека и его личную жизнь? Куроо не успевает ответить. В новом зале на стенах развешаны картины, и он, как и Тсукишима, без труда узнает художника. Гид сообщает, что речь сейчас пойдет о Караваджо, и Тетсуро слышит, как Тсукишима резко выдыхает в предвкушении. Куроо исподтишка наблюдает за тем, как его спутник оглядывает комнату с таким видом, будто хочет впитать в себя все, что видит. Он думает над вопросом Тсукишимы, радуясь, что тот отвлекся и отвечать не пришлось. Куроо не знает, как стоило бы ответить; он наслышан о личной жизни Караваджо, но сомневается, чтобы людям, рвущимся в галерею Боргезе со всех концов Земли для того, чтобы взглянуть на его полотна, было дело до того, действительно ли Микеланджело Меризи кого-то убил. С другой стороны, наверное, именно жизнь, которую Караваджо вел, и сделала его тем художником, которым люди восхищаются даже сейчас, спустя почти пятьсот лет. Куроо переводит взгляд с “Больного Вакха” на Тсукишиму. Что было такого в жизни этого человека, что сделало его голливудской звездой с миллионами поклонников? Хотел ли он этого, стремился ли выше, и что от себя самого, от интеллигентного, остроумного, немного насмешливого человека, оставлял на телеэкране? Они останавливаются напротив “Мальчика с корзиной фруктов”. Экскурсовод медлит, ждет, пока подойдут отставшие туристы. - Я читал статью одного профессора ботаники о фруктах в творчестве Караваджо, - негромко рассказывает Тсукишима, наклонившись к уху Куроо, но не выпуская из виду гида, чтобы замолчать сразу же, как только тот начнет рассказ. - Смысл был примерно такой: многие видят во фруктах у Караваджо религиозный подтекст - ну, знаете, плоть Христа, что-то в таком духе, - многие - эротический - чувственные удовольствия, все дела. Что ж, возможно, в них есть и то и другое. Но тот профессор думал, что фрукты - это просто фрукты. Куроо фыркает, прикрыв рот ладонью. - Парню просто нравилось фрукты рисовать, да? - Этого мы, увы, уже не узнаем. Может, он правда был сексуальным маньяком, - Тсукишима дергает уголком рта. - Кстати, вот это темное пятно у мальчика за спиной похоже на крылья. Будто бы такой, знаете, темный ангел, некая дьявольская красота. - Он был… - Куроо не договаривает, видя по глазам Тсукишимы, что тот понял, о чем он хочет спросить. - Так говорят, - Тсукишима пожимает плечами. - Глядя на эту картину, я предпочитаю думать, что это так.