Давай поглядим друг на друга в упор, Довольно вранья. Я — твой соглядатай, я — твой прокурор, Я — память твоя. Ты долго петлял в привокзальной толпе, Запутывал след. Ну вот мы с тобою в отдельном купе, Свидетелей нет. Судьба мне послала бродить за тобой До самых седин. Ну вот мы и встретились, мой дорогой, Один на один. ©"Разговор с памятью" Л. Филатов
День за днём одна и та же картина: обшарпанные белые стены, в тон им потолок и пол - серая, скучная повседневность. От этого яркого цвета ежедневно рябит в глазах, болит голова, а всё вокруг кажется ещё более раздражающим, чем обычно. Кенни не мог понять, как вдруг согласился променять свою жизнь, наполненную адреналином, на ЭТО, пусть на то и были причины. Очередной тяжелый вздох; уставший взгляд серых глаз, под которыми залегли морщинки, на стену, облепленную фотографиями пациентов больницы. Красным были отмечены его жертвы лечения, которые всё ещё были живы, несмотря на методы Аккермана-старшего. Лёгкое покачивание на деревянном стуле и резкий, противный скрип, нарушающий спокойствие в его личном уголке Рая: кабинет, наполненный различными цветами, преимущественно нейтральным серым, принципиально исключая надоедливый белый тон. Вновь крутанувшись, сопровождая действие новым скрипом старой мебели, Кенни задумался о новой пациентке, удерживая в руках старую газету. Всего-то титан на её глазах растоптал родного брата, саму же девушку успели спасти разведчики, а она уже сошла с ума: кричала, билась в истерике. Ей уже было нечего терять, ведь семьи не осталось. Взглянув на её биографию, Потрошителю хотелось смеяться: да, жизнь вышла у неё нелегкая, но вместо того, чтобы продолжить сражаться, она сдалась. Ему, выжившему на улице Аккерману, прошедшему военную службу, потерявшему близких, было это не понять. Невольно в голову пришла мысль попросить совета у коллег, но он быстро выкинул эту чушь из головы по двум причинам: 1. Он и сам может разобраться; понять, почему она так мыслит, направить её рвение в пользу человечеству. 2. Ему казалось, что его коллеги такие же пациенты больницы, которым поставили диагноз: «Неизлечимые психи.» Внезапный крик, разрывающий тишину, словно острым ножом, раздался по всему коридору, словно сирена, долетая до каждого служащего и пациента, пугая последних. Обыденное дело, но эхо помещения не позволяло адекватно определить, из чьей палаты раздается визг. Как же Кенни устал от этого резкого шума. С раздражением прислушавшись, отметил, что крик со стороны палаты его последней пациентки, и если Аккерман-старший сейчас не поднимет свои старые кости с насиженного места и не выйдет, то остальные врачи будут выбивать дверь его собственного кабинета с таким же криком и просьбами усмирить пациента. Откинув газету пятилетней давности, которую просматривал раз в сотый, перечитывая одну и ту же статью, он поднялся со стула, сопровождая сие действие очередным громким скрипом старой мебели, словно этот предмет просто счастлив, что одна тяжёлая туша встала с него; взял с собой шприц с успокоительным, мельком бросив взгляд на рядом лежащий нож. Пальцы рук привычно дернулись по направлению к холодному оружию, но резко были сжаты в кулак: он обещал покончить со старыми привычками. Впрочем, Кенни не всегда мог контролировать этот порыв. Желание вновь обхватить прохладную рукоять ножа, чувствовать, как по рукам течёт ещё теплая кровь врагов, захлестывало его с головой, топя, не позволяя вдохнуть воздух, пока не выполнишь то, что требует организм...нет, что требует старая привычка. В такие моменты, Аккерман-старший отправлялся на пробежку, на спарринг, бои на выживание — куда угодно, чтобы сдержать данное слово. И сейчас легкое покалывание в кончиках пальцев, в дрожащих руках, сжимающих пустоту, напомнило ему, что давно Кенни не сражался. Мысленно поставив себе задачу на вечер, Аккерман тряхнул головой, стараясь выкинуть из головы способы убийства, а с лица — маньячную ухмылку, поправил халат, который сидел на нем, как влитой, щелкнул пальцами по краешку шляпы, которую непонятно зачем всегда носил, и вышел из кабинета, закрывая дверь на ключ. Сколько бы лет не прошло, Кенни не выглядел, как врач; со своим стилем он был больше похож на ковбоя, на которого одели халат. Но разве Аккермана волнует мнение? Нисколько. Потому, поправив шляпу, что вновь немного упала, Кенни развернулся и пошел к палате. Тяжёлые шаги эхом раздавались в пустом коридоре. А из кабинетов выглядывали коллеги, заинтересованные в том, чтобы надоедливый крик прекратился и можно было бы продолжать работу. Остановившись перед нужной дверью, он снова вздохнул, показывая, насколько это всё ему в тягость, и лишь слово, данное им в прошлом, заставляет каждый божий день приходить сюда и бережно обращаться с "заключёнными" этой больницы. — Тэк-с, пациент №2043, что у Вас снова? — пробормотал Аккерман, доставая большую связку ключей из кармана белоснежного халата, наконец находя нужный и открывая палату, отчего крик, относительно приглушённый закрытыми дверями, стал слышен ещё больше. — Ой, да ЗАТКНИСЬ ТЫ! — заорал Кенни, морщась от шума, привлекая к себе внимание. Миг, и пациентка затихла, бросая свой безумный взгляд из-под ресниц на врача. Секунда тишины, проблеск какого-то здравого рассудка в глазах, отчего Кенни на секунду понадеялся на лучшее, но покрывшая их следом пелена ярости, чистой ненависти, от которой бросает в дрожь, заставила его мысленно стукнуть себя по голове: ясно же, что такие припадки не заканчиваются сразу, как приходит врач и просит заткнуться. Тихий рык пронесся по помещению и фраза, брошенная пациенткой: — Убийца моей семьи! Это ты! Я тебя узнала! Да что б земля под тобой разверзлась!...— кричала она, накидываясь на Кенни с кулаками. Без труда поймав худые кисти номера 2043, Аккерман-старший впал в некое подобие транса, что было несвойственно ему; перед глазами появилась пелена, а воспоминания водоворотом затянули сознание....Flashback Пять лет назад.
Ярко алая кровь фонтаном разливалась на нагретый солнцем асфальт. Профессиональная, чистая работа — глубокий надрез на шее, и сотая жертва находит свою смерть. Остекленевшие глаза солдата военной полиции смотрят на Потрошителя, словно укоряя за содеянное, но тому всё равно. В этом мире сила — это всё. Если ты слаб, то находишь свою смерть в трущобах. А ему, маньяку со стажем, всё равно не жить. Правда, только в том случае, если поймают. Вновь бросив безразличный взгляд серых глаз, в которых уже давно не горит огонь, Аккерман усмехнулся. Убивать тех, кто за ним гонится, стало его хобби — тем, что всё ещё заставляло жить, существовать в этом мире. Поначалу было действительно страшно убивать: смотреть в глаза жертвы и понимать, что ты - последнее, что видят они в своей жизни, твой оскал, твою усмешку, лёгкий страх, скрытый в самой глубине души, видеть, как жизнь вытекает из них с каждым толчком сердца, добивающего последние удары, с каждой каплей крови... Но всё проходит, и страх тоже, оставляя за собой лишь воспоминания. Теперь он не боится смотреть на трупы своих жертв, наоборот, Аккерман любуется своим надрезом на теле, словно ювелир, который в восхищении от проделанной работы. Военная служба, никакой пощады, строгая дисциплина - вот, что помогло выжить, когда Кенни лишился всего в жизни: семьи, друзей, веры в людей. Они всего лишь кусок мяса, нечто, что может дышать, пока не перекрыть кислород, ходить, пока не переломать ноги, размахивать руками, пока не отрубить их, моргать, пока у них есть веки...и так далее. Просто сущность с большим количеством функций, которые легко уничтожить. Каждая новая жертва лишь оттачивала навыки, подаренные службой, создавая из него личность без чувств, машину убийств, неуловимую, раздражающую и совершенно не цепляющую за свою жизнь. Казалось, он просто искал того, кто смог бы зажечь в нем потухший интерес к жизни, но вокруг был лишь жалкий скот. Пока однажды он не встретил единственного человека, который поймал его, разгадал крик о помощи, о котором Потрошитель даже не подозревал, который оказался сильнее него в несколько раз. И эта личность склонила перед ним голову, освободив из плена тьмы душу Кенни. То, что, как он думал, умерло в нём с первой жертвой. Улыбка, осветившая лицо Ури, сила, которая дала понять Аккерману, что он сам не всесилен, чистая душа, которая была видна во взгляде Райсса. Там не читалась жалость, что он ведёт такой образ жизни, не было презрения, не было страха, разочарования... Он просил прощения. В его взгляде, в его душе читалась мольба простить. Он освещал всё своей добротой, детской наивностью, которая поразительно легко смешивалась с мудростью мира. Хотелось оберегать его. Хотелось быть щитом. Другом. Хотелось умереть ради него. Кенни захотелось открыть душу перед ним, все свои страхи, ошибки, надежды. И это напугало. Гораздо больше, чем ощущение грани смерти и жизни. — Я хочу помочь тебе, — слова сорвались с языка Аккермана раньше, чем он успел сообразить. — Но с условием: ты бросаешь это дело, - улыбнулся вновь Ури, вставая с колен. Он знал, что у Кенни добрая душа, покрытая сотнями шрамов, которую тот научился скрывать. — Из бродячей собаки превратишься в моего цепного Пса. Договорились? — Кенни не был глупцом, каким его привыкли считать из-за взрывного темперамента. Это был единственный шанс сохранить свою жизнь. И способ прекратить подобное существование, которое давно стало повседневностью. Он это понимал. Да и человек, которого Кенни хотел защищать, будет рядом. - Да, - всего одно решение может настолько изменить судьбу. Это было его сотое дело. Сотый труп. После него Кенни поставил точку, согласившись на работу, повелся на поводу у Ури, сделал все, как говорилось в сделке. Сначала он был военным, а после перевели в больницу для душевнобольных, что была построена настоящим королевским родом. Вот только Райсс ушел из жизни раньше, чем увидел то, чего достиг Аккерман на новом посту. Однако сделка продолжается и по сей день, а "Потрошитель" пропал, оставляя за собой кровавый след и последнюю запись в газете: "Кенни-жнеца так и не поймали. Ведется расследование."End of flashback
— Убийца? — Аккерман-старший выгнул бровь, скептически глядя на пациентку. — Не неси чепухи, дорогуша, — одной рукой сжав обе ее кисти, врач достал из кармана шприц с успокоительным, вколол пациентке, уложил ее на кровать, вышел из палаты, закрывая за собой дверь на ключ. — Прошлое и будущее тесно связаны, да, Ури? — лёгкая усмешка коснулась губ Аккермана-старшего, когда дошел до кабинета, садясь за рабочее место и внимательно изучая дело пациента №2043, в семье которой брат был жестоко раздавлен титаном, отца убил небезызвестный Кенни-жнец, а мать из-за долгов убрали другие банды. Переместив взгляд на рядом лежащую газету, Потрошитель неожиданно дико рассмеялся до слез, до прерывающегося дыхания, икоты. Дочь его последней жертвы сейчас является его пациенткой. Шутка жизни. Взяв в руки излюбленное оружие, Кенни провел губами по сужающейся части клинка, который хранил в себе сотни убитых им душ, ощущая его прохладу, продолжая посмеиваться с ситуации. Он смог избежать виселицы, а дочь полицая не смогла сбежать от солдат. Внезапно Аккерман ощутил, как его демон, его истинное «Я» выползает на свободу, оставляя лишь чистый разум, жажду крови, которую необходимо было утолить, и желание почувствовать тот адреналин, который захватывает в битвах, разгоняет кровь по венам, заставляя выкладываться больше, чем когда-либо в жизни, чтобы выжить, притупляя чувство боли. — Я ухожу. Буду поздно ночью, — Кенни всегда предупреждал об уходе своего ассистента, чтобы тот следил за пациентами. Сняв белоснежный халат, Аккерман переложил связку ключей в карман плаща, взял с собой нож, набор маленьких ножиков для метания, которые так полюбились Потрошителю, и вышел из кабинета, направляясь к выходу из здания. Приоткрыв бронированную входную дверь, Кенни с наслаждением вдохнул ночную прохладу, придерживая шляпу, которая могла слететь из-за неожиданного порыва ветра, и вышел. С громким хлопком за ним закрылись врата его личного Ада, оставляя за собой напоминание о скорейшем возвращении, а щелчок замка, закрывающего окончательно препятствие за ним, добавило, что пока можно быть свободным. Спрятав руки в карманах плаща, Аккерман неспешно шагал к месту подпольных боев, месту, где он был Богом: непобедимый, неуловимый, казалось, что Кенни читает врага до того, как тот сделает удар. Любое, малейшее движение, показывало ему, куда будут целиться враги. Беспощадный. Не ведающий страха. Единственный, кто мог попробовать сразиться с ним на равных, был его племянник, но тому неприятны подобные бои без правил. Потому Кенни приходил туда выпустить пар; большего от соперников он не ждал. Но стоило ему только подойти ближе, успев поздороваться со многими, как в кармане зазвенела та самая связка ключей, на которой был ещё и сигнал, оповещающий о чрезвычайной ситуации на работе. — Да ЁПТ ТВОЮ МАТЬ, — рык пронесся эхом по улице, пугая случайных прохожих. Ярость, застилающая глаза, чистая, первозданная; дрожащие руки от желания убивать, покалывание в кончиках пальцев, улыбка маньяка, но, несмотря на злость, холодный разум — не стоило никому попадаться на глаза Аккерману. Прохожие словно это чувствовали, потому никто не помешал Потрошителю в пути. Дорога обратно заняла в два раза меньше времени: Кенни не раздумывал, а прохладный ночной воздух совершенно не отрезвлял голову, скорее, даже шептал, что вот оно - твое время суток, твой час. Выдохнув, чтобы казаться уравновешенным, а не пациентом этой самой больницы, Потрошитель зашел в помещение, буквально сразу останавливаясь. Посреди коридора к нему спиной стояла его пациентка, которая держала возле шеи ассистента, подменяющего Аккермана-старшего, непонятно откуда взявшееся оружие. — Я вам еще раз говорю, — Кенни зашел достаточно тихо, чтобы истерично визжащая баба не услышала его; впрочем, из-за звука сирены, которая уже тише, но не отключилась полностью, звенела в помещение, его бы и не услышали, зайди он с парадом, а военная полиция или гарнизон сюда не явятся - боятся, потому никто так и не отключил эти две визжалки, — мне нужен мой лечащий врач, а-ха-ха-ха, маньяк Кенни-жнец. Где он, вашу же за бошку, говорите мне, или я сделаю надрез на шее его замены, копируя его стиль. Военная полиция будет очень рада, если узнает, что Кенни-жнец находится здесь и снов начал убивать. — Правда? С таким оружием-то? Может, мне тебе дать свой нож, чтобы ты сделала правильный надрез, а у меня появилась бы причина тебя убить? И чтобы у военной полиции было больше уверенности, что это моих рук дело, — Аккерман стоял, не шевелясь, отмечая каждую деталь, которая могла бы спасти эту бренную жизнь: все-таки именно из-за его действий в прошлом сейчас может пострадать единственный согласившийся с ним работать человек, которая прекрасно понимала его идеалы и стремления. Медленно, словно в замедленной съемке, девушка отошла в сторону, чтобы видеть виновника сего сбора, переводя взгляд с коллег Потрошителя на него самого. Тот же в свою очередь не переставал ухмыляться, глядя на свою ассистентку. — Вы всё-таки... — начала было пациентка, но Кенни не хотел с ней говорить, прерывая на полуслове: — Карвен, как ты, одна из лучший бойцов, позволила себя поймать? — Простите, мне казалось, Вам стоит лично разобраться с призраками, пришедшими из прошлого, — под недовольный цык Аккермана ответила Траут, пребывая в совершенном спокойствии, словно они втроем сидели и пили чай с конфетами, а не находились в напряженной обстановке, где на кону была чья-то жизнь. — Вот чертовка, уже и... — Хватит! Неужели Вам всё равно на жизни людей, даже тех, кто Вам подчиняется? Мой отец... Мой отец спас многих, поймал преступников больше, чем Вы можете себе представить. Он был сильным, — на глазах у девушки начали выступать слезы, всхлип и резкое движение рукой не мог предвидеть никто: лезвие, которое держалось достаточно уверенно, было сильно прижато к коже, а подобное дёрганье оставило на бледной шее Карвен достаточно глубокую царапину, из которой тонкой струёй начала литься кровь, но пациентка этого, кажется, не заметила, продолжая держать самодельный ножик. — Он... — Он был слаб, — спокойный голос Кенни прорезал тишину, воцарившуюся после того, как полилась первая кровь, прерываемую тихими всхлипами девушки. Даже его вторая сущность, жаждущая крови, затихла, помогая выискивать способы спасти Траут: Аккерман не был глупцом, он был стратегом, одним из лучших, наученном на личном опыте. — Многие преступники мне бы даже руку пожали за то, что я убил того, кто их засадил в темницу. Девчушка, ты многого не понимаешь. Можешь отложить свой самодельный ножик, а мы с тобой поговорим. Я тебя научу, как быть сильной. Настолько, что ты сможешь попытаться убить меня, - тихий, уверенный, завораживающий голос Кенни проносился по всему коридору, сглаживая атмосферу, ослабляя чужое внимание, пока он сам незаметно подбирался к своей жертве, словно змея, готовящая свой удар. — НЕТ! — внезапный крик разрушил иллюзию спокойствия, созданную стараниями Аккермана. Миг, - и в него летит тот самый самодельный ножик, разбрызгивая капли крови Карвен. Брошенный неумело, с неудобной позиции, но со всей яростью, что скопилась в этом хрупком теле, он вошел в руку Кенни, которую тот подставил, прикрыв лицо, словно в масло. В тот же момент, как пациентка сделала размах, легко проводя по шее Траут, оставляя неглубокую рану, Аккерман привычным движением схватил собственный нож за рукоять, подбрасывая вверх. Буквально секунда и из рук Кенни вылетает оружие, схваченное за кончик лезвия, попадая темноволосой прямо в глаз, заходя по самую рукоять: Потрошитель никогда не жалел сил в ударе. — Вот же черт, хотел же в живых оставить, а получилось на инстинктах. Карвен, живая? - Кенни перевел взгляд на ассистентку, потирающую горло и, получив от неё утвердительный кивок, становится на колено перед трупом, в остекленевшем глазе отражается ужас, а кровь медленно разливает по полу, впитываясь в одежду Потрошителя. Вытащив собственное оружие из тела, протерев его об одежду девушки, внимательно осматривая труп, Аккерман вдруг почувствовал жуткую боль в левой руке - действие природного адреналина закончилось, возвращая способность чувствовать боль. — Вот чертовка. Хреново метнула, но сильно. Умудрилась же лезвием попасть, блин. Вот же повезло, — усмехнулся Кенни, вспоминая, подобную картину из его жизни: в прошлом Ури стоял перед ним на коленях с такой же раной от того ножа, что сейчас держит в руках Потрошитель. — Бумеранг бьет сильнее, пха. — Врач Аккерман, жить будете? — Траут, уже получившая медицинскую помощь, красовалась бинтом на шее, подошла к нему, опускаясь на одно колено возле Кенни. — Серьезная рана. — Буду, конечно, идиотка. Иначе рядом бы лежал, — Потрошитель поднялся, осматривая колено, пропитавшееся в теплой крови жертвы. — Надеюсь, ты ничем не больна. — Врач Аккерман, сами знаете, что зараза к заразе не липнет. Кенни лишь молча глянул на Траут, решая не комментировать это, идя в сторону кабинета. Потеря крови сказывалась и на нем, пусть природная живучесть и помогала, но он был простым человеком. Лёгкая головная боль и головокружение стали для него первыми признаками того, что придется отлеживаться дольше, чем одну ночь, чтобы восполнить все силы. Но Кенни сейчас волновало не это. Сидя в кабинете и глядя, как Траут делает перевязку, что-то ворча про невнимательного мужлана перед ней, Аккерман вспомнил, где видел ту девушку. — Готово. Вы чего так задумались и побледнели? Немедленно ложитесь, — тон Карвен был непреклонен и Кенни бы поспорил с ней, будь на то силы. Но Потрошитель молча поднялся, скидывая плащ на пол, сопровождая действие тихим звоном ключей в кармане, туда же полетела шляпа, а сам он, пошатываясь, направился к кровати, что стояла в отдалении, отгороженная тряпками. Упав на нее, словно подбитый, Аккерман растянул губы в подобии своего оскала. — Знаешь, Траут. Я вспомнил, где видел эту девушку. В тот день, когда её отец стал трупом, я увидел, как из входа в переулок выглядывало темноволосое нечто. Думал, показалось, ибо она быстро исчезла, но как оказалось... Ее отец тогда заорал что-то о том, что поймает меня. Видимо, хотел стать гордостью дочери, а стал моей жертвой, — Кенни затих, глядя в потолок. Удивительно, как бывают переплетены судьбы людей. — А, впрочем, забей. Доброй ночи. — Доброй ночи, Аккерман, — Кенни закрыл глаза, буквально сразу падая в непроглядную тьму, которая принимала его, как своего, не обращая внимания на внимательный взгляд Карвен. Ассистентка осмотрела погром в кабинете Жнеца, отчёты, залитые чаем, на краях которых были нарисованы чудики, и тяжело вздохнула. Ей предстоит много работы, пока босс восстанавливает силы.